Страница 90 из 135
При обсуждении одного из произведений на реплику, что автор «молодой», Сталин возразил: «Молодой автор. Что значит молодой автор? Зачем такой аргумент? Вопрос в том, какая книга — хорошая ли книга? А что же — молодой автор?»
Учреждение Сталинских премий произошло еще в 1941 году, и в числе первых лауреатов были Алексей Толстой, Галина Уланова, Михаил Шолохов. Это выявление лучших стало своеобразным хобби Вождя.
«Сталин, — пишет Д. Шепилов, — приходил на заседания, посвященные присуждению Сталинских премий, пожалуй, наиболее подготовленным по сравнению с остальными. Он всегда пытливо следил за выходящей социально-экономической и художественной литературой и находил время просматривать все, имеющее сколько-нибудь существенное значение. Причем многочисленные факты свидетельствовали о том, что все прочитанное ложилось у него в кладовые мозга очень крепко, получив своеобразные оценки и характеристики».
Даже с возрастом он не утратил любви к книге. Как явствует из свидетельств, Сталин читал много и систематизирование «Толстые» литературно-художественные и научно-гуманитарные журналы — «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Звезда», «Вопросы философии», «Вопросы экономики», «Вопросы истории» и другие он успевал прочесть на стадии первых сигнальных экземпляров. На вопрос академика Юдина: когда он успевает прочесть столько литературы, Сталин ответил: «А у меня есть контрольная цифра на каждый день… примерно 300 страниц».
Он не просто знал литературу, «по всем вопросам литературы, — пишет К. Симонов, — даже самым незначительным, Сталин проявлял совершенно потрясшую меня осведомленность»; Широта кругозора, трезвость и компетентность его оценок при обсуждении произведений, представленных на соискание премий, сочетались с меткостью замечаний, отражавшей сущность обсуждаемых вопросов.
Когда при рассмотрении пьесы А. Корнейчука «Макар Дубрава» прозвучало высказывание, что повесть очень современна, Макар Дубрава — это настоящий советский шахтер, Сталин отреагировал словами: «Мы обсуждаем вопрос не о том, кто Макар Дубрава — шахтер или не шахтер, пролетарского он происхождения или нет. Речь идет о художественных достоинствах пьесы, создан ли художественный образ советского шахтера, ведь это решает дело…»
Столь же взвешенны и заинтересованны были его суждения и в области искусства. При обсуждении премий по искусству, когда председатель Комитета П. Лебедев при упоминании балета Глазунова «Раймонда» неудачно заметил, что у балета «средневековый сюжет», Сталин возразил: «А разве «Борис Годунов» и многие другие произведения написаны не на «старые сюжеты»? Почему в комитете по делам искусств такие примитивные взгляды?»
Он компетентно и придирчиво рассматривал основания для присуждения научных и технических премий, стремясь при этом поощрить оригинальные и перспективные решения. «А этот тип истребителя у Лавочкина оригинален? — спрашивает он министра авиапромышленности М. Хруничева. — Он не повторяет иностранного образца?»
К министру вооружения Д. Устинову он обращает иные вопросы: «Очень способный конструктор вооружений Симонов, а почему мало представлены уральские артиллеристы? У нас отстает точная промышленность: измерительные приборы. Надо это дело поощрять. Тут все еще монополисты швейцарцы». И хотя Сталин был щедр на премии, он требовал: «Надо представлять к награждению обоснованно. Мы ведь здесь не милостыню раздаем — мы оцениваем по заслугам».
По заслугам в это время воздавалось не только за успехи, но и за интеллектуальные «творческие» вывихи. Конечно, после проведенной тяжелейшей войны, по праву названной Великой Отечественной, Сталин не мог допустить принижения того народного духа, патриотизма и чувства национального достоинства, которые помогли обеспечить победу.
Доклад 1946 года А. Жданова и постановления ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», фильме «Большая жизнь», «О репертуаре драматических театров и мерах по их улучшению» стали политическими документами, призывавшими деятелей литературы и искусства служить воспитанию патриотизма и национального самосознания.
Он не мог позволить, чтобы вернувшаяся из эвакуации и не прочувствовавшая всей цены войны так называемая творческая интеллигенция упражнялась в эстетстве или паяцствовала в злословии. Стране нужны были другие темы и герои, другие песни, другая «музыка».
Принятые в послевоенные годы постановления ЦК ВКП(б) резко критиковали отечественные произведения, очернявшие советскую действительность, проповедовавшие идеи, чуждые советской жизни, или использовавшие формалистические художественные средства авторского самовыражения. В их числе оказалось и постановление от 10 февраля 1948 года об опере «Великая дружба» В. Мурадели.
Оно давало негативную оценку работам композиторов Д. Шостаковича, С. Прокофьева, А. Хачатуряна, В. Шабалина, Г. Попова, Н. Мясковского. За произведения, в которых «особенно наглядно представлены формалистические извращения, антидемократические тенденции в музыке, чуждые советскому народу и его художественным вкусам».
Возможно, критические оценки были чрезмерно резкими. Но мир уже скользил по наклонной плоскости потребительской деградации. В постановлении говорилось, что эти музыкальные произведения с «сумбурными, невропатическими сочетаниями, превращающими музыку в какофонию, в хаотическое нагромождение звуков», отображают «маразм буржуазной культуры, полное отрицание музыкального искусства, его тупик».
Примечательно, что сама жизнь подтвердила правильность и своевременность критики этих произведений культуры в 1946-1948 годах. Она не сохранила в музыкальной истории и человеческой памяти ни одного из названных «шедевров» этих авторов.
Но для «вдохновения» творческой интеллигенции Сталин применил не столько «кнут», сколько «пряник». Недавно раскритикованные композиторы не только не были исключены из творческих союзов — они получали высокие награды. В 1950 и 1952 годах две Сталинские премии были присуждены Шостаковичу, в 1951 году такие же премии получили Прокофьев, Хачатурян, Мясковский; к концу 1952 года Сталинскими премиями были награждены 2339 человек.
Очевидна истина: «человек не может от рождения обладать здравым смыслом — он должен этому учиться». Сталин осмысленно заботился о духовном и нравственном воспитании народа. Он прекрасно понимал, что люди, создающие произведения литературы, искусства, музыки, сами должны учиться и осознанно понимать задачи и ответственность, стоящие перед ними.
Однако Сталин не ограничивался идеологической критикой и призывами, он создавал условия для развития лучших способностей каждого человека с помощью признания его достоинств и поощрения. Сталин обладал ценным качеством: умением вызывать у людей энтузиазм.
Наиболее широко его государственное кредо выразилось в развитии стахановского движения в промышленности и народном хозяйстве. Элементы состязательности он использовал во всех сферах деятельности. Он награждал орденами и медалями, премиями и признанием отличившихся военачальников, писателей и музыкантов, ученых и рабочих, колхозников и конструкторов — всех, от кого зависело укрепление мощи и благосостояния государства.
Общественное признание становилось нравственным стимулом доминирующей естественной потребности человека к самовыражению, поощрением стремления «стать значительным». Уильям Джеймс отмечал: «Глубочайшим свойством человеческой породы является страстное стремление людей быть оцененными по достоинству». Под эту закономерность Сталин и «подгонял» человеческое честолюбие, обращая его на общественно полезные деяния.
Глава 9
Приспособленец Хрущев
Сталин, с которым мы работали, был выдающимся революционером.
21 декабря 1949 года в Москве было торжественно и ярко отмечено семидесятилетие Сталина. Эту дату праздновал весь мир. На торжества в Москву приехали Мао Цзэдун, Пальмиро Тольятти, Вальтер Ульбрихт и другие гости. В отличие от предшествовавшей 60-летней даты, прошедшей по требованию Сталина без празднеств, на этот раз в Большом театре состоялось торжественное собрание. И на нем искренние заверения в любви и преданности Вождю переплелись с дифирамбами льстецов.