Стража

Пока чудовище дожимало добычу, коленки третьего плавно зашевелились — незаметно, словно он разминал затёкшие от долгого напряжения конечности. Тем не менее, тварь достаточно быстро перемещалась к придорожным кустам.

"Не может быть!" Бесформенный монстр легчайшей пушинкой на ветру развернулся и всей массой пал на беглеца. Вадиму показалось, что послышался треск. Он понимал, что показалось, но…

Чудовище наклонилось над раздавленным шестиногом.

"Съест! — мрачно решил Вадим и хмуро поправился: — Сожрёт!"

Однако громадная тень медленно передвинулась в угол на стыке домов и так же медленно осела.

Забыв обо всём на свете, не думая о возможной опасности, Вадим немигающе смотрел на чудовище и снова размышлял: "Непредсказуемые свойства человеческой психики… Сколько их не изучай — они всегда останутся землёй неизвестной. Разве что по краям этой земли рельеф местности более-менее поддаётся изучению. Например, адаптация. Хорошее свойство. Не приспособься я к новым условиям входящего к нам нового мира, давно бы бегал по улицам города, как тот псих со свечами. Хотя нет. Долго бы бегать не получилось. Любая гадина из мира Шептуна сразу прикончила бы. У психов защитные инстинкты или не действуют, или действуют плохо. С другой стороны, говорить об отдельно взятой, моей личной психике тоже невозможно. Приспосабливаюсь не просто я, а симбиоз из меня и Зверя, который ещё… как сказать… впрыскивает? Впрыскивает в моё сознание информацию от двоих своих предыдущих носителей. А если не информацию? Если — сознание тех двоих? Чем не выверт мира, который изменяется?.. Разболтался ты что-то, братец, ушёл от темы. Итак, ты удивлён. Как же — ничему не удивляешься. А точнее — удивляешься, но каким-то мелочам. Защитная реакция организма? То бишь психики? Существование мира Шептуна тебя не удивляет, а его отдельные особенности… По-моему, я запутался…Что он делает?"

Чудовище успело уменьшиться вдвое за время Вадимовых размышлений. Теперь даже рост его трудно определить: слишком далеко оно оказалось от боковых окон дома.

"Я удивлён? Нет. Чего-то в этом роде я ожидал".

Он вышел из кустов, следуя за странно безмятежным Ниро — "Давай быстрее, хозяин! Не так страшен монстр, каким видишь его из куста!". Затем, следуя за странной уверенностью, что чудовище не тронет его, сделал пару шагов из тайного убежища и встал, терпеливо ожидая, когда с монстром закончатся метаморфозы. Все эти неторопливые действия переносились гораздо легче, чем постепенное осознание, что за существо тает перед глазами, словно сугроб под солнцем в ускоренной съёмке кинооператора-натуралиста.

"Ну, что? Ты и сейчас думаешь, что не удивлён? Скажешь, что подспудно ожидал этого?.. А, какая разница — удивлён, не удивлён…"

Когда чудовище дотаяло до человеческого роста, Вадим медленно пошёл к нему.

Круглые глаза — один жёлтый, другой — затухающе-красный — казались совсем больными. Ещё гигантский, кот с усилием поднял веки, слабо шевельнул кончиком хвоста.

Лунный свет обнаружил в огромном звере что-то странное. Вадим к луне добавил лучик фонарика — и мгновенно припомнилось, как шестиноги накинулись на кота, размахивая лезвиями: шерсть на котяре местами жёстко слиплась от подсыхающей крови.

— Я думал, ты настоящий, из человеческого мира, — хмуро сказал Вадим. — А ты, оказывается, земляк Шептуна.

Ниро вдруг коротко рыкнул на хозяина и сунул нос обнюхать кота. Кот уже приблизился к нормальным размерам. На пса он было зашипел, но силёнок не хватало даже на шип. Вадим ещё мельком подумал, откуда в умирающей твари — а то, что кот умирал, совершенно ясно, — оставались силы вырасти и отомстить обидчикам.

Тварь тварью, но положение бедняги таково, что Вадим снова его пожалел, и рука сама потянулась погладить круглую кошачью башку. Уже сидя на корточках, он расслышал короткий вздох, ощутил под ладонью напряжённые мышцы.

— Пусть ты и из другого мира, а всё равно жалко. Вернулся бы к себе? Может, там выживешь…

Явно сочувствуя твари, Ниро подышал на кота и вдруг быстро развернулся и побежал к дороге. Продолжать путь? Как-то мимоходом Вадиму вспомнилось, что именно по прихоти пса они остановились на полпути и залезли в кусты; по его же прихоти приблизились к монстру, чтобы найти а месте чудовища кота. И Ниро легкомысленно поворачивается и уходит? Странно. Такое впечатление — пёс выполнил всё, что считал нужным.

— Прости, котяра, ничем помочь не могу.

Вадим поднялся с корточек и побежал вслед за Ниро, неожиданно ощущая неловкость и сожаление.

… Когда синкопирующий ритм, производимый человеческими ногами и собачьими лапами, затих, кот нерешительно поднялся и некоторое время стоял неподвижно.

Маленькая клякса на серо-мутном асфальте, он внезапно понял, что находится на слишком открытом пространстве. Держась ближе к стене одного из домов, кот, пригнувшись, добежал до угла, оглянулся и исчез на чёрной полосе газона, посреди которого всё так же уныло серела пешеходная дорожка… Кот шёл домой. Он знал, что хозяева ещё спят, что придётся сначала дремать на скамейке, а потом караулить у двери подъезда раннюю пташку из жильцов. Но он знал и то, что в нужное время дверь родной квартиры откроется и детский голос позовёт шёпотом: "Пушок! Пошли! Пошли домой!" И он вбежит в сумрак тёмной квартиры, в тепло ещё сонных домашних запахов. Он не забудет благодарно прислониться к ноге маленького хозяина, дождаться, когда маленькая ладошка ласково скользнёт по шерсти — от головы до кончика хвоста, и только потом, после привычного ритуала встречи, рванёт на кухню, где дожидается клеёнчатый коврик с двумя отнюдь не пустыми тарелками.

Вадим ошибался. Кот был самый обыкновенный, земной зверь. Обыкновенный в том смысле, что примелькался человеческому взгляду, привычный для человеческого восприятия. Будь рядом Всеслав, он объяснил бы, что кошачье племя — племя пограничного состояния: физически его представители здесь, на Земле, но бесплотными тенями они частенько бродят по иным мирам. И всё потому, что устройство их глаз позволяет видеть эти миры, а далее вступает в силу закон: "Иной мир — иные свойства". А свойства иные — для человека чудо. Исполосованный лезвиями шестиногов, кот умирал, когда на него хлынула пьянящая энергетическая волна сочувствия. Инстинктивно, сквозь раздирающую боль, он сам рванул ей навстречу. Волна обняла его. Кот наспех распределил энергию по организму, а потом вырос, чтобы отомстить убийцам. Волны хватило на последнее, мстительное движение. А потом человек из кустов на прощание снова обволок кота новой сильной волной.

Кот слушал уходящий шаг спасителя, отдыхал в сумеречном пространстве, на границе двух миров (так легче использовать драгоценный подарок) и восстанавливался. Последняя волна сочувствия была с примесью непонятного неодобрения, но кот был благодарен любой форме энергии, помня, что люди — существа, часто благоухающие сложным букетом эмоций.

40.

Ничего не помогало. Никакие уговоры. Вадим до чёртиков боялся моста. Слишком отчётливо стояло перед глазами предыдущее локальное землетрясение, когда в грохоте ворочающейся земли он угадал дыхание огромного живого организма. А тут ещё недавние две остановки… Ни одного происшествия. Никто не орал, не вопил, не дрался. Малюсенькой тени не промелькнуло, но… Пространство, в котором бежали Вадим и Ниро, медленно и ощутимо потяжелело. Вадим кожей чувствовал странные течения в воздухе. Он различал не только текучие холод и тепло, но и движение — будто ветер загустел и плывёт мимо лениво и тяжело. Кроме того — в потоке ощущалось постороннее шевеление — то ли всплеск, то ли вспышка. Пару раз пришлось останавливаться и оглядываться. Ничего. Пусто. Та же тишь и пустыня ночного города. Ниро послушно останавливался и как будто радовался передышке, беспокойства в нём Вадим и в помине не находил.

И вот они стоят у края перил. Перекрёсток благополучно пройден. Начало моста. И что дальше? Испытывать судьбу в марафонском пробеге через мост?