Долина

Алек машинально поднял туго ворочающиеся глаза на стену пещерной залы. Сердце замерло, когда, покачавшись, стена установилась на месте. Тусклая вспышка. Камни, составляющие стену, появились отчётливо.

Он взглянул на пятерых, в кругу которых стоял. Язык совсем тяжёлый, но Алек заставил себя говорить:

— Стена чёрная…

Слова выползли изо рта, словно те же Ползуны, только подраненные. В криках, рыке и пронизывающем тело визге их никто не услышал. Тогда он разозлился и сквозь пелену в глазах, сквозь ледоходный гул и треск в ушах рявкнул (показалось ему):

— Стена чёрная!

Ближайший к нему Всадник дрогнул. И — наступила пауза, в мгновения которой Алек погрузился в сумеречный туман, такой плотный, что сжимал его тело ледяными оковами.

Далёкий крик, призрачный, будто из тяжёлого сна, снова вытащил его на поверхность, к людям:

— Стены чёрные!.. Стены чёрные!..

Снова бредовое мелькание в глазах. Левая рука, застывшая придерживая Рунни за пояс, теперь бессильно висела, застрявшая в том же поясе оруженосца. Ноги он ещё чувствовал и упрямо шёл, не заботясь ни о врагах, ни о соединении со своими. Шёл по странной инерции, пока вдруг грохочущий крик не свалился на него, словно водопад, смывая болезненную тяжесть и леденящий холод в ногах:

— Стены чёрные! Стены чёрные!

Измученные долгой битвой с чудовищами, Всадники увидели, что на стенах пещеры Ползунов нет, да и на выложенной плитами дороге их осталось мало. Взбадривая себя криком, воины с утроенной яростью из обороны перешли в наступление.

Алек брёл, с оруженосцем на плече, поддерживаемый мощью этого крика. Он не заметил, как вместе с пятью Всадниками прорвался к воинской колонне, не заметил, что огненные вспышки Бродира сразу после боевого клича стали такими яркими, что ослепляли бы, не запускай он их под самый потолок пещеры.

Он уже добрёл до середины поредевшей цепочки воинов, когда крик впереди усилился, обретая оттенки победного. Это Родрик додумался до военной хитрости: велел Бродиру каждую вторую вспышку направлять на Ползунов, ослепляя их. Твари от яркого света, бьющего прямо в глаза, цепенели не слабее отравленных их ядом людей. Легко уничтожив чудовищ на своём участке, воины развернулись и побежали смертельной волной назад, к концу цепочки. Впереди — Дракон, теперь уже легко берущий силу не из грозного клича, а из радостного возбуждения людей. Грязный (пару раз сбили на землю Ползуны, но не смогли проткнуть шипами драконьей шкуры), измазанный в саже чадящих факелов, без оружия в руках (оба меча на поясе — его теперь охраняли как царскую персону!), он бежал, посылая по сторонам волны белого огня, и где-то внутри удивлялся, что можно быть таким же счастливым и от обыкновенного человеческого бега, каким Дракон бывает, падая в бездну и паря на драконьих крыльях.

Алек ничего этого не знал. Он наконец остановился, бездумно покачиваясь на подламывающихся ногах. Он уже не помнил, что на плече у него вытащенный из адского пекла человек, зная только одно: что-то давит на него только с одной стороны, и давит так сильно, что он вот-вот упадёт. Все силы он напряг, лишь бы устоять на месте.

— … Лорд Валериан! — вскрик болезненно ударил по ушам.

Вокруг забегали люди, сняли ношу с плеча, уложили. Стало легче, и откуда-то явилось знание, что теперь можно расслабиться. Смертельный лёд медленно двигался вместе с кровью — и уже кое-где вместо крови. Мир сузился до небольшой щели, будто Алек стоял за смотровым окошком караульных ворот. Из этой щели до засыпающего сознания из невероятной дали еле слышно донеслось:

— … Этот мёртв… Как помочь живому…

"Я не мёртв", — силился сказать Алек, но губы стали чужими, они не поддались его желанию. Остатками сознания он злился на себя за эту неподвижность, как вдруг странное тепло сошло на него, а кто-то, предупреждая, позвал издалека: "Алек! Алек, помни: левая сторона умирает последней — с последним стуком сердца!" Левая… Алек сжал пальцы левой — двигаются.

Над крошечным окошком из его мира во внешний склонилось прекрасное лицо женщины. В своём мороке он не помнил, как её зовут. Но помнил, что именно её должен добиться во что бы то ни стало. Ощущение потери медленно перерастало в злость, новым теплом плеснувшую по телу. Оно раздвинуло узкое окно во внешний мир и помогло Алеку нащупать пальцами левой что-то очень знакомое и удобное для них.

Окно раскрылось шире.

И — ярость окатила Алека бешеным жаром: рядом с прекрасным лицом женщины, за её плечом, нависло другое лицо, огромное и уродливое. Оно насторожённо огляделось и приблизилось к голове женщины, озабоченно рассматривающей Алека. Снова огляделось, опустило глаза, распустив вислые губы, — и пронзительно заверещало. Вопль оборвался, едва начавшись.

Юлиана с всхлипом отскочила от падающего за её спиной Ползуна, в чьём глазу торчал кинжал с узким клинком.

Рука Алека бессильно упала. Командир Всадников Смерти спокойно вытянулся на плитах — с той же вернувшейся на губы насмешливой улыбкой. Насколько он мог соображать в этом состоянии, пришло время отдохнуть. И с лёгкой душой он закрыл глаза.

13.

Эрик.

Размышляя, с чего бы начать рассказ о море, Эрик вдруг подумал, что он и Велимир похожи на путников из старой притчи. Те долго шли и устали, а до конца пути ещё далеко. И тогда один предложил: "А давай сначала я тебя понесу, а потом ты меня? И не заметим, как дойдём". Другой поразился: "Мы оба устали, а ты хочешь, чтобы мы несли друг друга?!" Но первый улыбнулся: "Сначала я расскажу тебе историю, а потом — ты мне". Они и вправду не заметили, как за увлекательными рассказами дошли до дому.

Одна из особенностей варварской души Эрика — его сильная восприимчивость к движениям дикой природы. Мальчишка рядом — именно такое движение. Велимир привык укрываться за каменными стенами, привык к почитанию, но, судя по характеру, он может и готов меняться. Как дерево, сбросившее листья, но после поры зимней спячки вновь зеленеющее, едва пригрето солнцем. Как прирученный львёнок, который весело играет во дворе, но который, возвращённый в родные места, начинает с боем занимать своё место под солнцем. Такому мальчишке Эрик мог рассказать многое.

И всё же кое-что он утаил. Варварская хитрость и насторожённость не прирученного цивилизацией зверя подсказывали: от змея, громадной волной текущего рядом, буквально в шаге от них, может исходить опасность, и лучше ему многого не знать. Да и возможному будущему повелителю Ползунов рассказывать ли о том, как племя Чёрного Медведя жило, до поры до времени кормясь охотой на дикого зверя и от возделанной земли? Нет, не стоит. Как не стоит говорить о том, что варвары превратились в организованную бандитскую орду, оттого что, вдруг оказалось, племя живёт на спорном клочке земли между двумя королевствами. Три года попытки двух деревень, сжигаемых и выстраиваемых наново, выжить привели племя к логичному выводу: не желаешь принадлежать ни тому, ни другому царьку, — лучше стать кочевниками. Ненадолго, но попробовали жить такой жизнью. И однажды наткнулись на край, тихий и величественный: каменистая равнина с редкими лесистыми островками мягко и постепенно спускалась к холодному морю. Племя, так и не привыкшее к кочёвкам, огляделось, и старейшины решили: быть по сему — строимся и живём здесь. Соседи — далеко; властители на землю бесплодную да на народ непокорный не зарились; пиратов отвадили быстро. И — построились. А обжившись, обнаружили, что лучшее ремесло для мужчины, которому покровительствует Чёрный Медведь, — война.

Море тоже тянуло. Эрик часами мог сидеть на берегу — тихо ли на море, шторм ли бушует… Пристало как-то торговое судёнышко к их берегу. Варвары купца не тронули. Военную добычу обменяли на нужные в хозяйстве вещи. Вот тогда-то Терье и уговорил Эрика с оказией посетить богатый торговый город Стератум на южном побережье.

Десятка воинов купец, может, и не взял бы, но двоим — обрадовался. Своей охраны нет, только моряцкая команда… Трое суток судёнышко бороздило ужасающую Эрика бездну, от которой дух захватывало. Трое суток без сна из боязни не увидеть главного, хотя что именно главное — и не знал. Терье-то как на палубу корабля взошёл, так и валялся в нижнем помещении в обнимку с винным бочонком, подаренным купцом на двоих. Эрик к бочонку не притрагивался — равнодушен к бражке: что есть она, что нет — всё равно. Он всё старался понять: почему так — совершенная пустыня из воды и неба, а глаз отдохнуть не отпускает!