Страница 80 из 135
И советское правительство просило участников соглашения отложить его подписание до момента ратификации мирного договора с Болгарией. Однако воодушевленные эйфорией «коммунистического братства» Тито и Димитров игнорировали эту просьбу. Более того, подписав договор о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи, они поспешили объявить его «бессрочным».
Сталин ясно понимал, что Запад крайне нервозно отнесется к этому очевидному намеку на план создания болгаро-югославской федерации. Еще 12 августа 1947 года в письме Тито Сталин писал: «Советское правительство считает, что своей торопливостью оба правительства облегчили дело реакционных англо-американских элементов, дав им лишний повод усилить военную интервенцию в греческие и турецкие дела против Югославии и Болгарии».
Пророчество Сталина подтвердилось в ближайшее время. Запад объявил договор «агрессивным балканским, или славянским, блоком». И хотя, признав ошибку, Тито и Димитров попытались ее исправить и через два месяца после ратификации мирного договора с Болгарией организовали подписание нового болгаро-югославского договора с 20-летним сроком действия, и новый договор был воспринят в западных странах как серьезная угроза Греции.
Обладавший несравненно большим политическим и государственным опытом, чем молодые руководители братских стран, Сталин до определенного периода ограничивался их «кулуарной» критикой. Однако единства мнений не было и в руководящих кругах «балканского узла».
Когда Югославия приступила к реализации намерений присоединения к ней Албании, против этих планов выступил председатель Госплана Албании Нику Спиру, которому противостоял член Политбюро албанской партии труда Кочи Дзодзе.
В самой Югославии этот шаг объясняли желанием «создания единого государства для албанцев, проживающих как в Албании, так и в Косово — Метохии».
Руководитель Албании Энвер Ходжа писал позже в своих мемуарах, что представитель ЦК КП Югославии в Албании С. Златич по поручению Тито заявил, что «по мнению югославского руководства, создаваемый шаг за шагом союз наших стран, включая Болгарию, по существу представляет основу будущей балканской федерации, ядром которой является Югославия…».
Противоположные мнения в среде албанских лидеров и югославов привели к конфликту в руководстве албанской партии. Златич назвал Нику Спиру «агентом империализма», и его поддержал Кочи Дзодзе. Противоречия достигли такого накала, что в результате политических обвинений Спиру застрелился, направив перед этим письмо в советское посольство. Он писал в нем: «После тяжелых обвинений югославского руководства в мой адрес я вынужден покончить с собой».
Сталин не мог не отреагировать на такое обращение. И в послании к Тито от 23 декабря 1947 года для прояснения ситуации попросил прислать «в Москву ответственного товарища, может быть, Джиласа или другого наиболее осведомленного о положении в Албании. Я готов выполнить все Ваши пожелания, но нужно, чтобы я знал в точности эти пожелания».
Прибывший 9 января 1948 года в Москву Милован Джилас уже через три часа после размещения в гостинице был приглашен к Сталину. Сталин встретил Джиласа словами: «Значит, члены ЦК в Албании убивают себя из-за вас! Это очень нехорошо, очень нехорошо».
Выслушав югославского представителя, он сказал: «У нас нет особых интересов в Албании. Мы согласны, чтобы Югославия объединилась с Албанией… Между нами нет расхождений. Вы лично напишите Тито телеграмму об этом от имени Советского правительства и передадите мне завтра».
Идея создания в центре Европы объединенного государства, по примеру Советского Союза, нашла много сторонников. Еще до отъезда из СССР Джиласа, 17 января, Г. Димитров заявил о желательности образования федерации или конфедерации Балканских и придунайских стран с включением Польши, Чехословакии и Греции.
В Греции в этот момент шла война между монархистами и коммунистами, и было очевидно, что Димитров забегал вперед хода событий. Это заявление вызвало яростную кампанию на Западе против «вредоносного советского изобретения».
Сталин понимал опрометчивость таких намерений, вызывавших на Западе реакцию, подобную действию красной тряпки на быка. И он постарался разрядить ситуацию. «Трудно понять, — пишет Сталин 24 января 1948 года Димитрову, — что побудило Вас делать на пресс-конференции такие неосторожные и непродуманные заявления». Чтобы сгладить накал страстей, 28 января газета «Правда» представила идею «организации федерации или конфедерации Балканских и придунайских стран» как «проблематичную и надуманную».
Между тем поспешные шаги Софии и Белграда затрудняли взвешенные действия Сталина на международной арене. В телеграмме Димитрову и Тито от 4 февраля Молотов отметил: «Неудачное интервью тов. Димитрова в Софии дало повод ко всякого рода разговорам о подготовке восточноевропейского блока с участием СССР…
В теперешней обстановке заключение Советским Союзом пактов о взаимопомощи, направленных против любого агрессора, было бы истолковано в мировой печати как антиамериканский и антианглийский шаг со стороны СССР, что могло бы облегчить борьбу агрессивных англо-американских элементов против демократических сил США и Англии».
Неуклюжая политика руководителей братских государств, в конечном итоге неблагоприятно отзывалась на Советском Союзе, заставляя Запад подозревать его в коммунистических происках. К тому же, предпринимая определенные действия, имеющие непредсказуемые последствия, югославская сторона часто не ставила в известность Советское правительство.
Так случилось с намерением Югославии ввести на юг территории Албании в район города Корча, находящегося на границе с Грецией, 2-ю югославскую пролетарскую дивизию. Не проконсультировавшись с советской стороной, с таким предложением Тито обратился к лидеру Албании Энверу Ходже 26 января 1948 года.
Конечно, при реальном кипении атомного котла не было никакой необходимости лить бензин в костер международных противоречий. Демонстрируемая вольность на практике оборачивалась обыкновенной политической ребячливостью, путавшей дипломатические планы Сталина. В связи с поступившей от албанцев информацией 28 января Сталин через Молотова поручил послу в Югославии Лаврентьеву передать:
«В Москве получено сообщение, что Югославия намерена в ближайшие дни направить одну свою дивизию в Албанию к ее южным границам. Так как Москва не получила подобного сообщения от Югославии, то Молотов запрашивает, соответствует ли действительности это сообщение. Москва опасается, что в случае вступления югославских войск в Албанию англосаксы расценят этот акт как оккупацию Албании югославскими войсками и нарушение ее суверенитета, при этом возможно, что англосаксы используют этот факт для военного вмешательства в это дело под предлогом «защиты» независимости Албании».
29 января в беседе с послом СССР в Югославии А.И. Лаврентьевым Тито подтвердил существование такого намерения, сославшись на то, что греческие монархисты якобы собираются захватить южную часть Албании. Подчиняясь требованию Советского правительства, Тито воздержался от опрометчивого действия. Однако одновременно югославский лидер легкомысленно заявил, что «не разделяет высказанного Москвой опасения относительно возможных шагов англосаксов. Не исключено, что поднимется некоторая газетная шумиха, но к газетной клевете уже не привыкать».
Такое политическое легкомыслие не могло не тревожить Москву. В случае возникновения между Югославией и Англией военного конфликта СССР в силу имевшегося договора неизбежно оказался бы в него вынужденно втянутым. И Сталин поручил Молотову поставить зарывающегося югославского «Макиавелли» на место.
В телеграмме от 1 февраля, согласованной со Сталиным, Молотов разъясняет азы принципов международной дипломатии: «Из вашей беседы с Лаврентьевым видно, что Вы считаете нормальным такое положение, когда Югославия, имея договор о взаимопомощи с СССР, считает возможным не только не консультироваться с СССР о посылке своих войск в Албанию, но даже не информировать СССР об этом в последующем порядке. К Вашему сведению сообщаю, что Совпра (Советское правительство) совершенно случайно узнало о решении югославского правительства относительно посылки ваших войск в Албанию из частных бесед советских представителей с албанскими работниками. СССР считает такой порядок ненормальным.