Страница 3 из 52
— Мы что, столько надегустировали сегодня? — удивлённо спросил царь, глядя на воеводу.
— Да как обычно вроде, — пожал плечами Никита Авдеевич.
— Слушай, откуда такие цены? — возмутился царь, заглядывая в отверстие «автомата».
— Дык поставщик-то наш, кабатчик, сволочь, про грамотку тайную прознал, вот и ломит теперь цену.
— Какую грамоту?
— Да ту, что вы после крестин Марьи-искусницы подписать изволили.
— Не подписывал я ничего, — набычился Иван.
— Дык вот она, грамотка-то… — Федька сунул под нос царю свиток.
Иван долго изучал неровную закорючку, выведенную явно нетрезвой, но, несомненно, царской рукой.
— О чем это? — Он протянул свиток министру финансов. — «Мы, Иван вдовий сын, царь всея Руси, обязуемся поддерживать сухой закон и пить не более трёх чар в день, дабы быть примером для народа своего. Подпись. Дата». Это кто ж мне такую фигню на подпись сунул? — грозно вопросил Иван, раздирая в клочки злосчастный указ.
— Василиса-матушка, — вздохнули присутствующие.
Обрывки указа взмыли в воздух и, слившись воедино, нырнули в окошко «автомата».
— Во попал!
Иван долго шарил по карманам, но выудить удалось лишь пару гривен.
— В долг поверишь? Завтра отдам. Слово царское даю.
— Что вы, Ваше Царское Величество?! — округлил глаза Федька. Бутылки молниеносно исчезли с «прилавка». — У меня сегодня ревизия, сам министр финансов придёт!
— Да тут он рядом стоит!
— Тем более не дам!
— Тьфу! Авдеич, у тебя с собой чего есть?
Пришла очередь шарить по карманам воеводе. Глядя на него, полез туда же Соловей. Все, что наскребли, вывалили на стол. Суммарно набралось ровно рубль и полушка. Все вопросительно посмотрели на Чебурашку. Тот молча достал из портфеля чистый лист, перо, чернильницу, нацарапал пару строк, спокойно сгрёб со стола добычу, ссыпал её в свой карман и сунул бумагу в отверстие «автомата».
— Вот это другое дело, — облегчённо выдохнули оттуда, выставляя обратно бутылки.
Воеводы и царь-батюшка озадаченно переглянулись. Чебурашка невозмутимо разлил тройной фиалковый по хрустальным фужерам.
— Ну, за удачу!
— За это стоит, — оживился Никита Авдеевич.
— Попомнят нас басурмане! А то ишь! «Русь сиволапая!»
— Мы им покажем, чем Русь пахнет!
— Тихо! Детали на тайном совете обсудим. Ну, с богом!
Не успели и глотнуть, как раздался звон аварийной сигнализации. Кто-то яростно дёргал за верёвку. Все дружно поперхнулись. Тройной фиалковый пошёл не в то горло. Ароматное творение секретной лаборатории брызнуло во все стороны, окропляя одежды, стол и ковры. Государственные мужи дружно рванулись к охапке зелёной травы на столе и яростно заработали челюстями. Поздно. Дверь открылась. Все замерли. Такими их и застала Василиса: с выпученными глазами и торчащими изо ртов зелёными пучками мяты.
— Хорошая жизнь настала, — разморённый Лихо лениво перевернулся на другой бок. С лёгкой руки папы банька стала его страстью. Посещал он её не реже двух раз в седмицу. А с тех пор, как по заказу Саламандры соорудили гигантские термы по римскому образцу, готов был париться чуть ли не каждый день. Гигантскими термы сделали, учитывая габариты мирового судьи, ибо он был один из первопризванных великим папой. Остальным сюда вход был строжайше воспрещён, за исключением обслуживающего персонала, разумеется.
— Почёт. Уважение. Клиентов море, — продолжал разглагольствовать меж тем народный целитель. — Клинику мою видали? — Горыныч с Саламандрой завистливо вздохнули. — То-то. Человек!
Человек, он же истопник, вырос как из-под земли. Лицо его скрывала широкополая войлочная шляпа, из-под которой торчал красный мясистый нос.
— Чего приказать изволите, доктор? — почтительно спросил он.
— Сегодня за мой счёт гуляем, — вальяжно протянул Лихо. — Сообрази-ка ты нам, дружок, что-нибудь этакое… особенное… для души.
— Только обычный эликсир, — стушевался истопник. — Винные лавки ещё закрыты. Ромашковой не достать.
— Пусть будет так. — Лихо милостиво махнул рукой. — Себя не забудь. Разрешаю.
— Вам как обычно? Ведро на кубометр? — спросил обрадованный истопник, поворачиваясь к Саламандре.
— Угу, — буркнула ящерка, — только дровишки смочи получше.
— Обленилась ты, — ревниво вздохнула Левая, когда дверь за истопником закрылась, — целая толпа на тебя работает. Одних истопников я штук шесть насчитала.
— Рабочие места создаю, — отмела упрёк Саламандра. — Чтоб народ жил лучше. Это что? Здесь уже все отлажено. Вот у Яги я скоро развернусь. Она у себя такой комплекс отгрохала. «Дремучий бор» называется.
— Видели, — сердито прошипела Правая.
— Хорошо вам, — тоскливо протянула Центральная. — Все при деле. А мы с тоски скоро удавимся. И куда варнаки подевались? Хоть суд закрывай. Если дело так и дальше пойдёт, совсем отощаю. Подумать только, за два года один смутьян, да и тот не из наших. Жёсткий попался. Чуть не подавился проклятым.
— Чья бы корова мычала. — Розовое брюшко Лиха затряслось от смеха. — Главный поставщик царского двора. Твоё мясо полгорода жрёт.
— Что за намёки пошлые?
— Ну, не твоё. Стада твои. — Лихо осторожно протёр запотевшие очки, не снимая их с носа. После погрома, учинённого им в посаде перед решающей битвой с Кощеем, технику безопасности он соблюдал строго, ибо нарушения её обходились целителю очень дорого. Экономические санкции за подобные прецеденты Чебурашка ввёл драконовские.
— Так не в том ведь дело! — взвыла Центральная. — Меня от бяшек воротит. Скоро сам блеять начну. Раньше как бывало? Скушаешь витязя — на подвиги тянет, умным человеком закусишь — душа поёт, стихи рождаются. Лирика. А сейчас…
— А что сейчас?
— Одна пошлятина в голову лезет.
— Ну-ка, почитай, — оживились Лихо с Саламандрой.
— Да ну… неудобно…
— Пожалуйста, господин судья!
— Ладно… из последних:
— Деньги, — радостно перебил Лихо, — угадал?
— Дурак, — хихикнула Саламандра, — ты продолжай, продолжай. Что она там достаёт?
— Что достаёт, то и достаёт, — мировой судья покраснел всеми тремя головами. — Я ж говорю — пошлость одна.
— Это ты смутьяном тем отравился, — авторитетно заявил целитель. — Хочешь, промывание желудка сделаю? Для своих бесплатно. — Рука Лиха потянулась к очкам.
— Не надо! — решительно заявила Центральная. — Я его, гада, принципиально переварю.
— Он кто такой? Что натворил? — Ящерка лучилась любопытством.
— Подсыл немецкий. Мастеровых смущать пытался. Вы, говорил, пролетарии. Гегемоны. Царя на кол. Винокурни народу. Я вот до сих пор сообразить не могу: за кого Вакула больше обиделся, за царя или за винокурни? Долго потом смутьяна водой поливали. Даже запивать не пришлось… Слушай! Твоих истопников только за смертью посылать. Где наши стопарики?
— Гггосподин судья, — в парилку, пошатываясь, ввалился истопник. Нос его был уже не красный, а сизый. — Вас в залу за…сседаний срочно требуют.
— Народу туда сволокли — пропасть, — добавил кто-то из-за его спины.
— А ты боялся, Горыныч! Безработица тебе не грозит.
— Значит, никакого запаха, говоришь? — Это злосчастное утро окончательно вывело Ивана из себя.
— Клянусь! — Соловей гулко стукнул себя в грудь. — На кого ни дыхну, ну никто не чует!
— А Василиса почему почуяла?
Иван стукнул по «кнопке». «Автомат» открылся, оттуда высунулся Федька с двумя бутылками в руках:
— Этого пока хватит?
— Дыши на него! — приказал Иван.
Соловей подошёл и послушно дыхнул. Акустический удар отбросил бедолагу в глубь «автомата». Зазвенели разбитые бутылки.
— Ну как? Пахнет от меня? — тревожно спросил Соловей. — Федька сидел у стены, тряся головой. — Видите, как он головой крутит? Не пахнет, значит, — радостно сообщил сыскной воевода, оборачиваясь к друзьям. Они тоже сидели. Кто на чем стоял. И головы их тряслись не хуже чем у Федьки.