Ассимиляция

   Милена.

   Сдвинул подушку под лопатки - голова сразу подбородком кверху, как учил ночью Мартин. Вот теперь, когда энергия ощутимо пошла, можно и воспоминаниями заняться.

   Когда мне было пять лет, отец ушёл от матери. Ощущение пустоты преследовало долго. Помню, я часто, несколько раз на дню, проверял его кабинет, казалось пыльный от отсутствия в нём хозяина, а вечером привычно прибегал к матери в спальню - пожелать спокойного сна. И желал только ей. Незаметно привык, что теперь рядом только она. А через год - авария, в которой мать погибла. Приехала её сестра, о чём-то долго говорила с отцом, а я бродил по опустевшим без матери комнатам, играя в странную игру: надо внезапно открыть одну из дверей - и, если в самом деле сделать это вдруг, за ней окажется прячущаяся мать, которая будет смеяться от радости, что я её всё-таки нашёл.

   Отцу было некогда: он только что завязал новый роман и тратить время на привыкание к сыну, с которым надо бегать к психотерапевту, не желал. Предложение материной сестры, одинокой женщины, оказалось как нельзя кстати. Она осталась в нашем доме и была мне, скорее, старшей сестрой, чем тёткой. Мне было шесть, и я быстро привык, что она всегда рядом. Но через полтора год у неё обнаружили рак. Ещё полгода я смотрел, как она умирает.

   Квартиру продали. Меня забрал к себе дед. Отец только документы оформил на себя. Что я теперь при нём. А сам - в очередное любовное путешествие пустился.

   Дед оказался крепким орешком. В первый день переезда в его дом в пригороде он поставил меня перед собой и жёстко сказал, что будет учить меня не жизни, а выживанию, и главный принцип выживания - ни к кому не привязываться. Моё расписание поделило обычный день на две части: с утра до обеда - школа, после обеда - тренировки в неплохо оборудованном полуподвале деда. Через два года он отвёл меня в секцию, к своему старому другу - такому же упёртому старикану. В десять лет я выглядел щуплым дохляком, и дедов друг определил мне место в младшей группе. Через месяц плоды дедова воспитания принесли результат: в этой младшей группе меня били все, кому не лень. А я в ответ бил всех. В конце концов меня стал тренировать один парень из старшей группы - под присмотром дедова друга. Младшие отстали. Я был перспективным, и дедов друг не желал просто так отпускать меня. Редко-редко, но иногда меня посещала крамольная мысль: у деда друг есть, а у меня?.. Но память подтверждала - мать, её сестра. Не привязываться. Дед прав.

   В двенадцать я стал выступать на городских состязаниях.

   На четырнадцатилетие судьба мне сделала уже привычное доказательство дедова закона на выживание "Не привязывайся!": умер отец. На похоронах я спокойно стоял рядом с дедом. Не до переживаний. Отца я почти не знал. И мы готовились к долгому отражению попечительских заведений для сирот. С дедом меня вряд ли оставили бы. Возраст у него для опекуна не тот. Но после первых набегов представителей органов опёки произошло чудо: как-то после тренировки ко мне подошли и пригласили сесть в машину - поговорить. Я к тому времени вытянулся - тощий, высокий подросток, и был нагл, но осторожен. В машину сесть отказался, к чему, как ни странно, отнеслись с пониманием. Из машины вышел знакомый парень (мой личный тренер) и какой-то тип в чёрном костюме. Мне предложили время от времени выполнять одноразовую работу - в качестве жёсткого секьюрити, если понимаете, о чём я. А платой на первый раз обещали оформление документов для деда-опекуна на несовершеннолетнего внука. И кто бы не согласился?

   Кажется, дед даже не удивился, как быстро ему разрешили оставить внука при себе. Моей жизнью он больше не интересовался, посчитав, что сделал главное, выведя меня на правильную дорогу. Я мог не бывать дома сутками, а он при встрече только вскидывал брови: "Живой? Ну и ладно. Есть будешь?"

   Тренер стал готовить меня к соревнованиям как беспроигрышного победителя. А тот парень, который занимался мной, стал давать мне иные уроки - уроки подлости. У него я выучился целому арсеналу приёмчиков, которые приспособлены к нравам улицы.

   В пятнадцать лет я впервые побрил голову, что стало привычкой.

   Шестнадцать - это целая эпоха событий. Умер дед. К тому времени у меня появились высокие покровители, и мне никто не мог запретить жить в одиночку. Через месяц после его похорон я пришёл к мастеру тату и спрятал лицо за маской-рисунком. Через два месяца я подписал контракт киллера-камикадзе, и мне вживили в позвоночник миниатюрное взрывное устройство. Через три - мне прооперировали ладонь, и я обзавёлся маленьким, но очень действенным оружием - костяным штырём.

   До семнадцати я успел выполнить пять контрактных заказов, закончить школу и выступить на всех значимых соревнованиях. Я успел вкусить сладости женских прелестей, но предпочитал профессиональных жриц любви.

   Думаю, сам бы я никогда не попался. Взяли моего покровителя. Взяли весь его архив и документацию по текущим делам. А потом тихой сапой взяли всех, кто в этих делах зафиксирован.

   За время судебной тягомотины у меня удалили взрывное устройство, а после разговора с психиатром - попытались вернуть в нормальное общество, проведя принудительную невральную ресоциализацию. Увы... Как выяснилось по результатам повторных психиатрических тестирований, хирургическим путём вернуть меня в гражданское общество не удалось. Повторная операция грозила превратить меня в откровенного дебила. Но тут как раз подоспела новая волна выступлений против тирана, подавленная легко и быстро, и осуждённых в этом выступлении отправили на планету, близкую к земному типу, для терраформинга. Сочли, что будет не лишним отправить туда и меня... Перемена места жительства меня не взволновала: подумаешь - перееду. Некого было оставлять на Милене. Дед стопроцентно прав. Так легче...

   Вспоминая, я всё-таки расслабился и подумал, не встать ли. Тот мальчишка, Мартин, хоть и доброжелателен ко мне, но держаться надо настороже и с ним. Во всяком случае быть готовым к встрече с ним.

   Хотя реальную причину, для того чтобы встать, я пихнул в дальний уголок раздумий. И эта причина проста: не хочу вспоминать, что было в последние минуты, перед тем как я потерял на платформе не только сознание, но и самого себя.

   Встал. Качнул головой. Прислушался к себе. Слабости больше нет. Хорошей штуке научил меня Мартин.

   Всё ещё размышляя о прошлом, а может, просто находясь под его настроением, я спокойно открыл дверь - рассчитывая увидеть моего сторожа. И оцепенел.

   В следующий раз буду смотреть вперёд. Никаких мыслей в движении. Надо снова вспомнить привычку: зверь из логова должен выходить сторожко.

   В коридоре, перед моей камерой-норой, полукругом и в "лотосе" сидели несколько человек в спортивных кимоно. Ощущение, что я вышел закрыть калитку из дедова двора - под дула автоматов. Присмотревшись, я немного успокоился. Мальчишки постарше Мартина. Десять человек. Вру. Две девчонки.

   Один из них встал на ноги так мягко, будто всплыл по воде. Приблизился, принесённый той же волной, почти не покачнувшись на ходу.

   - Привет, Брис, - вкрадчиво сказал он.

   Высокий, чуть ниже меня, худой и, по движению, почти бескостный. Опасный боец. У меня резаное лицо сразу заболело - как только представил, как он входит со мной в спарринг. Глаза тёмно-синие, въедливые, странно торжествующие. Лохматый, как Мартин, только белобрысый. Да и остальная мелюзга, в кимоно которая, тоже вся лохматая. Мода у них здесь, что ли, такая...

   - Привет, - насторожённо откликнулся я. Не отрывая от него взгляда. Есть у меня такая привычка хорошая: если чую противника - сразу примериваюсь к нему, вне мысли, буду ли я с ним драться, нет ли. Личный тренер по уличному бою научил. Будь как тот, кого считаешь противником, и чуть выше - выиграешь в любом случае.

   - Говорят, ты память потерял? - так же вкрадчиво спросил парнишка.

   - Неправильно говорят, - почти в тон ему протяжно ответил я. Получилось - почти передразнил. - Наоборот - вернул.