Страница 81 из 88
— Ладно. Оставим личности. И что? Любой может превращать?
— Нет. Не любой. Тот, кого книга признает за хозяина. То есть опыт какой-то надо иметь и чтобы жизненное предназначение соответствовало.
— Опыт чего?
— Опыт интуитивного общения с князем Тьмы. Очень хотеть и иметь способности.
— Телепин имел?
— Получается, что так.
— А через книгу он общается с ним напрямую…
— Так точно.
— Ладно. Это мы выяснили. Что же теперь он делает? Где находится?
— Князь Тьмы?
— Нет, это круто. Валера Телепин где?
— Живет в городе Питере. Адрес скажу, но чтобы вы мне больше вопросов потом не задавали и не приезжали больше.
— Это хорошо ты решил. Совесть решил очистить?
— Именно.
— Ну, излагай дальше.
— Никто в той секретной лаборатории не знал, что у Валеры есть книга. Он, понятно, помалкивал. И однажды понял, что те, кто с ним работает, посвящены… То есть они тоже в заклинаниях разбираются. У них это называлось как-то вроде эмоционально смыслового кода. Валера на слух знал эту тарабарщину. Помнил…
С Валерой работали как с ретранслятором. То есть он должен был произносить колдовскую формулу, переводить ее на свой уровень и ретранслировать. Потом в виде импульсов она снималась датчиками с коры головного мозга и они получали спектр частот. Ну примерно что-то такое. И вот просто-напросто, накладывая эти частоты на какой-то текст, добивались посыла информационного.
— То есть воздействовали на окружающих.
— Колдовали. И, как понял Валера, использовали телекартинку.
— И как же он ушел оттуда? Как его отпустили?
— Он стал косить под психа. Старо как мир, но получилось. Наверное, использовал что-то из заклинаний. А потом просто сбежал. Его бы нашли и уничтожили, будь он хоть трижды колдун. Но началась у вас в Москве заваруха, потом продолжилась, и опыты эти как бы свернули. Ведомство-то было военное. Недофинансирование и прочее.
— Так это было до встречи Нового года со стариком Хоттабычем?
— До. Он тогда и квартиры-то часто менял оттого, что боялся.
— А после того как вы расстались, когда ты сбежал с той квартиры, вы не встречались?
— После нет. Я хотя и был в Питере, но с Валерой не встречался. Не удалось. И если честно, то и не хотелось.
— Ну живи покуда. А скажи еще, фамилию такую, Бухтояров, ты не слышал?
— Нет.
— А Охотовед? Кличка такая есть?
— Нет, начальник. Я все сказал. Теперь жить хочу. С чистой совестью в свободной Литве.
— Ну, будь свободен.
— Постараюсь.
Зверев вернулся тогда в комнату к Гражине. Про нее-то он и вовсе не спросил у Ларинчукаса. Все равно тот бы ничего более не сказал. Оставалось совсем немного времени до возвращения в Питер, и к тому же выпал преждевременный снег.
Вошел референт-душеприказчик. Он был не очень весел.
— Пойдемте.
Зверев встал, надел ботинки, поправил воротничок рубашки. Референт пропустил его вперед.
Они спустились в подвал. Цементный пол, стены в крупной кафельной плитке, белой, без орнамента. Лампа мощная на штативе, кресло зубоврачебное посредине. Рядом стол. На нем нечто такое, что Звереву сразу не понравилось. Цилиндр осциллографа, пультик какой-то, провода, клеммы.
— А где же Хозяин? — поинтересовался он.
— Какой Хозяин?
— Обыкновенный. Повелитель судеб.
— Вы что-то путаете, господин Зверев. Не было здесь никогда никакого Хозяина. Ни здесь, ни тем более в другом месте. А вот вы-то зачем сюда пожаловали?
— А вы зачем мне телефон прямой связи давали? Из озорства?
— Мы вас принимали за серьезного человека. Но вы наших надежд не оправдали.
— Я хочу сделать официальное заявление.
— Вам сейчас будет предоставлена такая возможность. В кресло сядьте.
— Кресло — это несколько навязчиво.
— Тем не менее сядьте.
Зверева подхватили услужливые руки, повели, посадили. Легли на запястья ремешки, затянулись как бы сами собой, прилепились пластинки датчиков. То же проделали и с лодыжками. На голову надели ему кольцо, от него еще нашлепки на виски.
— Вы не очень были с нами искренни, Юрий Иванович.
— Я ведь к вам в прошлый раз не напрашивался.
— Но сейчас-то сами пришли?
— Но вы же этого хотели?
— Вы нам как бы больше уже не интересны. Все, что могло произойти, произошло. Люди погибли, министры полетели, в стране вот-вот чрезвычайка. Вы же совсем рядом шли все это время. Руку на пульсе держали. Что ж на связь-то не выходили?
— Отчего же? Я докладывал руководству. Оно с информацией не справилось.
— Да вас как ребенка провели. Пока эту пусковую установку брали, пока людей отвлекли, он баржу подтянул к морвокзалу и выстрелил. Один офицер в коровнике готовит оружие возмездия, другой с баржи стреляет. Бред полный. И только потому, что бред, состоялось.
— Я хочу сделать заявление.
— Кому, интересно?
— Официальному представителю государственной власти.
— Все шутите? Вот чтобы шутить было неповадно, отвечайте на вопросы. Потом, может быть, разрешим. Все разрешим. Фамилия.
— Зверев.
— Имя.
— Юрий.
— Какой сегодня день недели?
— Среда.
— Когда у вас день рождения?
— Летом.
— Хорошо. Пусть будет так. Ваше отчество?
— Иванович.
— Фамилия.
— Зверев.
— Где вы работали до встречи с нами?
— В милиции.
— Где Вакулин?
— Погиб.
— Где Бухтояров?
— Не знаю.
— Где Охотовед?
— Не знаю.
— Это одно лицо?
— Да.
— Какой сейчас месяц?
— Ноябрь.
— Вы были на подводной лодке К-67?
— Был.
— Вы убили Костромичева?
— Нет. Разве он убит?
— Отвечать односложно. Вы женаты?
— Нет.
— Вас привезли сюда на автомашине?
— Да…
Примерно через час Зверева отстегнули от кресла, разрешили встать, размять руки.
— Идите пока к себе. Отдохните.
— А я не устал.
— Отведите его на диван. Чаю дайте.
— Водки нельзя?
— Нельзя.
— А жаль…
На настоящий допрос Зверева повели ночью.
— Зачем ты пришел к нам?
— Сделать заявление.
— Делай.
— Только Хозяину.
— Сейчас ты сделаешь нам все заявления, какие нужно.
Его били недолго. Просто от каждого удара ломались ребра, стальные костяшки пальцев безошибочно находили те точки, которые как бы многократно усиливали с виду легкие тычки и подзатыльники, толчки и затрещины. Кровь стекала тонкой струйкой изо рта его и капала на пол, недавно вымытый, еще влажный, прохладный и зовущий. Его поднимали и били снова, как бы невзначай. Потом усадили в кресло.
— Настоящую фамилию Охотоведа знаешь?
— Да.
— Назови.
— Бухтояров.
— А твоя фамилия как?
— Зверев.
— Какой сегодня день недели?
— Среда.
— Уже четверг. Где сейчас Бухтояров? Где Охотовед?
— Не знаю.
— Зачем пришел сюда?
— Сделать заявление.
— Делай.
— Только представителю власти.
— Какой власти?
— Законной.
Первый укол ему сделали под утро…
Три красных солнца поднялись над соснами, повисли, стали приближаться, опалили верхушки деревьев, и нестерпимо жаркий туман принял Зверева в свое лоно. Наконец, три светила, три угля горящих, три горелки газовых, вдруг оторвавшихся от плиты вместе с пламенем, образовав нестерпимый букет, вошли, приблизились к его лицу, опалили ресницы, пламя нашло глазницы и потекло в них…
— Ну, хорошо тебе, Зверев? Комфортно?
— Хо-ро-шо…
— Ты меня видишь?
— Вижу.
— Молодец. Значит, и слышишь. Тогда, чтобы видеть и слышать в дальнейшем, скажи, зачем пришел к нам, где сейчас Бухтояров, хотя у него другое имя, что ты хотел сказать Хозяину.
— За-я-вле-ние…
— Так заявляй!
— Только ему.
— Вот видишь, и речь вернулась. Что там с ним? Продолжим? Хорошо. Уведите его. Чаю. Пусть поспит немного. Следить за пульсом. Чтобы не откинулся.