Страница 89 из 135
Примечательно, что и хитроумный Микоян пишет: «Шло время. Вознесенский не имел никакого назначения. Сталин хотел сперва направить его в Среднюю Азию во главе Бюро ЦК партии, но пока думали, готовили проект, у Сталина, видимо, углубилось недоверие к Вознесенскому. Через несколько недель Сталин сказал, что организовывать Бюро ЦК нельзя. Потому что если Вознесенский будет во главе Бюро, то и там будет обманывать. Поэтому предложил послать его в Томский университет ректором. В таком духе шли разговоры. Прошло два месяца. Вознесенский звонил Сталину, Сталин его не принимал. Звонил нам, но мы тоже ничего определенного сказать не могли, кроме того, что намечалось. Потом Сталин принял решение — вывести Вознесенского из состава ЦК».
Странное дело, но в защиту Н.А. Вознесенского не выступил никто, и это не случайно. В Совете министров и ЦК выдвиженца Жданова откровенно не любили из-за высокомерного, вздорного характера. По словам Я.К. Чадаева, «Сталин весьма ценил ум и организаторский талант Вознесенского, поручая ему все более ответственные дела».
Но, отмечая энергичность, компетентность и кругозор Н.А. Вознесенского как руководителя — «в центре его внимания были вопросы совершенствования планирования», — Чадаев приоткрывает и негативные черты этой фигуры. Бывший управделами пишет: «Но он не умел скрывать своего настроения, был слишком вспыльчив. Причем охое настроение проявлялось крайней раздражительностью, высокомерием и заносчивостью…
Идя к нему на прием, никто из сотрудников не был уверен, что все пройдет гладко, что вдруг внезапно он не вскипит, не обрушит на собеседника своего сарказма, злой, издевательской реплики. У Николая Александровича была привычка начинать разговор с придирки к чему-либо».
Вряд ли можно совместить этот портрет невоздержанного, неврастенического барина и чинуши с фигурой ответственного государственного политика. В восторге от характера Вознесенского не был никто. Но Микоян в воспоминаниях не только высказывает сомнения в «теоретических установках» главы Госплана, а и обращает внимание на его «недостаточное знакомство… с конкретной практикой народного хозяйства СССР».
Критикуя Вознесенского за «амбициозность» и «высокомерие», Микоян идет дальше и обвиняет его в шовинизме, для которого «не только грузины, армяне, но даже украинцы — не люди».
Короче говоря, недостатков у Вознесенского хватало, и исключение его из состава ЦК не было единоличным решением Сталина. Впрочем, и это произошло лишь спустя полгода. Формально основанием для новых санкций в отношении бывшего Председателя Госплана стало решение Комитета партийного контроля, представленное 9 сентября 1949 г. в Политбюро заместителем председателя КПК Шкирятовым.
Рассмотрев это представление, 12 сентября 1949 года Пленум ЦК принял решение об исключении Вознесенского из членов ЦК ВКП(б) и сделал вывод о «необходимости привлечения его к судебной ответственности за утрату служебных документов» в период работы председателем Госплана.
Существуют свидетельства, утверждающие, что в эти годы в сознании Сталина зрела мысль об отставке. Огромное напряжение военных лет подорвало его здоровье. Накопившаяся усталость давала о себе знать. Только огромная воля поддерживала его. Адмирал флота Н. Кузнецов пишет, что в последние годы жизни он «в разговорах в его кабинете все чаще жаловался на старость, говорил полушутя, полусерьезно, что ему все еще приходится нервничать и ругаться». Руководство многими вопросами он перепоручил своим замам. Более крупные дела решались «тройками» или «пятерками». Проекты решений посылались на утверждение, и его виза служила одобрением выработанного мнения.
Есть и другие свидетельства. Уже «после войны, — рассказывал Молотов Феликсу Чуеву, — Сталин собирался уходить на пенсию и за столом сказал: «Пусть Вячеслав теперь поработает. Он помоложе». Разговор у него на даче был в узком кругу». Такое намерение подтверждают и югославы, участники встречи со Сталиным в мае 1946 года Сталин сказал, писали они, что вместо него «останется Вячеслав Михайлович».
Нелепо предполагать, что Вождь не понимал того, что он не вечен. Осознавали это и в его окружении, и мысль о переменах не могла не волновать его сподвижников. Микоян отмечает: «Все понимали, что преемник будет русским, и вообще Молотов был очевидной фигурой». Правда, тот же Микоян утверждает, что Сталин предполагал омолодить руководство.
«Кажется, это был 1948 год, — пишет Микоян. — Как-то раз Сталин позвал всех, кто отдыхал на Черном море в тех краях, к себе на дачу на озеро Рица. Там он при всех объявил, что все члены Политбюро стареют (хотя большинству было немного более 50 лет и все были значительно младше Сталина, лет на 15-17, кроме Молотова, да и того разделяло от Сталина 11 лет). Показав на Кузнецова, Сталин сказал, что будущие руководители должны быть молодыми (ему было 42-43 года), и вообще, вот такой человек может когда-нибудь стать его приемником по руководству партией и ЦК».
Итак, ничто не говорило о неприязни Вождя к будущим участникам «ленинградского дела», но события приобрели иной характер. Еще за месяц до исключения Вознесенского из состава ЦК, 13 августа 1949 года, в приемной Маленкова офицеры госбезопасности арестовали Кузнецова, Родионова и Попкова, но лишь 27 октября был арестован бывший председатель Госплана.
Существует версия, что Вознесенский и «ленинградцы» стали жертвой межусобных интриг Берия, Хрущева и Маленкова, но вряд ли следует спешить и принимать на веру поспешные и примитивные выводы. Заметим, что, лишенные властных партийных полномочий пять месяцев назад, эти люди уже не могли больше представлять угрозы потенциальной конкуренции для действующих членов ЦК.
Тогда в чем дело? Что стало причиной их ареста? Как уже указывалось, сведения о «ленинградском деле» остаются под завесой умолчания. В советские времена в литературе бытовала версия о том, что Кузнецов и Вознесенский хотели противопоставить РСФСР «остальному Союзу. Утверждалось, что их обвиняли в намерении объявить город на Неве столицей Российской Федерации». И якобы именно на этой почве «против них были выдвинуты обвинения в попытке антиправительственного заговора и измене Родине».
Конечно, такой букет обвинений читающей публикой воспринимался как верх нелепицы и абсурда. Однако 1991 год убедительно показал, чем угрожал стране подобный «прагматический» сепаратизм. Не Ленинградский, а «Свердловский обком» завершил акт государственной измены, «отделив» Россию от России.
Именно действия сторонников эрэсэфэсэровской «независимости» (?) обусловили распад великой державы, и похоже, что поведенческие манеры Вознесенского мало чем отличались от амбиций, раздутой самоуверенности и властного тупого эгоизма Ельцина.
Р. Баландин и С. Миронов пишут: «Однажды на квартире Кузнецова собрались Вознесенский, предсовмина РСФСР М.И. Родионов и Первый секретарь Ленинградского обкома B.C. Попков. Угощение было обильным, спиртного тоже было вдоволь. Начались разговоры на опасные темы, а квартира прослушивалась… Прозвучали предложения сделать столицей РСФСР Ленинград и создать компартию РСФСР… Обсуждалась кандидатура на пост первого секретаря… Решили, что им должен стать Кузнецов».
Но повторим уже сказанное. Кажущаяся туманность послевоенных дел — «еврейского комитета», «еврейских врачей» и «ленинградского дела» — проистекает из того, что после заявления о реабилитации их участников ни тогда, ни позже фактические документы этих процессов не публиковались. Поэтому исследователи вынуждены лишь интерпретировать обрывки информации и домыслов.
Конечно, намерения, цели и поступки Вождя в этот период далеки от того примитивного упрощенчества, с каким их оценивает тривиальная литература. Наоборот, богатый жизненный опыт сделал его более терпимым к человеческим слабостям, менее категоричным в суждениях.
На заседание Комитета по присуждению государственных премий 31 марта 1949 года были приглашены Фадеев и редакторы толстых журналов — Панферов, Вишневский, Друзин и Симонов. В ходе обсуждения Сталин указал на то, что количество премий — элемент формальный и если появилось больше достойных произведений, то число премий можно увеличить, что и было сделано.