Страница 4 из 13
В общем, все, кто на гражданке внешне казались «орлами», оказались слабы духом и быстро превратились в общипанных куриц. А я из забитого уродца превратился в образцового солдата. В армии человек лишен возможности, в трудную минуту спрятаться за родительскими деньгами, должностью, положением. Армия обнажает всю внутреннюю гниль и язвы. Поэтому все маменькины сынки и педики боятся идти служить в армию. А мамочки, трясущиеся над своими недоразвитыми и дебильными внешне и внутренне сынками, объединяются в комитеты солдатских матерей, чтобы укрывать от наказания дезертиров, беглецов, трусов и подонков, которые оказались не способными к самостоятельной жизни.
Я оказался готов к самостоятельной жизни. Страшно и представить, сколько уродов наподобие меня, а то и похлеще, почувствовали себя в армии людьми. Для меня не было тягот и лишений воинской службы. Они остались где-то там, в гражданской жизни. А моя уродливость, подчеркнутая стрижкой под ноль, оказалась мужественностью.
В учебке под Читой, где готовили снайперов, я прошел свои первые армейские университеты. Наши сержанты-старички только пугали будущими проявлениями неуставных отношений, когда мы столкнулись с этим в своем коллективе.
Меня поставили в наряд дневальным по роте вместе с дагестанцем Мусой. Парень он был не плохой, по горски крепко сбитый и мускулистый. Его уважали за не многословие и надежность. Только почему-то за него все должен был делать я. Это мне не понравилось. Как-то не по-человечески. Когда я попытался ему это объяснить, он, вместо того, чтобы понять меня, вдруг превратился в злобное чудовище с горящими черными глазами. Я еле успел увернуться от его крепкого кулака, намеченного мне в лицо. После этого в чудовище превратился я. Он оказался крепким противником. Несколько раз, упав, он все равно поднимался, и продолжал яростно кидаться на меня. Нас с трудом разнял дежурный по роте, в глазах которого я увидел уважение ко мне и жалость.
Почему он жалел меня, я понял поздно ночью, когда после отбоя в расположение роты пришло шесть дагестанцев. Кавказская солидарность сродни кавказскому гостеприимству. Если гостя принимают, то на стол последнее поставят, если бьют, то так, что на теле живого места не оставят…
Утром я имел долгую беседу с нашим ротным замполитом, который долго пытал, кто так меня избил. Я доверчиво смотрел тому в глаза и так же долго объяснял, что упал на лестнице, по которой катился несколько пролетов из-за своей неуклюжести и вследствие чего получил множество гематом и ушибов. Он не верил мне. Я не верил ему. Среди шакалов-офицеров были неплохие мужики, но после отбоя казармы жили своей жизнью, пока офицерье пьянствовало и ублажало своих жен. Никто и никогда не помогал мне. Ни от кого и никогда мне не нужна была никакая помощь. Все свои проблемы я должен был решать сам.
После долгого допроса меня отвели в санчасть, где и положили на несколько дней, пока не пройдет заплывший от кровавой гематомы глаз. Несколько дней я отдыхал телом и кипя душой. И с нетерпением ждал выписки. Дурацкая штука жизнь. Я никогда не жил, только сражался. За то, что другие имели с детства. Судьба практически не дала мне шансов — у меня не было в жизни ни опоры, ни надежды, а все, чем я располагал, — гордость, чувство собственного достоинства, и неистребимое желание отстаивать то немногое, что имел.
Выписали меня в субботу утром. В казарме во всю кипел парко-хозяйственный день, пацаны со взвода драили туалет. Муса был в туалете. Увидев меня, он презрительно скривился, но, заглянув в мои глаза, испуганно попятился. Взвод перестал драить туалет. Полы в туалете стал драить я. Мусой. И остановился только тогда, когда мой противник превратился в жалобно скулящее существо.
Второй дагестанец был маслорезом в солдатской столовой. Он попытался схватить нож, но сделал это зря. Из-за прилива бешенства я продолжал пинать его даже тогда, когда он замер без движения…
В течение двух часов я нашел всех шестерых. После ужина, когда мы выходили из столовой, выход мне загородили дагестанцы.
— Ты — мужчина! — уважительно произнес самый здоровый из них.
— Мы можем опять бить тебя, но ты не сдашься, — кивнул второй из них, — ты — кавказец!
— Мы не хотим войны с тобой, если тебе что-нибудь будет надо — скажи, все сделаем, как брату!
Я презрительно сплюнул им под ноги и пошел дальше. У меня никогда не было друзей, но они этого не знали…
— Товарищи солдаты! После окончания нашей учебной части вы придете в свои подразделения на очень почетную и ответственную должность снайпера. Снайперами не становятся, снайперами рождаются, — окинул нас своим строгим взглядом командир роты майор Прощенков, — медведя можно научить кататься на велосипеде или коньках, любого солдата можно научить неплохо стрелять… Но далеко не из каждого хорошего стрелка получится настоящий снайпер. С этим надо родиться… Этим надо жить. Снайпер — не только особо меткий стрелок. Он должен в совершенстве владеть искусством маскировки и наблюдения, уметь принимать самостоятельные решения, хорошо ориентироваться на местности, как днем, так и ночью, быть тактически грамотным. Снайпер должен иметь огромную выдержку и силу воли, не обнаруживая себя часами ждать цель, чтобы поразить ее в самое короткое время первым же выстрелом.
Все тяготы военной службы, наряды, недосыпания и марш-броски компенсировало регулярное общение с моей винтовкой. Снайперской винтовкой Драгунова. СВД. Изучение матчасти, технических характеристик, возможные неисправности и порядок их устранения, приведение к нормальному бою, приемы стрельбы. Оптический прицел, механический. Работа с биноклем, определение поправок… Маскировка, выбор огневой позиции…
Кому-то это не нравилось. Кому-то было в тягость. А мне впервые в жизни стало хорошо. У меня появился друг. Верный, надежный, готовый всегда выслушать и понять. Я лежал с ним на огневой позиции, крепко прижав к себе, и чувствовал, как винтовка становится со мной единым целым. Мы дышали в такт друг другу, мы понимали друг друга на подсознательном уровне. Пальцы правой руки без напряжения облегают рукоятку приклада, на слегка туманную цель наводится прорезь прицела и мушки. Вдох, выдох, вдох, выдох… Ствол в такт дыхания ходит по цели вверх-вниз, вверх-вниз… Легкие наполнились кислородом и на полувыдохе мы с винтовкой замираем. Когда действуешь с другом слаженно, то ты замираешь в тот момент, когда цель, прицел и мушка находятся на одной прямой. Теперь очередь пальца… Мы с винтовкой застыли, мы растворились в окружающем мире. Живет только палец, который, прилепившись к курку, нежно и плавно давит на него. Давит — сильно сказано. Они бесконечно медленно двигаются в вечности, навстречу рождению новой вселенной. И вселенная рождается из пороховых газов, отправивших смертоносный кусочек металла к цели.
— Молодец, Никулин! Будет из тебя толк! — довольно улыбается командир взвода. Не я молодец, товарищ старший лейтенант. Мы — молодцы. Я и моя винтовка, мой молчаливый надежный друг… Но я молчу. Все равно никто не поймет…
Общение с оружием взбередило душу. От него веяло чем-то успокаивающе надежным, верностью и преданностью. Я отвечал своей винтовке тем же. Я боготворил ее, и знал, что она тоже воспринимает меня как бога. После стрельб я вылизывал ее, вычищая от нагара и копоти. Запах пороха и ружейного масла стал для меня родным и желанным. Мы с ней стали друзьями.
На полевом выходе за искусство маскировки я получил двойку. В ночь наш учебный взвод получил задачу на тактическом поле скрытно занять снайперские позиции. Время выбора позиции, ее оборудования и маскировки — до утра. С рассветом наши командиры будут искать нас и «поражать».
В 22.00. мы расползлись по полю. Особо прятаться было негде, несколько мест прямо напрашивались на то, чтобы там укрыться и занять позицию. Для меня это было слишком примитивно. После недолгих раздумий я начал снимать травянистый дерн на открытом месте, в нескольких метрах от натоптанной тропинки, по которой выполняли упражнения учебных стрельб в движении. Аккуратно уложив дерн в сторонке, саперной лопаткой врывался в закаменевшую глинистую почву, выгребая ее, и насыпая на плащ-палатку. Затем полз к неглубокому оврагу, находящемуся метрах в ста от позиции и высыпал в кучу мусора, который периодически собирался со всего полигона. Под утро схрон был готов. Вполз в узкое отверстие и осторожно задвинул за собой небольшую фанерку, прикрытую дерном.