Нехоженые тропки

— Мы — друзья, — сказала Сьюзи своим обычным тоном. — Этого недостаточно?

— Не знаю, — сказал я. — Достаточно ли?

— Ты для меня ближе… всех, — медленно выговорила Сьюзи. — Я никогда не думала, что я когда-нибудь позволю кому-то стать таким близким. Никогда даже в мыслях никого не было. Ты… много значишь для меня, Джон. Но я все еще не могу… быть с тобой. В постели. Некоторые шрамы слишком глубоки, чтобы когда-нибудь зажить.

— Это не то, о чем мы говорим, — сказал я мягко. — Главное — ты и я. Это — чудо, что мы зашли так далеко, правда.

Она долго рассматривала меня… ее изуродованное лицо с единственным холодным синим глазом и упорным ртом. Не думаю, что она даже обращала внимание, что прижимает свой дробовик к груди, как ребенка или любовника. Когда она, наконец, заговорила, ее голос оставался холодным, как всегда. — Мое новое лицо тебя не беспокоит? Я никогда не заботилась, чтобы быть симпатичной, но… Я знаю, на что я должна быть похожа. Внешность наконец-то соответствует тому, что внутри.

— Ты сама сказала это, Сьюзи, — сказал я так мягко, как смог. — Мы, монстры, должны быть вместе.

Я наклонился, медленно и очень осторожно, а Сьюзи следила за мной, как дикий зверь, который может в любой момент развернуться и убежать. Когда наши лица были настолько близко, что я мог почувствовать ее дыхание на своих губах, а она по-прежнему не шевелилась, я мягко поцеловал ее изуродованную щеку. Я прижал ее руки к своим бокам. Рубец на ее щеке был твердым и упругим. Я отодвинулся, заглянул в ее холодный синий глаз, а потом очень нежно поцеловал ее в губы. Ее губы слегка подались под моими, и она не отодвинулась. И, наконец, она медленно обняла меня. Она держала меня лишь слегка, как будто могла уйти в любой момент. Я отодвинул свои губы от ее, прижался щекой к ее покалеченной стороне лица, и обнял ее так же, слегка. Она вздохнула, но совсем чуть-чуть. Ее кожаный жакет спокойно скрипел под моими руками. Она обнимала меня столько, сколько могла выдержать, потом отпустила и отстранилась. Я позволил ей уйти. Я знал, что лучше так, чем попробовать пойти за ней. Я знал, что в одной руке у нее, по-прежнему, дробовик, даже если она забыла. Она посмотрела на меня своим холодным глазом со своим холодным выражением и коротко кивнула.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя, правда? — сказал я.

— Конечно, — сказала она. — И я забочусь о тебе, Джон. Столько, сколько могу.

А потом мы резко оглянулись. В лесу было все так же тихо, но в воздухе возникло новое чувство. На миг все застыло, и я мог слышать звук собственного дыхания и чувствовать биение своего сердца. Мы со Сьюзи вглядывались в пустошь, которая притягивала наше внимание, как диких животных — ощущение приближающегося шторма. Возник звук. Звук в воздухе, но не только, прибывая отовсюду и ниоткуда. Он заполнил весть мир, заполнил мой разум, и это не был естественный звук. Это был крик чьего-то рождения, чьей-то смерти, эмоции, опыт и экстаз выше человеческого знания или понимания. Звук рос и рос, становясь более громким, более проникающим и более жестоким, пока Сьюзи и я не вынуждены были зажать уши, пытаясь заглушить его, но он продолжал расти и становиться громче, пока это не стало невыносимым, но, тем не менее, росло. Наконец он милосердно вышел за пределы нашего слуха и оставил нас со Сьюзи, дрожащих и трясущихся, с трудом вдыхающих воздух, качать головами, как будто пытаясь что-то стряхнуть. Я ничего слышал, даже когда Сьюзи что-то мне говорила, и мы оба вновь вгляделись в пустошь. Что-то должно было случиться. Мы могли это чувствовать. Мы все еще чувствовали звук, чувствовали его своими костями и душами.

А потом внезапно появилась Лилит, стоя перед деревьями на краю прогалины, может быть, футах в двадцати от нашего со Сьюзи наблюдательного пункта. Звук пропал. Выход Лилит состоялся. Она стояла, пристально вглядываясь в созданную ею пустошь, ее темные глаза были неподвижны и даже не моргали. Мы со Сьюзи тихо отступили подальше в темноту леса, скрываясь в самых густых тенях. Просто увидеть Лилит значило испугаться ее. Из-за силы, горевшей в ней ярче всех звезд во всех галактиках. Она, может быть, и создавалась как жена Адама, но с тех пор проделала долгий путь.

Она не просто появилась. Это было так, как будто Лилит вставила или впечатала саму себя прямо в реальность, одной лишь силой своей воли. Она была здесь и сейчас, потому что хотела быть, и, так или иначе, казалась реальнее чего бы то ни было во всем материальном мире. Она выглядела… симпатичнее, чем я запомнил ее с прошлого раза, когда видел ее. В баре «Странные Парни», в конце моего последнего дела. Прямо перед тем, как все пошло к черту.

Она была довольно высока и почти сверхъестественно стройна, а линии ее обнаженного тела выглядели столь гладкими, что было похоже, что они рационализированы для большей эффективности. Ее волосы, глаза и губы были черными как уголь, что вместе с ее бледной, бесцветной кожей напоминало черно-белую фотографию. Ее лицо было острым и резким, с заметно выступающими скулами и орлиным носом. Ее темный рот был тонкогубым и слишком широким, а глаза полны темного огня, который мог прожечь что угодно. Выражения, возникающие и проходящие по ее лицу, никоим образом не были человеческими. Она выглядела… дикой, изначальной, незаконченной. Одежды на ней не было. И не было пупа.

Я вспомнил человека по прозвищу Безумец, который Видел мир и все в нем яснее других, говорившего, что Лилит, которую мы видим и воспринимаем, это лишь ограниченная проекция на нашу действительность чего-то намного большего и сложного. Мы видим лишь то, что в состоянии увидеть. Он также говорил, что человеческая оболочка Лилит в действительности только приукрашенная перчаточная марионетка, которой манипулируют издалека.

Лилит. Мать. Монстр.

Я сказал это Сьюзи, и она кивнула. — Это не важно. Если она реальна, значит, я могу ее убить.

Мы сдерживали голоса, но я не думаю, что даже раскат грома мог бы прервать концентрацию Лилит. Что бы она ни видела на пустоши, этого там еще не было. Она громко произнесла Слово, молотом сотрясшее воздух. Звук его заполнил мир, отзвуки распространились, достигая всего. Это слово не принадлежало ни одному языку, который я знал или мог хоть когда-нибудь надеяться понять даже с помощью чар Дедушки Время; это было старое слово из старого языка, возможно, основного языка, из которого возникли все остальные. Я смог понять достаточно, чтобы порадоваться, что не смог понять больше.

Мир, призванный этим ужасным Словом, открылся для рождения монстров. Ужасные создания появились, топая, прыгая и выскальзывая из-за деревьев позади Лилит.

Они возвышались над нею и медленно просачивались мимо ее ног, огромные, чудовищные и совершенно отвратительные, даже по стандартам Темной Стороны. В них были собраны все запретные комбинации животных, ящериц и насекомых, жестокие и уродливые сверх всяческого представления. Выпирающие мускулы, раздутые как раковые опухоли, под гноящейся плотью. Темные, покрытые панцирями существа на изломанных ногах, со сложными челюстями, неистово двигающимися под многочисленными глазами. Высокие веретенообразные создания выбрались из леса, покачиваясь на трех ногах и размахивая длинными щупальцами, похожими на шипастые кнуты. И пока они шли, взорвалась темная земля пустоши. Огромные белые черви с рядами человеческих рук, гниющие громадины размером с кита, мотающие головами на длинными зубчатых позвоночниках. Существа с крыльями летучей мыши вываливались из ночи с изяществом хищников, а по небу носились ужасные силуэты, загораживая звезды и стрелой мелькая на фоне полной луны.

Воздух наполнился зловонием крови, отбросов и серы. А Лилит разглядывала их и улыбалась.

Неожиданно я понял, что Сьюзи прицелилась и готова открыть огонь по ним. Я быстро пригнул стволы и вынужден был с ней бороться, чтобы удержать их направленными в землю. Я знал, что лучше попробовать и убрать дробовик от нее подальше. Наконец, она прекратила борьбу и, тяжело дыша, уперлась в меня взглядом.