Страница 148 из 151
— Пригласите Эрику. Она простит вам измену. До свиданья.
В конце концов Индулис увел с собой Эрику, а через полчаса, когда пьяные офицеры храпели по своим комнатам, стройная блондинка вызвала по телефону Талей и велела соединить ее с резиденцией обергруппенфюрера Екельна. Ей надо передать важное сообщение.
Два дня спустя в Анахите прибыли высокие гости — сам Екельн и начальник политической полиции Ланге. Старый Курель в своем усердии тянулся даже перед простым немецким фельдфебелем, а здесь и вовсе не знал, как угодить высокому начальству.
Пока Екельн разговаривал с офицерами штаба о том, как им здесь живется, чем они занимаются, Ланге обошел лагерь и осмотрел хозяйство курельцев, а несколько офицеров войск СС и инструкторов полиции, прибывших вместе с начальством, спрашивали у айзсаргов, не тревожат ли их партизаны и хорошо ли они подготовлены на случай внезапного нападения. Желая похвастаться своей предусмотрительностью, айзсарги показали, где размещены замаскированные пулеметные точки, где расположены главные силы.
Ничего неприятного не случилось. Екельн довольно любезно распростился с Курелем и штабными офицерами и вместе с Ланге уехал из Анахите.
— Что им здесь понадобилось? — удивлялись офицеры. — У Екельна, видимо, нет больше дел, если он стал разъезжать по лесам и смотреть, что в котлах у каждой роты СС?
— Ох, Ланге… не к добру он приперся, — задумчиво сказал начальник штаба. — Он никогда и никуда без дела не выезжает.
Визит Ланге никому не понравился. И хотя ничего особенного не произошло, в воздухе запахло бедой.
Будущие министры и превосходительства задумчиво ходили по лагерю. Только Индулис Атауга не придавал никакого значения приезду высоких гостей: ведь он несколько лет верой и правдой служил и Екельну и Ланге; его заслуги так велики, что гестапо не может их забыть. «За что же у меня этот „Железный крест“, за что мне дали звание оберштурмфюрера? Нет, все в порядке, — просто он погонял айзсаргов, чтобы не разжирели». Вечером Индулис снова приступил к осаде стройной блондинки и стал уговаривать, чтобы она зашла к нему.
Но она снова отказалась.
— У меня сегодня дежурство на телефонной станции. Его никто не может отменить.
— Ну тогда завтра ночью. Да?
Блондинка посмотрела на него и задумалась.
— Завтра ночью? Да. Может быть.
— Скажите определенно.
— Посмотрим завтра. Завтра вечером. Если у вас еще будет желание говорить об этом, я вам отвечу окончательно.
— Конечно, будет, — уверял он. — Завтра, послезавтра, всегда…
— Поживем, увидим.
Она шутливо погрозила пальцем и, покачиваясь, как змейка, ушла по коридору штаба. Туфли у нее были на каучуке — шагов почти не было слышно.
Спустилась теплая ветреная апрельская ночь. В лесу, где все еще лежал снег, журчали ручейки. Слабая травка буравила земляную корку, пытаясь выбраться из темноты. Сладкие жизненные соки поднимались по жилистым стволам берез и кленов, набухшие почки не в силах были сдержать плодоносной силы природы. Могучая весна — пьянящая пора пробуждения. Чувствуешь ли ты, Курземе, что и в твою дверь стучится молодая весна?
И снова рассвело над Анахите. Проснулись будущие министры и их приближенные. Позавтракали и стали рассуждать, в какой бы волости произвести внезапную проверку, кого бы расстрелять или повесить, сейчас, пока это идет за счет немцев. Скучно сидеть у моря и ждать погоды.
Они рассуждали, а по лесным дорогам неслись в это время к Анахите грузовики с эсэсовцами. Они внезапно появились у лагеря, остановились в укромном месте, и в несколько минут главная резиденция «Ягдфербанда» была окружена со всех сторон. Операцией руководил сам Екельн. Действовал он молниеносно, как тигр, и сегодня ничем не напоминал вчерашнего вежливого гостя. Обергруппенфюрер расценил двуличную политику «Ягдфербанда» как оскорбление, нанесенное ему самому, и рассвирепел. Он знал обо всем, что вынашивали в головах честолюбивые офицеры Куреля, и только кровь могла утолить его злобу.
Екельн передал штабу курельцев свой ультиматум: немедленно сдать оружие. Он не грозил, но и не обещал ничего. На его стороне был перевес сил.
После короткого совещания штаб «Ягдфербанда» решил выполнить требование Екельна. Приказ Куреля сообщили ротам, и те стали выходить из своих помещений и сдавать оружие. Эсэсовцы их тотчас окружили и отвели немного подальше от центра лагеря. Началась кровавая расправа. Эсэсовцы открыли огонь из пулеметов и автоматов, затем проверяли, все ли убиты. Кто еще дышал или шевелился, того приканчивали выстрелом в голову. Екельн приказал расстрелять и всех офицеров штаба.
Когда Индулис увидел среди эсэсовских офицеров Освальда Ланку и Кристапа Понте, он был больше чем уверен, что сегодня ему предстоит распить с ними бутылку хорошего коньяку, — почти год не виделись и встречу старых друзей следует отметить рюмочкой. Улыбаясь, он направился к Ланке, но тот моргнул ему и сказал:
— Сдай свой револьвер у стола. Иначе нельзя. Таково условие. Потом поговорим.
— Как прикажете, господин хаупштурмфюрер, — весело отозвался Индулис. Он подмигнул Понте, и тот улыбнулся ему. Сдав свое оружие, Индулис вернулся к Ланке и Понте, но из разговора опять ничего не вышло, так как Ланка махнул рукой двум эсэсовцам и коротко сказал Индулису:
— Иди с ними.
За углом дома уже раздавались короткие автоматные очереди. Там эсэсовцы по одному расстреливали офицеров.
— Куда? Ведь там стреляют.
— А ты иди, иди, — сказал Ланка, а Понте ободрительно кивал головой.
— Что за странные шутки… — пробормотал Индулис, пожимая плечами, и пошел впереди эсэсовцев.
Когда они зашли за угол дома, один из эсэсовцев скомандовал:
— Стой!
А другой освободил предохранитель автомата и, не произнося ни слова, посмотрел на Индулиса.
— Послушайте, да вы с ума сошли? — крикнул Индулис, заметив, что шутка становится угрожающей. — Разве вы не видите, кто я? Как вы смеете, офицера… кавалера «Железного креста». Освальд! — закричал он не своим голосом.
Эсэсовец, даже не приложив автомат к плечу, нажал спусковой крючок. Оберштурмфюрер Атауга замолчал и упал ничком.
В кабинете руководителя «Ягдфербанда» в мягком кресле сидел обергруппенфюрер Екельн и, сморщив лоб, смотрел на генерала Куреля. Тот стоял перед ним на коленях и, плача, хватал его за руки.
— Ваше высокопревосходительство, всемилостивый государь, — всхлипывал Курель. — Будьте милосердны к старику. Я ничего не делал в ущерб немецкой армии… я буду служить вам верой и правдой до конца моей жизни… Я сделаю все, что от меня потребуют. Сжальтесь надо мной. Не расстреливайте меня, дайте мне еще жить и доказать…
Он громко рыдал, целовал руку Екельна и все ближе подползал к своему господину. Тогда Екельн отстранил его и встал.
— Встаньте. Не хнычьте, как старая баба. Я не приговариваю вас к расстрелу. Сегодня же вас отвезут в Лиепаю. Там будет видно, как с вами поступить. Вы ведь ни на что не годитесь, черт вас дери! И какой дурак доверил вам такой высокий пост?
Курель поднялся и еще долго сморкался, а снаружи раздавались последние выстрелы. Весь двор и дорога были покрыты трупами.
Ояр Сникер и его товарищи узнали о взятии Берлина и водружении знамени Победы над берлинским рейхстагом в тот же час, когда об этом узнал весь советский народ. Они не могли выразить свою радость салютами, потому что вокруг них всюду рыскали враги; но по-своему и они отметили этот торжественный день: на шоссе Айзпуте — Скрунда взлетела машина с немецкими офицерами, а в Кулдигском уезде сгорел дотла военный склад.
В майские праздники на главную базу пришли Акментынь с Мариной.
— Ну, скоро ты попадешь в Лиепаю, Криш, — обрадовал Ояр друга. — Только не забудь и меня взять с собой. Хочу взглянуть, цела ли квартира. Ключ, правда, за эти годы затерялся, боюсь, дворник не впустит.
— О квартире ты не беспокойся. Если негде будет причалить, то сделаем землянку на дюнах. Теперь мы этому научились. Вот только боюсь, что мы проспали что-то очень важное.