Соль жизни

Я посмотрел на часы и немного успокоился: у меня еще оставалось время, чтобы снова подняться на вершину и уже оттуда спуститься в Мёко-Когэн. На развилке я взял себя в руки, выбрал правильную дорогу и в результате оказался в Цубамэ. Одет я был легко, моросил дождь, и, хотя прошел я немало, в пути даже не вспотел.

В деревне Цубамэ находилось несколько гостиниц, сезон еще не начался, посетителей, которые приехали сюда подлечиться, было немного. В первый и в последний раз в жизни я наблюдал на источниках такое малолюдье. Наслаждаясь спокойствием там, где никто меня не знал, я сумел почувствовать радость чудесного спасения.

Я присмотрел себе гостиницу, вошел, приценился, понял, что денег мне хватит, уселся на татами и приступил к раннему ужину. Впервые в жизни я попробовал гольца. Этот вкус мне не забыть. Он был так чудесен… А ведь совсем недавно я не знал, что мне делать, и ощущал на губах вкус голодной смерти. Пусть это и звучит тривиально, но еда — основа человеческой жизни. Поглощая деревенскую еду, я остро ощущал эту истину.

Поев, я снова надел брезентовые горные ботинки и продолжил свой путь. Я с удовольствием думал о том, как дойду до общежития, раскошелюсь на выпивку и еще раз поужинаю.

Но но дороге снова случилась неприятность.

Я пошел по той дороге, которую мне указали, и вышел к туннелю, прорытому в невысокой горе. Туннель был отделан изнутри самыми обычными бревнами. Этот туннель действительно вел сквозь гору, но внутри не было ни единого фонаря, потолок был так низок, что идти приходилось согнувшись. В общем, собрались местные «умельцы» и выкопали какую-то весьма сомнительную нору. Возле туннеля я встретил одного человека, и он сказал, что перед туннелем есть заросшая дорога, которая идет вдоль подножия горы. Длина туннеля — метров двести, дорога вдоль горы один раз спускается вниз, она длиннее самого туннеля раз в пять.

Солнце садилось. В туннеле было темно. Кроме того, я боялся, что своды вот-вот рухнут. Если они рухнут и погребут меня под собой, никто не узнает, что меня там засыпало. Но эта дыра предлагала мне последнее испытание — в качестве подтверждения, что в этот день судьба хранит меня.

Я вглядывался в темноту, пытаясь определить, что там внутри. Потом принял низкий старт и сорвался с места. Я рванулся и побежал изо всех сил по неровной поверхности.

Когда я выбежал с другой стороны, там уже настали настоящие сумерки.

Страх или же волнение, от которого случается желудочный спазм, — это ощущение я испытал только одни раз в жизни. Это было тогда, когда по моей вине мы с товарищами на яхте заблудились посреди безбрежного Тихого океана.

В 1965 году на гонке «Transpack Race» меня назначили штурманом, хотя я на это совсем не рассчитывал. Дело в том, что нашего товарища, который и должен был быть штурманом, из-за неотложных дел на работе фирма в отпуск не отпустила, и он не смог принять участия в гонке. Он был беззаботным человеком и сказал, что это дело простое, а уж если использовать секстант, который применяют рыбаки, то всякий тут же и научится.

«Если ты этот секстант не грохнешь, доплывешь, куда надо».

В 1962 году его брали штурманом во время гонок по Южно-Китайскому морю. Вместо работы секстантом он предпочитал слушать огромный транзисторный приемник. Приемник был настроен у него на Манилу, и из него постоянно доносились звуки гитары. Он вертел приемником в разные стороны, с какой стороны было слышно лучше всего — туда и плыли…

Когда мы собрались, чтобы обсудить создавшееся положение, ни с того ни с сего мне сказали, что я буду штурманом. А за это меня избавляют от «удовольствия» нести вахту. «Когда захочешь, определяйся по секстанту и штурвал поворачивай». Поскольку я так устроен, что тяжело переношу недосып, мне эти условия понравились. Вот так я и стал штурманом на время второй гонки «Transpack».

Когда мы были уже в Америке, мои друзья готовили яхту к соревнованиям, а я оставался в гостинице и, потягивая дайкири, читал и перечитывал привезенную из Японии инструкцию по пользованию секстантом для рыболовецких судов. Во второй половине дня я устанавливал секстант на террасе бассейна, откуда был виден Тихий океан, замерял высоту солнца над горизонтом, определял широту и долготу бассейна. Кроме того, готовясь к частым замерам в океане, я многократно переписал необходимые для измерений сложные уравнения, так что во время гонок мне оставалось только подставить в них соответствующие цифры. Я полагал, что справлюсь со своими обязанностями.

Поскольку это были уже вторые гонки, они должны были протекать более гладко, чем первые, однако в действительности получилось совсем по-иному.

Когда мы отправлялись из Сан-Педро к месту старта в открытом море, мотор не пожелал заводиться. После старта мы шли до Гонолулу на одних парусах и не успевали к месту старта. В результате мы были вынуждены обратиться за помощью, и служебный катер дотащил нас до места.

Но на этом наши беды не закончились. Когда из вежливости мы поставили за штурвал некоего Фостера — старичка из порта Гонолулу, принимавшего яхты, он оказался столь бездарен, что результат оказался весьма плачевным.

Мы миновали остров Санта Катарина, и тут в разрывах облаков показалось солнышко. Для разминки я решил поэкспериментировать с секстантом, но не тут-то было: хотя я переписал все эти формулы, но определить местоположение не мог. Хотя что значит не мог? Остров находился прямо передо мной, так что ничего хитрого в этом не было, но только полученные мной координаты абсолютно не совпадали с тем, что было обозначено на карте.

Я взял другой лист бумаги, повторил расчеты — с прежним результатом.

Я испугался и забеспокоился, но виду не подал. Связавшись со знакомым штурманом с «Читы», я спросил у него то, что могло быть, согласно моей догадке, причиной ошибки. А именно: чему соответствует 1 минута — одной обычной миле или одной морской миле?

Мой коллега расхохотался. «Если ты такие вопросы задаешь, как ты доплыть-то сумеешь?»

Он был, безусловно, прав, и я, попросив его не прерывать связь, тут же повторил все расчеты — с тем же самым результатом. Тут уж было не до смущения. Кроме него, никто меня не слышал. Я попросил того штурмана указать мне, где я совершил ошибку. В отличие от меня, он пользовался сложным секстантом типа Ёнэмура, так что из его объяснений я ничего не понял.

— Твой секстант — это детская игрушка, вряд ли тебе удастся переплыть океан, — безжалостно произнес он.

Тем не менее мне удалось успокоиться. Я повторял, что, если буду стараться, все у меня получится, а тут еще, к счастью, и солнце скрылось.

В следующие дни мы находились в холодном ответвлении течения Гумбольдта. Как ни странно, погода была солнечной, и я, тихонечко помолившись, доставал свой секстант — с тем же самым плачевным исходом.

Я стал ужасно бояться, что поскольку у меня ничего не выходит и я не могу определить координаты, то мы запросто можем проскочить мимо Гаваев. Если это действительно случится, то тогда придется идти против огромных волн, поднятых пассатом. Одна мысль об этом повергала меня в ужас.

Два дня кряду солнце не появлялось. Все это время мои товарищи задавали риторические вопросы, вроде: «Интересно, сколько мы уже прошли?». «Любопытно, а где мы сейчас находимся?» Их вопросы повергали меня в ужас.

На всякий случай на корме у нас находился лаг, но этот прибор неточен, и чем дальше ты плывешь, тем больше становится ошибка. Я думал о том, что опытные штурманы на других яхтах, чуть появится солнце, немедленно определяют свое местоположение и объявляют его на построении, и только мы пользуемся первобытным лагом и по скорости по-дурацки рассчитываем пройденное расстояние.

«Поскольку скорость у нас — целых восемь узлов, наверное, мы ушли далеко», — с гордостью сказал кто-то из наших. Его слова жгли мне сердце.

«Эй, штурман, солнце вышло!» Эти слова повергали меня в ужас. В таком случае иногда я делал вид, что сплю, иногда, пользуясь неосведомленностью творившего, отвечал: «Однократное измерение — это ерунда. Надо поймать солнце два раза подряд». Прибегал я и к другим хитростям.