Без аккомпанемента

Обхватив руками колени, я сидела на полу и чувствовала, как на глазах снова накипают слезы. Посреди царившего в голове хаоса вдруг всплыло лицо Эмы. Она ведь ничего не знает! Кто мы с ней, жертвы? Жертвы, которых гомосексуальные мужчины использовали как убежище? Или же мы преступницы? Наивные преступницы, попытавшиеся расколоть прочный союз двух мужчин…

Я высморкалась, стараясь не издавать громких звуков, и посмотрела на Ватару. Сидя на кровати, он протянул ко мне руки. Я чувствовала, как мои собственные ладони жаждут устремиться навстречу этим тонким, бледным рукам, но не могла пошевелиться. Не опуская вытянутых в пространство рук, Ватару тихо сполз с кровати и сел рядом со мной. Его пальцы прошлись по открытой коже рук и легли на плечи.

— Ответь мне на один вопрос, — сказала я.

Руки Ватару замерли, будто хотели впитать в себя весь поте моих плеч. Я наклонила голову и посмотрела на него.

— Что мне теперь делать?

Его лицо, хоть и находилось прямо перед моими глазами, казалось каким-то неотчетливым, будто в дымке. И едва заметно пахло дождем.

— А это тебе решать, Кёко, — тихо ответил он.

Этими словами он вбил в меня последний ледяной кол. Все сразу стало ясно. Я перестала дышать и, чувствуя, как пульсируют вены на висках, больно прикусила щеку изнутри. Красивое лицо Ватару потускнело, закачалось из стороны в сторону и расплылось.

Это тебе решать, Кёко…

Как я могла что-то решить? Я, обычная девочка неполных девятнадцати лет, которая еще только готовится поступать в институт. Как мне удалось разлучить двух любящих друг друга мужчин и заставить одного из них обратить на меня внимание, если до этого я вообще не понимала, как мужчины могут любить друг друга? Разве мне это под силу? Я же не мужчина, я женщина! И теперь, именно потому, что я женщина, в глазах Ватару я вечно обречена быть человеком из другого мира.

На мгновение я смогла воочию представить себе, как будет течь долгое, очень долгое, невероятно долгое и абсолютно невыразительное время, которое начнется после расставания с Ватару. Я представила поток гнилой, застоявшейся воды, испускающей зловоние… воды пепельного цвета, лишенной каких-либо красок. Я совсем перестала понимать, куда мне двигаться. Как будто я одна стояла посреди бескрайней пустыни.

— А ведь я любила тебя, — прошептала я. — Так любила…

Сдерживать слезы не было сил, горло сжимало. Ватару прижал меня к своей груди. Я уткнулась лицом в мокрую, пахнущую дождем рубашку и расплакалась.

За окном слышался стук дождевых капель, падающих с навеса крыши. Ни дождя, ни ветра уже не было.

Существует версия, что Чайковский тоже был гомосексуалистом. Гомосексуалист… После признаний Ватару я впервые разглядела это слово в пояснительном тексте, напечатанном на обложке «Патетической симфонии». То есть почти через десять месяцев после того, как Ватару подарил мне пластинку. За это время я много раз перечитывала текст на обложке, но на эту часть почему-то долго не обращала внимания.

Содержание там было такое: ни сам композитор, ни его окружение никогда не открывали правду о том, почему он назвал симфонию номер шесть «Патетической». Эта скрытность породила множество различных теорий, одна из которых утверждала, что в этой музыке Чайковский выразил переживания по поводу своей гомосексуальности. Все это говорилось одним коротким предложением, да и то лишь для того, чтобы показать, что гипотеза абсолютно дурацкая, и придумана она, чтобы принизить значение прекрасной музыки Чайковского.

Может быть, Ватару хотел, чтобы я прочитала это предложение и сама о чем-то догадалась? Может быть, он пытался таким образом мне что-то сообщить? Или он подарил мне «Патетическую» просто так, без всякой задней мысли?

Я снова и снова слушала эту симфонию. Я прослушала ее столько раз, что даже сейчас, через 20 лет, эта трагическая мелодия все еще звучит у меня в ушах.

После того, как Ватару открыл мне свой секрет, я много раз пыталась представить, из чего складывается их с Юноскэ обычный день. Чем они занимаются? Как проводят время?

Насколько мне было известно, в то время из-за политических волнений учебный процесс в университете Тохоку был полностью парализован. Неудивительно, что тема университета в рассказах Ватару и Юноскэ почти не возникала — другое дело, что и в повседневной жизни они большей частью, лучше даже сказать абсолютно, не выказывали никакого интереса к своим студенческим занятиям.

В университет они не ходили, дружеских отношений ни с кем особенно не поддерживали, поэтому, сколько бы я не пыталась представить себе их жизнь, все возникающие в моей голове картины получались какими-то нереальными. Например, во сколько они просыпались? В девять? В десять? Скорее всего даже позже, потому что оба были полуночниками. Итак, утром они встают и кто-то из них готовит растворимый кофе. К еде они были совершенно равнодушны, поэтому, я полагаю, на завтрак обходились одним кофе. А если что-то и ели, то кусок засохшего хлеба. Или делили пополам оставшуюся с вечера сладкую булочку.

Что же они делали после завтрака? Слушали пластинки. Наводили порядок в комнате. Читали книги. Либо уходили гулять. И Ватару, и Юноскэ жили на деньги, которые им присылали родители, поэтому иногда им, видимо, приходилось наведываться на почту за переводами или ходить к телефону-автомату, чтобы выклянчить еще немного денег. Хотя это нельзя отнести к разряду ежедневных занятий. Чем же они тогда занимали этот долгий промежуток от полудня до вечера?

Когда им надоедало сидеть в своей каморке, они вместе выходили в город. Распахивали дверь в кафе «Мубансо». Убивали там несколько часов. Тем временем туда являлась Эма. Или я. Наверное, мы с Эмой были для них долгожданным глотком свежего воздуха. Не удивлюсь, если они заранее, в качестве одного из обязательных пунктов дневной программы планировали встретиться с нами, чтобы, разбившись на пары, развлечься пустой болтовней.

Как правило, после этого Эма и Юноскэ уединялись в чайном домике, чтобы заняться сексом, но они крайне редко оставались там вместе до вечера. Вечером Ватару и Юноскэ, без сомнения, снова оказывались вдвоем. Что они делали в своем тесном чайном домике? Читали? Слушали музыку? Переговаривались о чем-то? Снова читали? Слушали музыку? Переговаривались? А как они ходили в баню? Брали один тазик, вешали на него два полотенца и вместе подныривали под темно-синий банный норэн?

В домике, где жили Ватару и Юноскэ, было огромное количество книг, но что это были за книги — вспомнить не могу. Ватару и Юноскэ были погребены под грудами книг, грудами пластинок и грудами папиросных окурков. Иногда они что-то читали, иногда что-то слушали, иногда пописывали какую-то прозу, изредка ходили в кино… и все. Кроме этого никаких особенных увлечений у них, похоже, не было. Они были людьми без увлечений. Людьми, которые не работали, не учились и не испытывали ни малейшего интереса к мирским удовольствиям, за исключением разве что пары-тройки вещей, относящихся к сфере искусства. Какими они были на самом деле? Неужели они и вправду жили, глядя только друг на друга?

Перед сном они, наверное, целовались. Может быть, держали друг друга за руки. Ватару говорил, что последние два года они с Юноскэ были просто друзьями, но я не знала, есть ли основания верить его словам. Поцелуи перед сном, нечаянные ночные ласки, легкое смущение при попытке переползти под соседнее одеяло в поисках тепла… — кто скажет, что всего этого не было? А если не было, о чем они вообще тогда думали, тихо проводя время в своей хибарке наедине друг с другом, без меня и без Эмы?

Но самую жгучую, самую мучительную ревность во мне вызывали не их поцелуи, не ласки и даже не содомские акты. Влечение, любовь, изнуряющая страсть, которую каждый из них испытывал к своему партнеру, удерживая его от проявления встречных чувств, но и не отрекаясь от него, — вот что заставляло меня ревновать так сильно, что иногда казалось, я могу сойти с ума. По сравнению с этим, хоть сотня содомских актов казалась полным пустяком. Выходит, что, обуздывая плотские желания, они все равно ждали, когда их вожделение прорвется наружу, словно вулканическая лава. Выходит, что мы с Эмой были просто временным реквизитом, который удачно подвернулся под руку именно в этот промежуток времени.