Страница 24 из 28
– Алиса, – окликнул он ее.
Девочка оглянулась, посмотрела на него – своим удивительным, всегда спокойным и серьезным взглядом.
– А чем была инграйю? – спросил Штильнахт. – Вы делали из нее скафандры, деревья для своих рекреаций… дома?
По лицу Алисы впервые за все то время, что Эйс ее знал, проскользнуло смущение.
– У нас, как и у вас, есть животные, которых люди держат в домах, – ответила Алиса. – Когда-то эти звери приносили пользу. Но теперь их держат просто потому, что люди любят их. Эти звери не могут добывать себе привычную еду. А человеческая им не совсем подходит.
– Вискас! – воскликнула Ватя. – Они чуть не угробили всех нас за долбанный вискас!
– Но… почему… – осторожно спросил Эйс.
– У них есть несколько фирм, которые производят эти кошачьи консервы, – нетерпеливо пояснила бабушка Ватя. – Конкуренция! И вдруг консервы одной из фирм резко дешевеют, оставаясь неизменно высокого качества. Конкуренты заинтересовались этим. И что они обнаруживают? Что производство вынесено с планеты, где, я уверена, все работники социально защищены. А это сильно сказывается на конечной цене продукта – зарплата тоже входит в издержки. Также наверняка у них есть и строгие экологические ограничения. А у нас ничего подобного нет. Ты уже и слов-то таких не знаешь.
– Да, – сказала Алиса. – Вы очень мудры, Ватя.
– То есть мы ишачили почти забесплатно на каких-то космических ублюдков на очень вредном производстве? – переспросил Штильнахт. – А Алиса…
Девочка усмехнулась. На этот раз печально.
– Вам хотелось бы торжества справедливости, я понимаю, – сказала она. – Рука помощи, протянутая сквозь космическую пустоту. Но мы помогли вам только для того, чтобы эти, как вы выражаетесь, ублюдки не разорили нас. Мне пора идти. Всего хорошего.
Алиса двинулась к порталу, изящная и легкая, как тень. Девочка прошла под сияющей аркой и исчезла вместе с ней.
Пока Эйс в лицах рассказывал про прощание с Алисой, бабушка Ватя присела отдохнуть на большой плоский камень. Она вдруг ощутила страшную усталость. Голос Штильнахта долетал до нее как сквозь вату. Когда погасло свечение портала, краски окружающего мира показались Вате блеклыми. Тогда она подумала, что просто глаза еще не привыкли к изменению освещения. Теперь она знала, что дело не в глазах. Она слышала, как смеется Доминик – яростно и зло.
– Ну и ну, – сказал Стогов. – Надо же!
– Зачем ты их сжег? – спросила Ватя.
Доминик пожал плечами:
– Тела, разлагаясь, станут ядовиты.
Бабушка Ватя удовлетворенно кивнула, привалилась спиной к валуну.
– А меня, пожалуйста, закопайте в землю, – сказала она. – Поглубже, метра на три… и поставьте сверху вот этот камень. Напишите на нем мое имя.
Доминик и Эйс переглянулись. Они заметили то, на что следовало обратить внимание раньше. На бледность пожилой женщины, на ее тяжелое дыхание.
– Бабушка! – Доминик бросился к старушке, встал перед ней на колени и схватил ее за руку.
Ватя слабо улыбнулась.
– Я всегда знала, что умру на трупах врагов… но я дожила до того дня, когда я убила их не сама, а это сделал для меня мой маленький Доми…
Она тихонько сжала запястье Доминика. Из глаз Стогова брызнули слезы.
– Я вижу солнце, небо, тебя, – с трудом произнесла бабушка Ватя. – Больше я ничего не хочу…
Трава у ног Эйса зашевелилась. Тот отпрыгнул, вспомнив о змеях, с которыми ему уже доводилось сталкиваться во время скитания по лесам. Но это оказалась Китти. Она тащила что-то в пасти. Увидев Доминика на коленях перед бабушкой Ватей, кошка бросила добычу и заурчала так, что у Штильнахта мороз продрал по коже. Так выли кошки сектора Тонга всю последнюю неделю перед прорывом. Выли в темноте, столпившись у внутренней стены отсека, и скреблись в нее когтями. Китти мощным прыжком запрыгнула на колени старушки. Торопливо обнюхала ее лицо, щекоча ее усами. Бабушка Ватя открыла глаза.
– А вот и Китти, – слабо произнесла она.
Эйс поднял из травы маленькое тельце. Это оказался небольшой зверек в серой шкурке, с мощными челюстями и длинным тонким хвостом. Он был мертв.
– Она принесла нам свою добычу, – пробормотал Штильнахт.
Кошка, страшно урча, тыкалась головой в грудь бабушки Вати. Туда, где под ворохом тряпья переставал сокращаться комок очень старых и изношенных мышц.
– Вот умница, – сказала бабушка Ватя. – Держитесь Китти, дети мои. С ней вы не пропадете.
Кошка перестала биться головой в грудь старушки. Возможно, Китти и умела ходить в зазеркальный мир, но она не могла пройти той дорогой, по которой сейчас уходила ее любимая хозяйка. Кошка легла на грудь Вати, спрятала морду под лапками. Налетевший ветер прошумел в кронах деревьев.
Куча пепла, в которую превратились двадцать четыре человека, еще сутки назад державшие в своих руках судьбы шести миллиардов пассажиров Корабля, начала медленно оседать.
Елена Красносельская
Ловушка для Мэри
Возможное и невозможное…
– Это что, рок?
Выражение лица у налогового инспектора (Эстрадин В. В., значилось в электронном удостоверении) было такое, словно он перепутал конечный пункт назначения и вместо КОПРа по ошибке попал в концертный зал. Он даже головой мотнул, отметая экспрессию ритма. Правда, и цехом назвать то, что он увидел, было трудно.
– Rasmus, «First day of my life», – подтвердил Болтышев, – классика жанра.
– Вы с ума сошли, – в голосе чувствовалось раздражение, – нельзя ли убрать безобразие из эфира?
– Музыка – всего лишь фон, но если она мешает… – директор КОПРа нажал чуть заметную кнопку на шлеме инспектора, – …нормально?
Тот кивнул.
– Сколько роботов в стае?
– Пятьдесят четыре.
– Три цеха – это сто шестьдесят две ши-единицы, – налоговик что-то прикинул в уме, – интересно получается. В последних отчетах фигурирует на сотню больше.
Глянул ехидно. Директор ответил спокойно:
– Все верно, три стаи плюс роботы, занятые производством «соло». Всего двести шестьдесят один робби. Все задекларировано КОПРом в соответствии с законом, что-то не так?
– «Соло»? Хорошо, еще сотня. Итого – двести шестьдесят две единицы. Опять неувязочка.
– Да, там минус один… он ушел, но вернется.
– Вот как? Значит, есть что-то вне вашего контроля, разберемся, – заверил инспектор, – государственные деньги любят учет. Для кого-то космос – цель, для кого-то – источник заработка.
– …если космос – болото. При наличии течения застой исключается, но тем больше естественных врагов! – голос директора звучал сухо, он понимал, что едет по встречной. – Юганов вам все покажет, а мне нужно работать. – Отвернулся. «Здесь тяжкий дух», – мелькнули строки, словно с появлением инспектора стало труднее дышать.
Болтышев не первый год руководил КОПРом. И не первый год встречал… и провожал. Что ж, открытого столкновения он пока избежал. И это – едва начав общение. Разве может быть директор КОПРа заискивающе-льстивым?
Угождать?! Никогда!
Не обращая внимания на видимое недовольство незваного гостя, он направился к одному из своих ребят – тот уже несколько минут подавал знаки, смешно размахивая руками. Услышал по общей связи, как налоговик попросил Юганова «поскорее вернуться в контору».
Болтышев пересек пространство между космопарой, доставившей их на смотровую площадку, и пузырем управления, на крыше которого, заякоренный, стоял Влад Санин.
Закрепился рядом – специальные захваты для ног устойчиво держали на крыше-якоре.
Литейный цех в космосе можно назвать цехом лишь условно. Как и происходящий в нем процесс – литьем. Ты не на Земле.
Здесь, среди звезд, говорят «творить литье».
Здесь нет границ. Есть Солнце, Земля, Космос. И стая роботов-ши.
КОПР (космическое производство) – это симбиоз мысли и пространства. Их полное взаимопонимание.