Владыки света

— Только не говорите мне, что вы действительно ранены, — сказал Майкл.

— Я скажу только, что ты не особенно-то рад меня видеть. — Рахиль изобразила на лице удрученность, затем зевнула и потянулась, вставая с кресла. — Мама говорила мне, что у меня талант и мне нужно идти в актрисы. Но порядочные девушки так не поступают, то есть тогда не поступали.

— В свое время вы были порядочной девушкой?

— Не умничай мне тут.

Всего миг спустя от раздраженной — и плохо сыгранной — миссис Тейтельбаум не осталось и следа.

— Итак, мейн кинд,на чем мы с тобой остановились?

— Насколько мне помнится, остановились мы на той милой сцене, когда вы провалились сквозь землю, — сказал Майкл. Несмотря на невозмутимый тон, он чувствовал себя куда более пораженным, чем это показывал.

— Да, это была та еще сцена, я бы сказала, — отозвалась Рахиль с ноткой удовлетворенности в голосе. — Все эти штуки, через которые ты заставил меня пройти.

Майкл уже знал достаточно, чтоб не спорить.

— Вся ваша роль в моей мелодраме, а?

— Наша цель — доставлять удовольствие. В сравнении с иными прочими ты не так уж плох. А меня ты можешь считать ангелом. Мне приходилось стоять кое над кем у смертного ложа. Это давало им повод думать, что они любимы.

— Что на самом деле было не так? — спросил Майкл.

— Нет, что ты, конечно нет, но низкая самооценка продлевает агонию. Что ты можешь сделать?

Они сидели теперь бок о бок у осмотрового стола в центре комнаты.

— Сколько у нас есть времени? — спросил Майкл. — Я имею в виду, пока они не вернутся со смирительной рубашкой.

— Как раз время сейчас далеко не главная наша забота.

Несмотря на легкомысленный тон Рахили, Майкл почувствовал, как в нем нарастает напряжение.

— Брось, — сказала Рахиль, заметив это. — Что я еще хочу тебе сказать: мне придется открыть у себя кровотечение. Более того, у меня будет ребенок.

Майкл не смог сдержать хохота.

— Так, значит, мое послание кто-то получил?

— Твое послание получили все, — поправила его Рахиль. — Все в порядке, тут ты ничего не мог поделать. — Ее игривость, казалось, постепенно сменялась задумчивостью. — Как тебе понравилось место, в котором ты очутился, а? — спросила она.

— Чему же здесь не нравиться?

— Перестань ерничать. Я тебя о серьезных вещах спрашиваю.

Майкл покачал головой.

— Поначалу все было донельзя запутанно. Я привык думать об Исмаиле как о враге. Но ведь не могу же я винить его за то, что он порушил автостоянку и учредил рай.

— Еще как можешь. Ты ведь несчастлив здесь, правда? — резко спросила Рахиль. Отвечать Майклу не было нужды. — То-то и оно, — с торжествующей ноткой сказала она. — Что это за место? Оно красивое, хорошее, чистое, ну и что дальше? Да и окажись я, скажем, в Филадельфии, там было бы то же самое.

Похоже, ей было не под силу полностью выйти из своей роли. Какое-то время оба они молчали.

— Ты действительно хочешь, чтобы я рассказала, что во всем этом не так? — спросила она почти ворчливо. Майкл кивнул.

— Основная твоя ошибка, — начала Рахиль, — состоит в том, что ты хочешь быть добрым. Не то чтобы я тебя в этом винила; большинство людей как минимум поддаются соблазну. А из всех соблазнов добро — наихудший. Не перебивай, пожалуйста, — жестом остановила она Майкла. — Я предпочитаю такой стиль беседы. Спросишь, что плохого в том, чтобы быть добрым? Это не по-человечески. Вот ответ. Я могла бы ответить тебе и более пространно, могла бы отправить тебя на седьмое небо и вернуть обратно, но к чему такие сложности? Это неблизкий путь, а когда ты вернешься назад, ответ все равно будет тем же.

— Не по-человечески? — не сдержался Майкл.

— Конечно. По-человечески — это и есть по-человечески. Это значит тешить себя грязными мыслями, обжираться на Пасху и шпынять мальчика, прислуживающего в алтаре. Прости, ты что, шокирован? Могу привести и другой пример. По-человечески — это красть из кружки для пожертвований и спать с органистом.

— Кого все это волнует? — продолжала Рахиль. — Не Бога; во всяком случае, у тебя не найдется повода так думать. Но ты, быть может, полагаешь, что Он рассержен. Первородный грех, Адам и Ева, изгнанные в не столь приятную обстановку. Какой ужас! Вот только спроси меня, и я скажу тебе, что все это чушь.

Она то напускала на себя серьезность, то вновь пряталась за маской полусумасшедшей бруклинской кумушки миссис Тейтельбаум, и Майкл не находил, что ей возразить. Он ждал и слушал.

— Ну и разумеется, за твою ошибку ухватился этот самый еще один персонаж.

— Исмаил?

— Ну, будем называть его так. Ему присущ тот же смехотворный идеализм, что и тебе. Он поклоняется добру; он видеть не может страдания. Ну, и что в результате? Он лезет из кожи вон, как сумасшедший, но как он ни старается творить добро и ничего кроме добра, это приводит только к бардаку.

Майкл был поражен.

— Он пытается творить добро? Но…

— Говорю тебе, он такой же, как и ты. Сколько раз я твердила тебе, что все это на твоей совести? Слава Богу ты наконец-то прислушался. Таково ведь было твое послание, не так ли? Можешь не отвечать. Теперь он присосался к тебе, а ты должен от него избавиться. Думаю, ты это понял.

— Я только-только начал примиряться с этой мыслью.

— Так примирись наконец. На твоих руках вирус добра, и ты вызвал все это.

— Не мог я все это вызвать. Мне пришлось бы породить целый мир.

Рахиль воздела руки.

— Правильно. Ты видишь здесь проблему? Поверь мне, миров существует множество. Вот и случилось быть одному, вращающемуся вокруг тебя.

— Но это чушь какая-то. Что я такого сделал, чтобы…

— Ничего, в том-то и дело. Каждый человек окружен собственным миром. Люди просто не видят этого. Они не находят в себе сил в этом признаться, ведь им ой как тяжело принять ответственность за целый мир, когда можно просто проживать свою жизнь.

— Вы хотите сказать, что в действительности…

— В действительности ты создаешь собственный мир просто тем, что живешь свою жизнь. А ты думал, для этого нужно поступить куда-нибудь на работу?

Майкл был теперь весь внимание. Обстоятельства этого разговора далеко выходили за рамки всего, что он когда-либо мог себе представить, но он со всей определенностью понимал, что именно это он ждал услышать в течение многих и многих своих жизней.

— Тебе стоило бы увидеть свое лицо, — беспечно сказала Рахиль. — Ты такой серьезный. Пожалуй, ты мне больше нравился, когда размахивал топором и, хохоча, сносил головы.

— Перестаньте.

— Думаешь, я над тобой издеваюсь? Да ты чуть ли не пил кровь на завтрак и носил ожерелье из черепов вокруг своей…

— Прекратите!

— …шеи. Или все-таки вокруг пояса? Сынок, это удел каждого, кто любит добро так же рьяно, как ты, — скатываться, и довольно-таки часто, к самому что ни на есть злу. Думаешь, тебе удастся его сдерживать долго?

Майкл поднялся и принялся расхаживать по комнате.

— Значит, именно это, в сущности, и происходит с Исмаилом? Его вот-вот прорвет?

— Он святой, столь разгневанный на зло этого мира, что вот-вот взорвется вместе с ним. Потому-то и понадобился ты. Вы с ним два сапога пара. — В обращенном к нему взгляде Рахили было теперь нечто большее, чем случайный интерес. — Беда лишь в том, что ты на самом Деле не хочешь его останавливать.

Майкл понял, что сюрпризы ему еще предстоят.

— Неужели? Почему?

— Я не умею читать мысли. Таков уж ты есть. Но я тебе скажу одно словечко. Собственно, я заэтим и пришла. Ты потратил впустую кучу времени, ведь все это и игра, это самая серьезная из всех игр.

— Вы хотите сказать, что чему-то реальному грозит опасность. Ну и что же у вас за словечко?

— Й ецер га-pa.Не трудись запоминать. По-еврейски это означает «дурное побуждение», стремление совершать зло.

— Ну хорошо. И чему же это должно меня научить?

— Не пытаться быть праведней Бога. Похоже, это самый актуальный на сегодня урок. Когда человек был сотворен, он имел двойственную природу. Одна сторона добрая, вторая — дурная. С каждой из сторон связан жизненный импульс. Импульс добра называется по-еврейски Й ецер га-тов,а импульс зла — Иецер га-pa.И, насколько нам известно, это часть общего миропорядка. Исключений здесь нет, кроме…