Стража

За спиной что-то шелохнулось. Обернулись оба. Никого. Слуховые галлюцинации? У обоих?

Даже не шелест — ещё одно движение воздуха. "Мотылька полёт незримый Слышен в воздухе ночном", — вспомнил Вадим. — Похоже. Можно подумать, во времена Тютчева мир Шептуна тоже пробовал прорваться к нам".

Второй мост, нависающий над рекой, вдвое длиннее предыдущего. Открытое всем ветрам, но замкнутое, в случае чего, пространство. "И не перелетишь. Наверное… Какой мне прок от Зверя? Защита — сомнительная. Помощи — не дождёшься… Да ладно. Смысла нет переливать из пустого в порожнее. И Зверь никуда не сгинет, и мне легче не будет. Надо идти".

— Ниро, пошли?

Ниро поднял глаза на хозяина, но оба и шагу вперёд ступить не успели.

Судорожно дёрнулись, оборачиваясь на звук за спиной.

Словно кто-то старательно выковыривал белоснежные сухие шарики из пенопластовой коробки и бросал на дорогу. Вот такой звук.

А на дороге — никого, ничего.

Двое стояли, слушали утихающий стукоток невидимых шариков и шелест пенопластовой крошки, гонимой ветром по асфальту. И сколько Вадим ни старался, он так и не смог понять: звуки затихают по направлению к нему или, наоборот, от него?

Когда он осмелился оторвать взгляд от дороги и перевести болезненно-напряжённые глаза на небо, его как-то ненужно поразила странная лаконичность ночных линий: часть моста, перила между столбами, далее чёрный провал неба и грузно вылезающая сбоку, тяжёлая даже для беспристрастного зрителя луна.

Идти по мосту, пустынному, открытому всем враждебным взглядам, что-то не очень хотелось, хотя первый страх постепенно растворялся в ночном воздухе. Но и схитрить: спуститься по насыпи, по аккуратно выложенным асфальтом ступеням к воде, а потом перейти узкий кирпичный мостик и снова подниматься уже по бетонным ступеням — Вадим не согласился бы ни за какие коврижки. Он только разок представил, что спускается в сплошную тьму… Как будто кто-то царапнул по спине когтистым пальцем. Ну да, если честно — страшно.

Ниро уловил сомнения хозяина и разрешил проблему по-своему — просто пошёл вперёд.

И Вадим, ещё раз оглянувшись, двинулся за ним.

Пока они шли по мосту, тишина ещё несколько раз прерывалась сухим потрескиванием, однако никто так и не появился.

Правда, Вадим здорово сомневался: даже и появись кто, уж ему-то, Вадиму, драться сейчас абсолютно не с руки, поскольку рукояти обоих мечей, и длинного, и короткого, и того, что на бедре, в его потных ладонях буквально плавают, несмотря на ребристость. Он пробовал сушить ладони салфетками, но быстро сообразил, что только добро зря переводит. Пришлось время от времени прижимать мокрые пальцы к штанам или рубахе. "Страх выходит", — убеждал себя Вадим и с невольной усмешкой вспоминал себя недавнего — чистюлю из чистюль. Чистюля в нём, в общем-то, поднимал голову и сейчас — толикой брезгливости, едва он дотрагивался до одежды. От контакта влажных пальцев и заскорузлой, теперь уже ощутимо липкой от пота ткани хотелось сделать то, от чего сначала наотрез отказался: спуститься вниз, к речушке под мостом. И окунуться в неё одетым.

Вот и всё. Мост перейдён. Ничего. Никого.

В последний раз Вадим обернулся, даже недоумевая. Как же так? Открытая боевая площадка, а враг так и не использовал оказии?.. Шевельнулась смутная мысль, что-то вроде: не время и не место. Он отмахнулся от неё — да ну вас, с вашими условностями! — и с облегчением заторопился дальше. Дорога теперь тянулась кверху, на холм. Ближе к перекрёстку уже чернели дома. И перекрёсток-то теперь, в виде исключения, можно обойти справа, а дорогу к кладбищу и вовсе перейти в не самом открытом месте.

И вот когда Вадим вышел из чёрной тени домов на белую от лунного света дорогу, ему снова примерещилось невесть что. "Когда кажется — креститься надо!" — одёрнул он себя. Но, тем не менее, ему упорно казалось, что в плотной темени, откуда он вышел, затаилась целая орда невидимых, но всё-таки живых существ. И все они пристально смотрят ему вслед.

— Ниро… Там кто-то есть…

Но пёс только сделал движение-намёк, что хочет обернуться, — почти кивнул в сторону причудившегося противника и рысцой перебежал дорогу. "Хозяин, нам некогда! А всё, что тебе кажется, — мелочь, по сравнению тем, что нас ждёт!" — так перевёл для себя Вадим поведение Ниро. И возражать такому решению не стал. В самом деле… Ну, узнал бы, кто прячется в темени, ну, может, в драку пришлось бы ввязаться. Да уж, сплошная потеря времени, а главное — чего ради? Не мешают пока — и ладно. Вот когда себя обнаружат, посмотрим…

Вход на кладбище — ухоженная площадка с клумбами, место проведения ноябрьских и майских праздников с возложением венков к обелиску. Асфальтовая дорожка слегка под уклон. Неожиданно высокие деревья и кусты, скрывающие небо, — те самые, васнецовские, под которыми Иван-царевич на Сером волке похищает царевну.

Судя по плотности под ногой, асфальт закончился и плавно перешёл в хорошо натоптанную тропку. Теперь в паутинной мгле Вадим ориентировался только по едва заметной, мелькающей впереди тени Ниро. От фонарика здесь толку мало.

В отличие от дорожки, тропинка нервно моталась из стороны в сторону. С трудом сосредоточившись, Вадим всё-таки сообразил, что пересекает кладбище по диагонали…

Тропка круто поднялась. Шаги между могил, лишённых уже привычной глазу железной ограды… Покосившиеся кресты в изголовье чуть намеченных холмиков, которых без тех же крестов и не разглядишь в древесной чаще… Ещё несколько шагов — и Ниро так внезапно оказался рядом, что Вадим едва не налетел на пса.

Тропа сворачивала налево. Пёс сидел перед сплошной ветвистой стеной из густого жёсткого кустарника. Отдышавшись, Вадим прислушался. Тишина. Ни шелеста, ни потрескивания, ни гуда техники, ни лепета ночной птицы — плотная тишина, от которой хочется сглатывать слюну в надежде, что всего лишь заложило уши.

— Я тебя правильно понял: мне нужно прорубаться сюда?

Мог и не спрашивать у Ниро очевидного. Его самого слишком явно тянуло за эти ветви без конца и начала, так тянуло, что он мог определить своё состояние одной фразой: "Мне туда необходимо".

Длинный меч здесь точно не подходил. Пришлось сунуть его назад, за спину, поскольку в ножны набедренного он до конца не входил.

Взмах — и первый удар (с перепугу показалось) прогрохотал на всё безмолвное кладбище, а листья зашелестели так ошарашивающе громко и твёрдо, словно сопровождали падение дерева. Вадим застыл и не шевелился, пока не стих последний потревоженный лист.

— А, всё равно себя обозначили, — пробормотал он, прислушиваясь и резко кидая луч фонарика по обе стороны тропинки.

Кажется, никто не подкрадывался, не прятался за поворотами. Сейчас Вадим доверял больше чутью и слуху Ниро, чем себе.

— Гавкнешь, если что, — попросил Вадим, присев на корточки перед Ниро и собираясь обнять его.

Пёс от ласки уклонился, и Вадим понял его: нашёл хозяин время. Но хозяину до отчаяния надо было прикоснуться к живому, и ладонь он всё-таки положил на холку Ниро.

— Вот теперь всё. Начали.

"Чтобы пробиться через этакую стену, надобно определённое состояние души, — размышлял Вадим. — Что-то вроде ярости. Нет, слишком сильно. И кратко. Ярость слишком долгой не бывает. Тут нужно чувство на смеси упорства и ярости. О! Мрачная остервенелость. Итак, я с мрачной остервенелостью прорубаю себе ход к некоему месту, где меня ждёт Кубок. Может, зря я думаю, что поэзия — моя стезя? Может, я писатель… Наивняк, как выразился бы дня два назад Славка Компанутый — ныне жрец из волхвов Всеслав. Вот открутит тебе башку Шептун-Деструктор, бросит её играючи-то, и куда башка твоя полетит, там и будет стезя твоя… Чего это мне смешно-то как не вовремя? Это я такой уверенный, или у меня истерика? Эй, заткни свою истерику! Я сейчас должен быть мрачным и остервенелым! Вот так! Вот так! Набычил морду, нос вперёд — и!.."

И вывалился на какие-то каменные плиты.