Тройное Дно

— Ладно. Оставим личности. И что? Любой может превращать?

— Нет. Не любой. Тот, кого книга признает за хозяина. То есть опыт какой-то надо иметь и чтобы жизненное предназначение соответствовало.

— Опыт чего?

— Опыт интуитивного общения с князем Тьмы. Очень хотеть и иметь способности.

— Телепин имел?

— Получается, что так.

— А через книгу он общается с ним напрямую…

— Так точно.

— Ладно. Это мы выяснили. Что же теперь он делает? Где находится?

— Князь Тьмы?

— Нет, это круто. Валера Телепин где?

— Живет в городе Питере. Адрес скажу, но чтобы вы мне больше вопросов потом не задавали и не приезжали больше.

— Это хорошо ты решил. Совесть решил очистить?

— Именно.

— Ну, излагай дальше.

— Никто в той секретной лаборатории не знал, что у Валеры есть книга. Он, понятно, помалкивал. И однажды понял, что те, кто с ним работает, посвящены… То есть они тоже в заклинаниях разбираются. У них это называлось как-то вроде эмоционально смыслового кода. Валера на слух знал эту тарабарщину. Помнил…

С Валерой работали как с ретранслятором. То есть он должен был произносить колдовскую формулу, переводить ее на свой уровень и ретранслировать. Потом в виде импульсов она снималась датчиками с коры головного мозга и они получали спектр частот. Ну примерно что-то такое. И вот просто-напросто, накладывая эти частоты на какой-то текст, добивались посыла информационного.

— То есть воздействовали на окружающих.

— Колдовали. И, как понял Валера, использовали телекартинку.

— И как же он ушел оттуда? Как его отпустили?

— Он стал косить под психа. Старо как мир, но получилось. Наверное, использовал что-то из заклинаний. А потом просто сбежал. Его бы нашли и уничтожили, будь он хоть трижды колдун. Но началась у вас в Москве заваруха, потом продолжилась, и опыты эти как бы свернули. Ведомство-то было военное. Недофинансирование и прочее.

— Так это было до встречи Нового года со стариком Хоттабычем?

— До. Он тогда и квартиры-то часто менял оттого, что боялся.

— А после того как вы расстались, когда ты сбежал с той квартиры, вы не встречались?

— После нет. Я хотя и был в Питере, но с Валерой не встречался. Не удалось. И если честно, то и не хотелось.

— Ну живи покуда. А скажи еще, фамилию такую, Бухтояров, ты не слышал?

— Нет.

— А Охотовед? Кличка такая есть?

— Нет, начальник. Я все сказал. Теперь жить хочу. С чистой совестью в свободной Литве.

— Ну, будь свободен.

— Постараюсь.

Зверев вернулся тогда в комнату к Гражине. Про нее-то он и вовсе не спросил у Ларинчукаса. Все равно тот бы ничего более не сказал. Оставалось совсем немного времени до возвращения в Питер, и к тому же выпал преждевременный снег.

Вошел референт-душеприказчик. Он был не очень весел.

— Пойдемте.

Зверев встал, надел ботинки, поправил воротничок рубашки. Референт пропустил его вперед.

Они спустились в подвал. Цементный пол, стены в крупной кафельной плитке, белой, без орнамента. Лампа мощная на штативе, кресло зубоврачебное посредине. Рядом стол. На нем нечто такое, что Звереву сразу не понравилось. Цилиндр осциллографа, пультик какой-то, провода, клеммы.

— А где же Хозяин? — поинтересовался он.

— Какой Хозяин?

— Обыкновенный. Повелитель судеб.

— Вы что-то путаете, господин Зверев. Не было здесь никогда никакого Хозяина. Ни здесь, ни тем более в другом месте. А вот вы-то зачем сюда пожаловали?

— А вы зачем мне телефон прямой связи давали? Из озорства?

— Мы вас принимали за серьезного человека. Но вы наших надежд не оправдали.

— Я хочу сделать официальное заявление.

— Вам сейчас будет предоставлена такая возможность. В кресло сядьте.

— Кресло — это несколько навязчиво.

— Тем не менее сядьте.

Зверева подхватили услужливые руки, повели, посадили. Легли на запястья ремешки, затянулись как бы сами собой, прилепились пластинки датчиков. То же проделали и с лодыжками. На голову надели ему кольцо, от него еще нашлепки на виски.

— Вы не очень были с нами искренни, Юрий Иванович.

— Я ведь к вам в прошлый раз не напрашивался.

— Но сейчас-то сами пришли?

— Но вы же этого хотели?

— Вы нам как бы больше уже не интересны. Все, что могло произойти, произошло. Люди погибли, министры полетели, в стране вот-вот чрезвычайка. Вы же совсем рядом шли все это время. Руку на пульсе держали. Что ж на связь-то не выходили?

— Отчего же? Я докладывал руководству. Оно с информацией не справилось.

— Да вас как ребенка провели. Пока эту пусковую установку брали, пока людей отвлекли, он баржу подтянул к морвокзалу и выстрелил. Один офицер в коровнике готовит оружие возмездия, другой с баржи стреляет. Бред полный. И только потому, что бред, состоялось.

— Я хочу сделать заявление.

— Кому, интересно?

— Официальному представителю государственной власти.

— Все шутите? Вот чтобы шутить было неповадно, отвечайте на вопросы. Потом, может быть, разрешим. Все разрешим. Фамилия.

— Зверев.

— Имя.

— Юрий.

— Какой сегодня день недели?

— Среда.

— Когда у вас день рождения?

— Летом.

— Хорошо. Пусть будет так. Ваше отчество?

— Иванович.

— Фамилия.

— Зверев.

— Где вы работали до встречи с нами?

— В милиции.

— Где Вакулин?

— Погиб.

— Где Бухтояров?

— Не знаю.

— Где Охотовед?

— Не знаю.

— Это одно лицо?

— Да.

— Какой сейчас месяц?

— Ноябрь.

— Вы были на подводной лодке К-67?

— Был.

— Вы убили Костромичева?

— Нет. Разве он убит?

— Отвечать односложно. Вы женаты?

— Нет.

— Вас привезли сюда на автомашине?

— Да…

Примерно через час Зверева отстегнули от кресла, разрешили встать, размять руки.

— Идите пока к себе. Отдохните.

— А я не устал.

— Отведите его на диван. Чаю дайте.

— Водки нельзя?

— Нельзя.

— А жаль…

На настоящий допрос Зверева повели ночью.

— Зачем ты пришел к нам?

— Сделать заявление.

— Делай.

— Только Хозяину.

— Сейчас ты сделаешь нам все заявления, какие нужно.

Его били недолго. Просто от каждого удара ломались ребра, стальные костяшки пальцев безошибочно находили те точки, которые как бы многократно усиливали с виду легкие тычки и подзатыльники, толчки и затрещины. Кровь стекала тонкой струйкой изо рта его и капала на пол, недавно вымытый, еще влажный, прохладный и зовущий. Его поднимали и били снова, как бы невзначай. Потом усадили в кресло.

— Настоящую фамилию Охотоведа знаешь?

— Да.

— Назови.

— Бухтояров.

— А твоя фамилия как?

— Зверев.

— Какой сегодня день недели?

— Среда.

— Уже четверг. Где сейчас Бухтояров? Где Охотовед?

— Не знаю.

— Зачем пришел сюда?

— Сделать заявление.

— Делай.

— Только представителю власти.

— Какой власти?

— Законной.

Первый укол ему сделали под утро…

Три красных солнца поднялись над соснами, повисли, стали приближаться, опалили верхушки деревьев, и нестерпимо жаркий туман принял Зверева в свое лоно. Наконец, три светила, три угля горящих, три горелки газовых, вдруг оторвавшихся от плиты вместе с пламенем, образовав нестерпимый букет, вошли, приблизились к его лицу, опалили ресницы, пламя нашло глазницы и потекло в них…

— Ну, хорошо тебе, Зверев? Комфортно?

— Хо-ро-шо…

— Ты меня видишь?

— Вижу.

— Молодец. Значит, и слышишь. Тогда, чтобы видеть и слышать в дальнейшем, скажи, зачем пришел к нам, где сейчас Бухтояров, хотя у него другое имя, что ты хотел сказать Хозяину.

— За-я-вле-ние…

— Так заявляй!

— Только ему.

— Вот видишь, и речь вернулась. Что там с ним? Продолжим? Хорошо. Уведите его. Чаю. Пусть поспит немного. Следить за пульсом. Чтобы не откинулся.