Страница 149 из 151
— Например?
— В одной из групп «Красной стрелы» поймали маленького Краузе. Ну, того, что был царь и бог в Саласпилском лагере.
— Вот это добыча! — с восхищением сказал Ояр. — Жаль, что не мы его поймали. Имант мог бы узнать, куда этот пес девал его мать.
— Еще бы не жаль! — вздохнул Акментынь. — Но еще больше жаль, что мы — понимаешь, Ояр, мы сами — проворонили Ланге. Несколько дней тому назад промчался в сторону Лиепаи, как будто за ним черти гнались. Когда мы заметили и узнали, было уже поздно.
— Ланге действительно нельзя было выпускать, — огорчился Ояр. — Его-то мы бы сберегли в какой-нибудь землянке до прихода Красной Армии.
— Факт, что сберегли бы. Если иначе нельзя — на лед бы поставили, чтобы не испортился. Хотя этот тип давно прогнил снаружи и изнутри.
— Упущенного не вернешь. Постараемся не проспать в следующий раз. Какой-нибудь сом да попадется.
После этого они выставили секреты на всех большаках и шоссе, которые вели в Лиепаю, и круглыми сутками наблюдали за каждой проезжающей машиной.
Один такой секрет в составе шести человек во главе с Эльмаром Аунынем находился на большаке Айзпуте — Кулдига. Утром 7 мая Эльмар прибежал на базу с расстроенным видом и доложил Ояру:
— Товарищ командир… ужасное невезение!
— Что такое? Самого Екельна упустили? — улыбнулся Ояр.
— Не Екельна, но тоже важные, по-моему, какие-то… — торопливо рассказывал Эльмар. — В штабной машине два эсэсовца, оба офицеры. Пока заметили, они уже далеко были. Машина очень быстро ехала.
— В какую сторону они поехали?
— К Кулдиге.
— О чем ты тужишь? — Ояр хлопнул парня по плечу. — Если бы они уехали в сторону Лиепаи, тогда пиши пропало. Из Кулдиги они обязательно поедут обратно. Давай подумаем, как их изловить. Как выглядела машина?
Через час Эльмар Аунынь вернулся к своей группе и разбил ее на две части. Имант Селис, хорошо запомнивший штабную машину, выбрал вместе с другим партизаном наблюдательный пункт в четырехстах метрах от западни в сторону Кулдиги. С ними была ракетница, ракеты, и у каждого автомат. Остальные спрятались в кустарнике за крутым поворотом дороги; у них был заранее заготовлен старый телеграфный столб. Уговор был такой: как только машина проедет мимо наблюдательного пункта, Имант выпустит красную ракету. Тогда Эльмар со своими ребятами выкатят на дорогу столб и подготовятся к нападению. Добычу надо взять живьем; но если случится что-нибудь непредвиденное или во время стычки на дороге появится немецкая машина — тогда пристрелить. Чтобы операция прошла успешнее, Ояр дал Эльмару еще двух партизан.
Эльмар все время глядел на север. Он очень боялся, как бы дело не затянулось до ночи. Правда, немцы не решались ездить в темноте по глухим дорогам — Савельев и Звиргзда их многому научили.
В половине пятого с северной стороны в воздух поднялась красная ракета.
— Берись за столб! — крикнул Эльмар.
Вшестером они выкатили на шоссе телеграфный столб. Положив его поперек дороги, партизаны разделились попарно и снова спрятались в кусты у самого поворота.
Подъезжая к крутому повороту, шофер замедлил ход. Через несколько секунд машина совсем стала, метрах в пятнадцати от положенного на дорогу столба. Шофер, пытаясь переключить на заднюю скорость, нагнулся, нервно переставляя рычаг скоростей. Но было уже поздно: перед шестью дулами у шофера, Освальда Ланки и Понте руки сами потянулись вверх. Эльмар вскочил в машину и освободил перепуганных эсэсовцев от оружия, после чего им связали руки, а затем увели их в кусты. Один из партизан, немного понимавший в автомобильном деле, сел за руль и доехал до ближайшего мостика, а там свернул с дороги и прямо через большой луг въехал в самую чащу. Машину спрятали в густом ельнике и хорошо замаскировали.
— Ну, миляги, шагом марш! — скомандовал Эльмар пленным.
Имант с товарищем уже присоединились к группе, телеграфный столб был снова убран, и теперь можно было направиться на базу.
…Три часа спустя посредине леса состоялось чрезвычайное заседание партизанского суда.
— Где вы сегодня были? — спросил Ояр по-немецки Ланку.
Ланка стал навытяжку, пытаясь изобразить военного, и ответил по-латышски:
— Нас вызвали в Кулдигу на совещание к моему начальнику штандартенфюреру Винтеру.
— Какие вопросы там обсуждались и какие задания вы получили?
— Вопрос был один. Штандартенфюрер Винтер сообщил, что в любой ближайший день следует ожидать прекращения военных действий. Возможно, что немецкая армия капитулирует. Руководство гестапо не в состоянии больше брать на себя ответственность за нашу судьбу, поэтому… — Ланка замялся и замолчал.
— Поэтому?
— Поэтому… пусть каждый с этого момента заботится о себе. Разрешили свободу действий.
— И что вы собирались предпринять? — спросил Савельев. — Спрятать свой мундир и притвориться невинным ягненком? Уползти в подполье, пока не удастся удрать из этой страны? Для чего у вас этот паспорт на имя Ансиса Озолиня?
— Это на всякий случай, — пробормотал Ланка. — Штандартенфюрер Винтер рекомендовал. Мы хотели добраться до Лиепаи и попасть на какой-нибудь пароход или на моторку.
— С какого времени вы действуете в Латвии в качестве сотрудника гестапо? В начале войны вы в Латвии не были?
— Так точно. — Ланка снова выпрямился. — Я приехал в сорок третьем году. До того работал по сельскому хозяйству в Познани.
— Вас не подводит память? — Ояр взял из груды документов и бумаг, лежащих на столе, пачку фотографий. — Взгляните на эти снимки. Не этой ли лейкой снимали? — Он взял со стола фотоаппарат. На обороте каждого снимка надпись: Август 1941 года — Рижская пересыльная тюрьма. Август 1941 года — Рижская центральная тюрьма. Сентябрь 1941 года — Бикерниекский лес. Октябрь 1941 года — Рижское гетто… Румбульский лес… Дальше. Июнь 1942 года — Саласпилский лагерь… Подойдите сюда, товарищи, посмотрите на эти снимки. Это целая биография. Но какая биография!
Ланка побледнел. Плечи у него опустились. Понурив голову, смотрел он в землю, и крупные капли пота стекали у него по вискам.
Участвовавшие в заседании суда партизаны подходили к столику, осматривали снимки, на которых можно было видеть и покрытые трупами улицы гетто, и огромнейший ров среди сосен Румбулы, и повешенных во дворе Саласпилского лагеря, — и возвращались на свои места. На нескольких фотографиях, сделанных в Румбульском лесу, можно было ясно различить лица самого Ланки, Понте и шофера.
Понте и шофера допрашивали еще быстрее, чем Ланку. Достаточно было их документов.
Всех троих повесили в лесу в полукилометре от шоссе и довольно далеко от базы, — если бы в течение оставшихся дней войны немцы обнаружили казненных, им не удалось бы открыть стоянку народных мстителей.
Эдит ждала мужа до полуночи, потом легла. Совещание у Винтера, очевидно, затянулось, и Освальд с Понте остались ночевать. И очень благоразумно поступили: в теперешние времена даже на шоссе нельзя чувствовать себя в безопасности.
Сон долго не шел. Эдит слышала каждый звук в других комнатах, на дворе и на дороге. Остальные чиновники отдела гестапо — сотрудники Освальда — разместились в жилом доме большой усадьбы. Сейчас она была одна среди угрюмых, неразговорчивых людей в этом доме на краю дороги, из окон которого видно было каждого проезжего и прохожего. Когда Эдит показывалась в других комнатах или во дворе, все люди сразу умолкали, ждали, когда она пройдет мимо, и опять принимались шептаться. Освальда и Понте они боялись, а ее остерегались. Может быть, это глупо, но она все время чувствовала себя как в окружении.
Слишком долго работала Эдит агентом разведки, чтобы ей не бросалось в глаза все необычное и подозрительное. Третий день она наблюдала за хозяйкой, когда та заходила в хлев. Как бы эта женщина ни притворялась, она не могла скрыть от взгляда Эдит своего смущения: под фартуком она прятала миску с едой.
«На сеновале кто-то скрывается, и они его кормят, — думала Эдит. — Это или раненый партизан, или какой-нибудь дезертировавший из легиона родственник, а может быть, даже советский парашютист.