Страница 13 из 54
— У него сложные отношения с родителями, — сказал Юноскэ. — Поэтому сейчас он обитается у меня. И, кстати, в рот не берет ничего даже похожего на японские сладости.
— Но если ты, Кёко, так любишь «Кимисигурэ», — вмешался Ватару, — то я могу сказать, чтобы специально для тебя сделали и прислали побольше. И еще «Куриканоко» для твоей тети.
Я сказала спасибо и изобразила улыбку. Ватару пристально посмотрел на меня и тоже тепло заулыбался. Его взгляд был настолько притягателен, что у меня перехватило дыхание. Я даже глаза отвела.
После этого мы долго разговаривали о музыке и о книгах. На самом деле говорили в основном Ватару и Юноскэ, а мне отводилась роль слушателя. При этом у меня была масса возможностей сделать вид, что я хорошо знаю все книги и всех писателей, которых они упоминали. Даже если бы я так сделала и ввернула бы какое-ни-будь подходящее суждение, они все равно никогда бы не стали проверять, действительно ли я в этом разбираюсь или только прикидываюсь.
Раньше, беседуя в студенческих компаниях, я могла запросто сказать, что читала книгу, которую на самом деле даже в руках не держала, или моментально определить свою позицию по отношению к таким вещам, о которых прежде даже не пыталась размышлять. Обычно после этого я опрометью мчалась в книжную лавку и в тот же вечер проглатывала все книги, о которых шла речь, красным карандашом выделяя наиболее важные места. Так попутно кое-чему и училась. Порой я обнаруживала, до какой степени глупыми и неправильными были мои скоропалительно высказанные мнения, и тогда мне становилось до слез стыдно, хотя даже в такие моменты я не хотела признавать свою неправоту.
Сама не знаю почему, но в присутствии Ватару и Юноскэ у меня совершенно не возникало желания разыгрывать ребяческое бунтарство или тупую самовлюбленность. Рядом с ними мне хотелось быть просто семнадцатилетней девочкой, абсолютно естественной во всех своих проявлениях. Как во время нашей первой встречи я смогла признаться им, что не знаю «Канон» Пахельбеля, так и сейчас я готова была отвечать «не знаю», если действительно слышала о чем-то в первый раз.
Может быть, я их просто боялась? Думаю, что и да, и нет. С одной стороны, они выглядели прожженными циниками, но, с другой стороны, более великодушных людей мне еще не приходилось встречать. В общем, они были очень необычными. Ни слова о студенческих выступлениях, ни слова о Вьетнаме, ни слова о договоре безопасности… В их беседах даже не проскальзывали многочисленные слова и темы, которые молодые люди одного поколения обычно понимают без всяких дополнительных разъяснений.
Они были какими-то до изящества тонкими, подобно стеклянным скульптурам, и в то же время прекрасно разбирались в незнакомом мне мире взрослых. При этом, наряду с хорошим воспитанием и утонченностью, в них иногда проглядывала грубость и вульгарность.
Во время долгого разговора я узнала, что нынешняя мать Ватару ему не родная, и что отец Юноскэ возглавляет частную больницу, а сам Юноскэ, вопреки желанию отца, не захотел становиться врачом, а пошел на филологический факультет… Я уже не помню, рассказывала ли я что-нибудь о себе. Сдается, что почти ничего. Я только сидела и восхищенно слушала все, что они говорили. Их чистые, чуть приглушенные голоса чудесным образом гармонировали с музыкой барокко, которая звучала в кафе, и я совершенно утратила всякое представление о времени.
Первым из нас троих на часы посмотрел Юноскэ. В этот момент мы как раз сделали паузу в разговоре — о чем же мы тогда говорили?.. по-моему, о Борисе Виане, — поэтому за нашим столиком царило недолгое молчание.
— Мне уже, пожалуй, пора идти… — сказал Юноскэ, обращаясь к Ватару.
Ватару тоже взглянул на часы:
— Ого, уже столько. Эма там, поди, уже сердится.
— Сердится? — улыбнулся Юноскэ. — Да она наверняка уснула.
Юноскэ встал со стула.
— Ну, позвольте откланяться. Ты, если хочешь, еще посиди тут с Ватару.
В его благородной манере общения сквозил оттенок рассеянной мечтательности. Специально, чтобы подразнить его, я спросила:
— У тебя свидание с Эмой?
Юноскэ повернулся ко мне и незаметно подмигнул.
— Почти угадала, — сказал он. — Правильнее сказать, у меня свидание с кошкой.
— С кошкой?
— Ага. Стоит Эму оставить одну, она тут же засыпает. Ну прямо, как кошка, правда?
Я засмеялась и кивнула. Юноскэ на прощанье легко хлопнул Ватару по руке и, не оглядываясь, вышел из кафе.
Когда он ушел, мне отчего-то стало очень тревожно. Ватару сидел громоздкий и недвижный, будто статуя, и смотрел прямо перед собой. Я начала судорожно искать тему для разговора.
— А эта Эма, она в какой школе учится? — в конце концов спросила я. Мне казалось, что, оставшись вдвоем, лучше всего начать обсуждать кого-то третьего. Когда мы закончим говорить про Эму, перейдем на Юноскэ. Потом я могу рассказать о Рэйко и Джули. Или о своей тете…
— В женской школе М, — ответил Ватару без видимого интереса.
— Она красивая…
— Да, наверное.
— И очень эффектная.
— Ага. Есть такое.
— А давно они встречаются с Юноскэ?
— Только полгода.
— А как они познакомились?
— Да я уже толком и не помню. Эма с ним первая начала заигрывать. Очень активно. Ну а он на это повелся.
— По-моему, они очень хорошо смотрятся вместе.
— Да, я тоже так думаю.
Разговор снова прервался. Ватару, не отрываясь, смотрел на меня. Вертя в руках пустую чашку из-под кофе, я почувствовала на себе его взгляд и слегка покраснела.
— Ты так быстро краснеешь, — заметил он.
Еще гуще зардевшись, я подняла голову.
— Как будто спелый персик. Просто ты честная. И очень симпатичная, — тихо добавил Ватару.
Он выглядел спокойным и уверенным в себе. Я совершенно не знала, что делать.
— Ты вино пьешь? — спросил Ватару.
Я удивленно раскрыла глаза, словно деревенская девочка, впервые попавшая в большой город.
— Так пьешь или нет? — повторил он.
— Да, — ответила я. — Чуть-чуть.
— Тут неподалеку есть одно заведение, тихое и очень приятное. Там играют музыку «босанова». Могут даже поесть приготовить. Я думаю, что это место идеально подходит для того, чтобы пригласить туда симпатичную девушку, похожую на персик. Как ты считаешь?
Вместо того, чтобы согласно кивнуть, я почему-то произнесла в ответ нечто такое, о чем я в тот момент даже не думала:
— Ты соревнуешься со своим приятелем?
— В каком смысле?
— Мне кажется, что тебе страсть как хочется устроить с кем-нибудь свидание, потому что Юноскэ сегодня встречается с Эмой.
Ватару радостно расхохотался. Он смеялся долго, покуда не закашлялся. Прищурив глаза, с остатками смеха в голосе он сказал:
— Вот ты о чем? Ну да ладно, пусть будет по-твоему. Итак, мой приятель ушел на свидание. Оставил меня в полном одиночестве. И тут появляется девушка с лицом цвета персика. Она мила, честна и открыта. Поэтому я решил провести с этой девушкой сегодняшний вечер. Устраивает тебя такой сценарий?
— Очень даже, — улыбнулась я. — Более того, абсолютно в моем вкусе.
— Другая девушка, наоборот, рассердилась бы: «Как вы смеете так жестоко насмехаться надо мной, приглашая быть вашей спутницей только на один вечер!»
— Ну я не настолько утонченная особа, — сказала я. — Скорее, испорченная девчонка.
Ватару недоверчиво хмыкнул:
— Ты нисколько не испорченная. И очень симпатичная, даже если пытаешься строить из себя испорченную.
Я снова залилась краской. Прямо как сломанный светофор. Глубоко вздохнув, я зажгла еще одну сигарету «Эм-Эф», сделав вид, что не обратила внимания на его слова.
— Твоя тетя говорит что-нибудь насчет того, во сколько тебе положено быть дома? — с интересом спросил Ватару.
— Говорит. Только не она, а отец.
— И до скольки тебе надо вернуться?
— До семи. В общем можно и до половины восьмого.
Мне не хотелось, чтобы Ватару подумал, что со мной еще обращаются, как с ребенком, но он ничего не ответил.