Тайник

Она миновала Тамезрет, проехала через Матмату и потом на скорости девяносто километров в час помчалась к Меденину. Ей пришло в голову, что худшую часть жизни она уже прожила. Все разочарования и ошибки молодости, угрызения совести и неопределенность. Второе супружество оказалось столь же неудачным, как и первое. Но оно не длилось так долго, видимо, она была уже научена горьким опытом. Сегодня она понимает, что это была лишь попытка преодолеть отчаяние после первой неудачи. Отчаянная попытка убедить себя, что ничего еще не потеряно, ничего не случилось, еще не поздно снова создать семью. Но ничего из этого не вышло, хотя теперь она вела себя умнее. Не возвращалась домой неожиданно и не входила в темную спальню, не включив предварительно свет.

После полутора лет она сама поставила диагноз своему супружеству и операцию провела так быстро и энергично, что до сих пор у нее иногда пробегает мороз по коже при мысли, не поступила ли она тогда опрометчиво, не уничтожила ли этой стремительностью и решительностью все свои надежды. Вероятно, можно было найти другой вариант, но теперь уже ничего не изменишь. Пустыня сделала свое дело. Прошлое погребено под ее песками. Только тени прошлого не могла пустыня развеять, задуть, засыпать, скрыть под барханами. Тени всегда остаются на поверхности, как мертвые отражения живых. Это она теперь знает…

Она отняла руку от руля, нащупала носовой платок и попыталась стереть со лба и щек тончайшую розовую пыль. На что она будет похожа, когда доберется до Меденина!

Варшавская сирена.

Так называл ее доктор Винтер. Она знает, ей передавали. Что за невозможный человек!

Стало резко холодать.

Он набросил на плечи свитер, вышел из палатки. Все палатки были на одно лицо и обставлены одинаково: кушетка, стол, стулья и шкаф. Рукомойник и ведро для воды. Любители удобств сооружали душ из продырявленной канистры. В двух больших палатках размещалась общая столовая. Лаборатории тоже в палатках. И все же база создавала какое-то подобие присутствия цивилизации в этой пустыне. Здесь можно было работать и отдыхать.

Тысячелетний колодец Бир-Резене вычистили, углубили, а метрах в двадцати от него пробурили еще тридцатиметровую скважину, которая одна могла обеспечить базу водой. С водой здесь вообще было неплохо. Она находилась метрах в тридцати- пятидесяти под почвенным покровом, проникая по трещинам из третичных и мезозойских отложений. Это имело чрезвычайное значение, особенно при бурении с промывкой, когда к бурильному станку постоянно должна подаваться вода.

Старый колодец в центре оазиса, несколько пальм и колючий кустарник маки — вот и все, что напоминало здесь о прошлом. Новый мир проник сюда, прочно обосновался, и барханы пустыни его не пугали.

С правой стороны базы располагался машинный парк: автомобили, движок, вырабатывающий электроэнергию, детали буровых вышек и на бетонной площадке — вертолет. По левую сторону был лагерь тунисских рабочих, жителей окрестных оазисов, которых геологическая разведка приобщила к миру новых невиданных возможностей. Приличная зарплата и перспектива постоянной работы не менее чем на два года — здесь, на краю пустыни, такое встречалось не часто. Многие жители впервые получили постоянную работу.

Невидимый в темноте муэдзин козлиным голосом тянул вечернюю молитву; голос, извергнутый из глубин человеческого сердца, вибрировал в пространстве и таял в ночи. Сумерки здесь были кратки, ночь наступила прежде, чем отзвучали последние стихи молитвы.

— Доктор Винтер, вы сегодня будете ужинать? — донесся из столовой ворчливый голос геофизика Дутарте, с которым он делил столик. — Филоген жарит цыплят.

Блюда из птицы вносили желанное разнообразие в их меню, сплошь почти состоящее из баранины и козьего мяса. Однако сегодня и цыпленок не пробудит в нем аппетита. И все равно, подумал он, надо взять себя в руки, держаться как обычно, если он не хочет возбудить подозрения у коллег. И ни в коем случае нельзя избегать общества. Надо хоть несколько минут посидеть в столовой, каким бы усталым он себя ни чувствовал.

Голос муэдзина затих, угас в пустыне. На небосклоне появилась огромная, землисто-красная луна. Ночь озарилась, но это не была еще присущая ей обычно окраска. Настоящий свет будет позже, когда серебряное берберское блюдо, начищенное и отполированное, поднимется выше. Луна — вечный кочевник пустынных горизонтов.

— Уже бегу, — крикнул он Дутарте и побрел к столовой. Но мысленно он был в Меденине, пытаясь представить себе выражение лица доктора Шольца. Теперь уже письмо у него, теперь жизнь Тиссо в его руках. Тайна перестала быть тайной. Не сделал ли он ошибку? Не лучше ли было выждать, как советовал Двокат? Его терзали сомнения. Если Шольц выедет ночью, утром он будет в Тунисе, в посольстве. И с этого момента он, Винтер, утратит власть над событиями. Он уже не сможет что-либо изменить. Сообщение полетит от посольства к посольству, как искра по бикфордову шнуру, и французы устроят громкий скандал тунисскому правительству — почему-то они недолюбливают друг друга.

Он глубоко вздохнул и вошел в столовую. На мгновение его ослепило сияние ламп. Он замер, заслонив глаза ладонью. Большинство участников интернациональной геологической экспедиции уже сидели за столами и сосредоточенно работали вилками. Минералог Дино Росси и картограф Франко Борзари поедали цыплят с макаронами, остальные довольствовались рисом.

— Где вы пропадали так долго? — спросил петрограф Франц Питнер. — Филоген сегодня оставил вам порцию шефа. Как там начальник? Он уже забыл, наверное, что бывают такие потрясающие цыплята с макаронами, а?

Он безразлично улыбнулся Питнеру, кивнул остальным и сел напротив Дутарте. За столом было четверо. Он, Мишель Дутарте, геохимик Андре Верде и топограф Джованни Квадри.

— Мсье…

Его обслуживал сам Филоген, сияя ослепительной улыбкой. Как он стал итальянским гражданином, ни для кого не было секретом. Отец — американский солдат, мать — медсестра из военного госпиталя. Он болтал на смеси французского и итальянского так быстро, что ничего нельзя было понять, но повар он был отменный.

Наступил тот час, когда все сошлись вместе после целого дня работы. За обедом, как правило, половины не было. Ездить обедать на базу значило терять слишком много времени. Некоторые рабочие места были удалены на двадцать километров и более. Поэтому за ужином прежде всего обсуждали производственные проблемы. И только позже, за зеленым чаем или бутылочкой знаменитого тунисского зибара, добытого оборотистым Фил ore ном, забывали о скважинах и выбросах, уделяли часок шахматам или разговорам о том о сем. Кто-то вспоминал прошлое, другие обсуждали очередной военный переворот, говорили о женщинах… В большинстве своем тут были мужчины, которым уже перевалило за сорок, у многих в габесском отеле жили жены.

— Послушайте, доктор, — не переставая жевать, заговорил с ним Верде. — Сегодня мы были с Мишелем на «двойке», там дошли уже до девятисот метров, а известняки не кончаются, их мощность почти триста метров. Диаметр бурения уменьшился со ста девяноста пяти миллиметров до девяноста восьми. Если и дальше будут известняки, увеличится трение, а так как диаметр будет еще уменьшаться, трение будет возрастать, а где трение, там искра, а где искра…

— Если там газ.

— Да, если там газ. А у меня нехорошее предчувствие, что он там может быть. Буровой мастер — молодой парень и не имеет опыта. Хоть он и работал прежде на добыче нефти, но мне кажется, что он поддерживает слишком большие обороты и слишком большое давление на коронку, чтобы ускорить бурение. Это опасно.

Если геофизик и геохимик говорит, что может появиться газ, — это почти то же самое, как если бы он уже появился; если он предупреждает, что может произойти взрыв, надо принимать его слова всерьез. Это Винтер понимал. Однако сказал безапелляционно:

— Буровой мастер — это буровой мастер. — Он знал, что обоих французов раздражает не молодость специалиста, а то, что он тунисец. Нельзя было позволять им вмешиваться в его работу. — Ни я, ни вы заменить его не сможем. Утром я сам посмотрю, здесь, на краю платформы, можно ожидать выброс газа на каждом метре. Придется основательно проинструктировать все бригады на вышках, потребовать безусловного соблюдения правил техники безопасности. А что касается подачи охлаждающей жидкости, давления и числа оборотов — тут надо полагаться на мастерство бурильщиков. Все зависит от конкретных условий: типы горных пород, их залегание, растрескивание… Тут я не буду вмешиваться в дела бурового мастера, это он должен знать сам. Если у вас есть другие предложения…