Культурный герой

А может, дама?

Играли в преф на сигареты. Конечно, с третьим «болваном» не по кайфу, но все-таки.

— Ты к Федору из второго взвода присмотрись и к Азамату. Джон, этот боров натовский, доверия не внушает. Вот помяни мое слово, паря, скоро проявятся они, умники херовы!.. — Комсостава скрипнул щетиной подбородка. — Шесть пик. Ты мне тогда баночку тушенки выдели, а? За наводку?

— Умники, да уж. То есть тушканчеги? Вист. — Старлей принципиально игнорировал продовольственные намеки.

— А какая, на, разница? Лишь бы твари ушастые тушенку в обмен давали. Да побольше. Жрать-то хочется!

Старлей кивнул: и то верно, никакой и хочется. Завтра он проснется похмельный, и все будут называть его комсоставом. За глаза. А в лицо — орать: «Так точно!» Но это завтра. А сейчас пора баиньки.

В замочную скважину сочилась струйка зеленого тумана.

— Надоело. Все равно я выиграл. Заранее. Есть возражения? Нет? Ну и чудно.

Старлей откинулся к стене, поднял воротник и просунул пальцы в рукава драного камуфляжа. И тут же засопел, открыв рот.

Как обычно, снилось серебро трех лун и зарево пылающего мусора.

Родина. Стена размером с планету.

КИЛЬКА В ТОМАТЕ

— Ыба?

— Селедка!

— А вы знаете, что тушканы открыли завод по консервированию человеческого мяса?

Укрытые енотовыми мехами плечи хозяйки салона задрожали от ехидного смеха. Из-под енота посыпался обильный тальк.

— Ах, душечка, зачем же им завод? Их Ковчег — это и есть большая консервная банка. Они туда заманивают простаков и замораживают в космическом вакууме. У них на орбите Плутона пищевой склад, население множества планет. На все вкусы, так сказать… Кстати, я слышала, вы с мужем подали документы на репатриацию?

Ее собеседница возмущенно задохнулась и, взметнув подол черного платья, направилась к столу с напитками. Стоящая рядом молодая художница-авангардистка хмыкнула:

— Дорогая Софья Павловна, ну у вас и воображение. Ну какой же Ковчег — консервная банка? Ведь из консервов надо кислород выкачивать. Что же они, насосом качают? А если не выкачать, заболеешь ботулизмом и как пить дать умрешь. Нет, непременно завод, с огромными крюками под потолком, на них кровоточащие тела… Сырое мясо — это так рельефно, кровь, желтые глыбы сала. Дикая материя.

Максик вздохнул и пошел к столу вслед за первой теткой. Та уже барражировала по залу, как особенно голодная касатка, — похоже, искала среди гостей сотрудника тушканского посольства, чтобы осведомиться о судьбе своего прошения.

У стола стоял недружелюбный официант в смокинге. Увидев Максика, он скорчил недовольную рожу и демонстративно отвернулся.

— Коньяку, пожалуйста, — вежливо сказал Максик.

— Нету коньяка.

— А что есть?

— Сами не видите? Водка, джин, кола, апельсиновый, яблочный сок.

— Ну давайте водку с апельсиновым соком.

Официант плеснул в стакан водки с таким выражением лица, будто его поставили здесь разливать помои для особенно дурнопахнущей популяции скунсов. Максик принял стакан, не говоря худого слова, вытер забрызганный соком пиджак и пошел прочь. Сквозь толпу к нему уже пробивался кто-то знакомый. Высокий. Черный плащ нараспашку, в руке — узкий бокал.

— Кир! Ну ты вездесущий!

— Вечер только начался, Максик, а ты уже ругаешься.

— Все шутишь? Ты лучше скажи, где шампанское достал. Мне этот мудацкий пингвин даже водки пожалел. Вот всегда так: тебе шампанское, мне дерьмо.

— Не делай преждевременных обобщений. Я знал, что хозяйка — скряга, и прихватил бутылку с собой.

— Ну?

— Баранки гну.

Кир порылся в плаще и извлек початую бутылку розового мускатного. Оттуда же добыл второй бокал.

— Пошли-ка на балкон. Душно тут.

Они с трудом протолкались к балконным дверям — то есть это Максик с трудом, Кир просачивался всюду, как керосин.

На балконе и вправду оказалось прохладней. Внизу было черным-черно — комендантский час, затемнение. Только далеко, над портом, перекрещивались лучи прожекторов. Отслеживали тушканские корабли.

Кир поставил бутылку на широкие каменные перила, протянул Максику наполненный бокал. Максик с благодарностью вдохнул тонкий аромат муската. Водку вместе со стаканом очень хотелось отправить вниз, но Максик сдержался. Вдруг там идет старичок с палочкой? Хотя, конечно, никаких старичков на улицах не было, а если и были, их давно задержал патруль.

Кир обернулся к Максику:

— Ну как, вышло что-нибудь новенькое?

— Подборка вышла в «Младости». Почитать?

— Зачти.

Кир одним глотком высосал шампанское и налил себе еще. Максик откашлялся и прочел с выражением:

Я поэт, зовусь Незнайка. У меня есть х**.

Подождал реакции и, когда ее не последовало, добавил:

— Критик Латунский говорит, концептуально очень. За звездочками могут таиться многие смыслы, воображение читателя играет. Обещал разнос устроить в следующем номере Газеты.

Кир опустошил бокал и кивнул:

— Правильно говорит. Х** — это всегда концептуально. Но я бы на твоем месте тему все-таки развернул. Например, так: «Я п**, зовусь Н**, у меня есть х**». Тогда воображение читателей заиграет еще яростней.

Максик подумал немного, потом достал блокнот и записал.

— Ничего, если я без копирайта?

Кир хлопнул его по плечу (Максик отчаянно прижал к груди бокал — не дай бог, выплеснется, где по нынешним временам еще шампанского достанешь) и добродушно ответил:

— Ничего. Дарю. — Потом посерьезнел и добавил: — Вот что. Ты ведь у Веньки на дне рождения будешь? Надо мне от тебя статейку, и хорошо бы, если в Газету… Подробности там расскажу. Приходи.

«Ну вот так всегда, — подумал Максик, быстро заглатывая шампанское, — никогда просто так не угостит, шельма».

За спиной, в салоне, раздался звон — это касаткообразная тетка, поймав наконец-то тушканского консула, повалила его на стол с напитками и принялась соблазнять натурой. Консул верещал не по-русски и махал толстыми лапками. К тетке спешила охрана.

Прожекторы над портом налились малиновым светом и замигали в сложном ритме.

— Опять их кризоргские диверсанты захватили, — заметил Кир. — Своим сигналят, негодники.

С моря потянуло сквозняком. Приближался рассвет.

Ирка с Венькой лизались на диване — вспоминали добрые старые времена, не иначе. Ирка временами отрывалась от Веньки, облизывала губы и оглядывалась на Кира — ревнует, нет? Кир не ревновал. Кир задумчиво перебирал кассеты. Допотопный магнитофон жевал что-то вроде французского шансона, и непонятно было — то ли это и вправду французский, то ли пленка настолько истерлась, что уже просто не различишь слова.

Максик вошел, отложил в сторону букет и бутылку и сразу устремился к столу с бутербродами и тортом. У стола, пригорюнившись, сидел Вовка и перебирал струны гитары. Пел блатное, жалостное, странным образом сочетающееся с бурчанием магнитофона. В блюдце перед ним дотлевал бычок, в стакане выдыхалась водка. Максик схватил сразу два бутерброда, с колбасой и бужениной, и первый уже запихнул в рот, когда его перехватил Кир.

— Выйдем, покурим?

— Да я только что зашел.

— Выйдем.

По пути к двери Кир ущипнул за зад пухлогубого юношу-визажиста и прихватил с подноса стакан с гранатовым соком. Юноша залился звонким девичьим смехом. Ирка, оттолкнув Веньку, соскочила с дивана и ломанулась на кухню — то ли плакать, то ли глушить водку.

— Хорошая девка. Чего ты с ней так?

— Not your fucking business.

Кир распахнул дверь и вытолкнул Максика на лестничную площадку. Максик покорно вытолкался. Бутерброд с бужениной он спрятал в карман.

На площадке Кир уселся прямо на ступеньки, поставил стакан и похлопал по бетону рядом с собой. Максик вздохнул и тоже сел, оберегая пальто. Кир вытащил из кармана пакетик с травой и ловко скрутил косяк. Затянулся, передал Максику. Тот вдохнул и закашлялся. Слезы брызнули из глаз.