Владыки света

— Если неправедный отвратится от содеянных им грехов, станет придерживаться всех Моих заповедей и делать то, что законно и справедливо, истинно говорю, он будет жить, — сказал, разворачиваясь, Исмаил.

Провожая взглядом скрывающегося в автофургоне Пророка, Майкл подумал, что тот, должно быть, репетирует свою речь перед аудиторией, привыкшей к религиозным действам, неизменным в течение многих веков. Но он понимал, что такое представление вполне придется им по вкусу.

Учитывая их близкие отношения со Сьюзен и связавшую их еще теснее общую беду, Майклу стоило рассказать ей об этой встрече. Но, зная о том страхе, который до сих пор носила в себе Сьюзен, он не сделал этого, рассудив, что с его стороны будет куда благородней некоторое время подержать ее в неведении. По отношению к ней это было актом милосердия.

Когда он сказал ей, что собирается в Западный Иерусалим за медицинскими принадлежностями и, быть может, какой-нибудь провизией, если только киоски не разграблены начисто, Сьюзен, похоже, была рада остаться здесь. Он оставил ее моющей посуду в женском отделении и направился сначала к рыночной улице в Христианском Квартале, намереваясь, если это возможно, купить немного хлеба, сыра и фруктов. Лихорадочное возбуждение прошлой ночи напрочь выдавило из него потребность в пище, но слега перекусить чем-нибудь простеньким ему все же не мешало бы. С заходом солнца вступал в силу комендантский час, так что стоило поторопиться.

Несмотря на обилие войск, уличные толпы были по-прежнему весьма возбужденными. Майкл шел, внимательно озираясь вокруг, а потому сразу же заметил знакомого худощавого юношу, намеревавшегося проскользнуть мимо группы солдат в бакалейную лавку.

— Эй! — крикнул Майкл.

Юношу окружала многолюдная толпа, но он каким-то образом понял, что крик обращен к нему, и повернул к Майклу бледное испуганное лицо.

— Давид, постой! — окликнул его Майкл, но, услышав свое имя, тронувшийся Соломонов сосед развернулся и побежал. Пять секунд спустя Майкл бросился вдогонку.

С перепугу юноша уронил бумажный пакет из бакалейной лавки. Бутылка молока вдребезги разбилась о брусчатку. Давид находился далеко от своего дома, однако, похоже, здешние улицы и переулки были ему хорошо знакомы. Преследуя его, Майкл задел нескольких рассерженных прохожих, еле увернулся от с визгом затормозившего мотороллера и чуть не сбил с ног уличного торговца. Никто из окружающих не обращал на него особого внимания; все были по-прежнему заняты собственными страхами.

Пробежав три квартала, Майкл почувствовал, что задыхается; у него кололо в боку, от бега по брусчатой мостовой ныли колени. Давид, подстегиваемый паническим страхом, казалось, припустил еще быстрее. Догнать его Майкл уже не надеялся, но не выпускать из виду было не так трудно — вполне возможно, он в конце концов вернется к людям, пославшим его за продуктами; это было самое большее, на что Майклу оставалось надеяться.

Пару раз юноша сворачивал в сторону главной улицы, и, когда он приблизился к одному из крупных заграждений, Майкл чуть было не закричал: «Остановите его!» Он, однако, понимал, что военные вряд ли поверят ему больше, чем испуганному мальчику-хасиду. Испуг, как оказалось, вовсе не лишил Давида изобретательности. Наступив на осколки стекла от разбитой молочной бутылки, Майкл понял, что его водят по кругу. Он остановился тяжело дыша, и юноша немедленно скрылся.

— Ты по-прежнему столь же милосерден. хорошо.

Резко обернувшись, Майкл увидел Соломона Кельнера, довольно рассматривающего его с противоположной стороны улицы. Взяв с лотка разносчика два кочана капусты, раввин подбрасывал их на каждой из ладоней, силясь выбрать лучший.

— С твоей стороны было милосердным отпустить его. Бедный мальчик ни в чем не виноват, просто он потерял свой разум где-то в Талмуде.

— Мне он все равно был не нужен, — выдохнул Майкл, постепенно переводя дух.

— Тебе был нужен я, ну? — сказал Соломон, расплачиваясь с продавцом и собираясь уходить. Майкл последовал за ним.

— Может быть, — сказал он. — Если, конечно, вы можете рассказать мне то, что мне нужно знать.

— Лучше я расскажу тебе то, чего тебе знать не нужно.

Майкл не отреагировал, ожидая разъяснений.

— Тебе не следует знать, кто я, где я живу, что я собираюсь делать дальше, — продолжил Соломон. — Ты склонен к мелодраматизму, а то, с чем ты столкнулся, совершенно иного рода.

— Ваша приятельница Рахиль тоже говорила, что я люблю мелодрамы, — сказал Майкл.

— И как прикажешь мне это называть? Попыткой поймать меня на удочку и разговорить? — проворчал старый раввин.

Майкл ухватил его за рукав.

— Я не пытаюсь вас перехитрить. Я разыскивал вас, потому что знаю наверняка: вы не были со мной до конца откровенны. Вы — один из Ламед Вав.

— Поймите, я не имею ничего против того, чтобы вы сохраняли свое инкогнито, — не обращая внимания на протесты Соломона, продолжал Майкл, — но вы оставили чертову уйму улик. По крайней мере Рахиль постаралась за вас, сказав, что он не может видеть Свет. Ну, в смысле, Исмаил. А когда мы в ту ночь прятались в вашем Доме, вы намеренно стояли в передней, выясняя, может ли он вас видеть. Кто еще мог так поступить?

— Ты подглядывал, да? — с упреком сказал Соломон.

— Мне случилось спуститься вниз. Я хотел посмотреть, не угрожает ли вам опасность, ответил Майкл. — Как бы то ни было, теперь не время увиливать, вы не находите? Ибо факт, что меня он тоже не может видеть. С этим-то мы что будем делать?

Вместо ответа Соломон указал вперед.

— Идем со мной. Комендантский час уже начался. Здесь небезопасно, и твоя милая подружка наверняка ждет и беспокоится, тут уж никуда не денешься.

Спустя пять минут, несколько раз дав крюк, чтобы обойти патрули, они оказались у дверей прежнего жилища Соломона. Раввин открыл дверь и отошел в сторону, приглашая Майкла войти.

— Но ведь я уже был здесь, — запротестовал Майкл, — и этот дом уже не был вашим.

— Не суди меня строго. Дешевые фокусы вошли у меня в привычку.

Не став развивать эту тему, Соломон подтолкнул Майкла в гостиную. Она была тускло освещена одной-единственной свечой, шторы были задернуты.

— Я отнесу продукты наверх Белле. Встретимся в моем кабинете, хорошо?

Сидя в одном из старых обитых кожей кресел и рассматривая ряды старинных книг в кожаных же переплетах, Майкл почувствовал, что его осознание изменилось. Никакое конкретное событие, пожалуй, никакое конкретное его решение не было тому причиной. Однако каким-то образом он оказался в лодке и поплыл прочь от обычной жизни, казавшейся теперь ему чем-то отдаленным, словно отодвинувшимся за горизонт. Именно поэтому Исмаил не мог его видеть или же его защищало что-то другое?

Мысленным взором он мог теперь увидеть нарастающее неистовство, словно кругами расходившееся от появления Исмаила. Это уже не было сном. Майклу стоило лишь прикрыть глаза, как он увидел себя идущим по пылающему городу, только на этот раз сожженные дома были высокими и современными. Пророк находился здесь, и его слова были языками пламени. Чем больше он проповедовал, тем сильнее разгоралось пламя, и Майкл смотрел на это, не испытывая страха. В этом была сущность произошедшей с ним перемены, и он не был уверен, что это хорошо. От подобного бесстрашия его передернуло, как от ощущения неведомой опасности.

Очнувшись от своих грез, он обнаружил стоящего перед ним Соломона с револьвером, нацеленным ему прямо в лоб. Майкл подскочил.

— Что вы делаете? Бросьте эту штуку!

Соломон поднял ствол вверх.

— Мы подошли к критической точке. То, что Исмаил не может тебя видеть, еще не означает, что он будет тебя игнорировать. Как раз наоборот. Невидимое представляет для него угрозу, и он понимает, насколько мы опасны. Вопрос лишь в том, согласимся ли мы быть для него опасными или будем продолжать наблюдать и надеяться.

— Я не понимаю, как мы можем сидеть сложа руки. Если Тридцать шестьобладают какой-то силой…