Страница 117 из 135
Авиаконструктор генерал-полковник А.С. Яковлев пишет: «Ужин, или, как говорил Сталин, обед, по существу, являлся продолжением совещания, начатого в служебном кабинете. Но разговор шел свободнее, чередовался обменом мнениями на самые разнообразные темы: политические, международные, по вопросам техники, литературы, искусства. Увлекшись каким-нибудь вопросом, Сталин шел к шкафу, доставал нужную книгу. Если в разговоре требовалась справка по географии, он брал свою старую, уже потертую карту и раскладывал на столе».
По словам Молотова, в общении Сталин был «простой, очень, очень хороший, компанейский человек. Был хороший товарищ». Его открытость подтверждает А. Рыбин:
«Сталин был очень артельным человеком, веселым и щедрым. Мало кто из членов Политбюро так просто общался с охраной. Нередко где-нибудь на горе в лесочке мы жарили шашлык. Верней, непосредственно у шашлычного гриля Сталин стоял сам, никому не доверял эту важную операцию и давал нам необходимые указания. Один приносил дрова. Второй железные прутья готовил, третий мясо насаживал. Четвертый стол накрывал. Работа кипела. Когда с нами не было других членов Политбюро, весь нажаренный Сталиным шашлык мы под метлу зачищали!»
После съезда наиболее частыми посетителями дачи Вождя стала четверка: Хрущев, Берия, Маленков и заместитель председателя Совмина Николай Булганин. В какое-то время в историографии появилась, а позже стала упрочиваться точка зрения, будто бы наиболее тесные отношения в этой четверке были между Берией и Маленковым. Это не совсем так. Точнее, эти взаимоотношения не были дружбой.
Если считать, что между политиками такого ранга бывают дружеские отношения, то до определенного периода как раз между собой — именно Хрущев и Берия. Лазарь Каганович рассказывал Феликсу Чуеву: «Хрущев и Берия были неразлучная пара, дружили». Этому способствовала психологическая родственность поведения, можно даже сказать, «души».
Они оба были людьми, претендующими на лидерство и обретение всей полноты власти. Но два медведя не могли ужиться в одной берлоге, и эта «дружба» завершилась в пользу более хитрого и агрессивного Хрущева, который жестоко расправился с Берией.
Впрочем, «бесноватый Никита» так объяснил взаимоотношения Берии и Маленкова: «Берия как-то сам сказал: «Слушай, Маленков — безвольный человек. Вообще козел, может внезапно прыгнуть, если его не придержать. Поэтому я его и держу, хожу с ним. Зато он русский и культурный человек, может пригодиться при случае»[63].
Действительно, «культурный человек» Маленков хотя и «выделялся работоспособностью и энергией», но он был добросовестным исполнителем, а не лидером; к такому же типу людей относился и Булганин.
В соответствии с книгой записей в феврале 1953 года Сталин вел совещания и приемы в своем кремлевском кабинете только четыре раза. 16 февраля к нему были приглашены Берия, Булганин и Маленков, но их беседа продолжалась только 15 минут. На следующий день он принял на полчаса посла Индии К. Менона, после чего к нему вошли, и опять только на 15 минут, Булганин, Берия и Маленков. Нет никаких данных, что между 18 и 28 февраля члены «четверки» приглашались на дачу Сталина.
Между тем в мемуарах Хрущева настойчиво подчеркивается, что пребывание «четверки на даче в Кунцево было системой: «Когда мы приезжали на дачу, «заседание» продолжалось, если это можно назвать заседанием. Подобная система работы, если это можно назвать работой, существовала в послевоенный период вплоть до смерти Сталина… Заседания в узком кругу продолжались с точностью до часового механизма. Если он не вызывал нас два-три дня, мы думали, что он заболел или с ним что-нибудь случилось»[64].
В другом опубликованном томе эта мысль повторяется: «Мы очень часто ездили к Сталину, почти каждый вечер. Только когда нездоровилось Сталину, были пропуски. Других причин не было».
Так ли это? Можно ли верить Хрущеву? А если нет, то почему автор мемуаров настойчиво навязывает такую мысль?
Впрочем, мысль о почти ежедневных посещениях «четверкой» кунцевской дачи опровергается элементарными соображениями. Во-первых, приглашение соратников на дачу было своего рода поощрением либо завершением решения какого-то делового разговора.
Во-вторых, Сталин не мог не понимать, что постоянное общение с подчиненными в «раскрепощенной» обстановке, да еще и с пьяными людьми, превращает такие взаимоотношения в фамильярные, лишая руководителя ореола таинственности. Умный руководитель держит подчиненных на расстоянии.
И, наконец, трудно допустить, чтобы Сталину доставляло удовольствие видеть каждый вечер одни и те же маячащие перед глазами лица.
Нельзя избежать еще одного вопроса: поскольку книга посещения кремлевского кабинета сохранилась, то где книга посещения дачи в Кунцево? И если она уничтожена, то почему? Но главное — кем?
Обратим внимание еще на одну деталь. Читателям своих будущих мемуаров Хрущев настойчиво навязывал и другую мысль: будто бы Вождь «страдал болезненной подозрительностью». Причем прежде всего он якобы боялся отравления!
На странице 57 второго тома отмечено: «Сталин уже не доверял людям Берии. В результате своего болезненного состояния он не доверял уже и русскому обслуживающему персоналу… Теперь Сталин, находясь за столом, не ел, не пил, пока кто-либо другой не попробует из этого блюда или из этой бутылки. А он находил к тому повод. Идет, например, дегустация вина: грузины прислали… Но ему требовалось, чтобы мы попробовали, а он выжидал: человек не падает, тогда он немножко выпьет… Хочет он чего-нибудь откушать, так на этот случай у каждого из нас имелось «любимое блюдо», и каждый должен был первым попробовать его.
«Вот гусиные потроха, Никита, вы еще не пробовали?» — «Нет, — отвечаю, а сам вижу, что он хочет взять, да боится… Я возьму, тогда и он берет. И так каждое блюдо имело своего дегустатора, который выявлял, отравлено оно или нет, а Сталин смотрел и выжидал».
Через 28 страниц эта мысль повторяется: «Когда мы обедали с ним, Сталин не притрагивался ни к одному блюду, закуске или вину, пока кто-нибудь не попробовал их»[65].
Возможно, что, обладая «демократическим» мышлением, этот идиотический бред можно принять на веру, но вдумаемся в его абсурдность.
С одной стороны, продукты для высшего руководства выращивались и приготовлялись на специальных фермах и комбинатах под строгим наблюдением особого отдела правительственной охраны. Кстати, руководил этим деликатным делом главный повар — генерал МГБ Игнаташвили.
И с другой — если Вождь держал «четверку» за подопытных кроликов, то на ком он «испытывал» пищу при обычных трапезах? В отсутствие такого «удобного» материала. Безусловно, утверждения Никиты можно было бы воспринимать как бред идиота, но это не так.
Конечно, Хрущев не случайно муссирует такую версию. Приписывая Вождю «чрезмерную подозрительность», он хочет убедить читателя, что тот не мог быть отравлен. И не просто убедить, а убедить категорически, чтобы у внимавщих ему не оставалось на этот счет абсолютно никаких сомнений.
Поэтому снова напишем уже набившее оскомину слово «почему?». Однако обратим внимание на то, что, выдвигая версию, Хрущев почти пальцем указывает на Берию, подсказывая, будто бы Вождь опасался именно его.
Глава 13
Голгофа
Я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора. Но ветер истории безжалостно развеет ее!
Вечер 27 февраля 1953 года Сталин провел в своем любимом Большом театре; он смотрел «Лебединое озеро» — этот классический балетный шедевр с чарующей музыкой и пленительными танцами. До конца спектакля он сидел один в глубине правительственной ложи, а затем попросил директора поблагодарить артистов за филигранную отточенность спектакля, после чего уехал на Ближнюю дачу.
63
Хрущев Н. Воспоминания. М., 1997. С. 259.
64
Хрущев Н. Время, люди, власть. М., 1999. Т. 1. С. 41.
65
Хрущев Н. Время, люди, власть. М., 1999. Т. 2. С. 85.