Тройное Дно

В девятнадцать четырнадцать Зверев втиснулся в автобус. Обычная история. Дележ мест, ворчание и ответы на оное. Автобус шел вдоль Обводного, окна запотели. В салоне в основном молодые люди. Старикам с острова по вечерам в Питере делать нечего. Они свои поездки устраивают часов до трех. Наверное, потому, что темнота физическая накладывается и согласуется с той темнотой, что внутри. Времена такие…

А вот и туннель. Долгая и любопытная для нового человека поездка. А для завсегдатаев — напоминание. Поскрипывают сочленения в машине, скрипит музыка в плейере у здоровенного мужика рядом. Желтый свет, желтый лед или его предчувствие. Длинные лампы неонового освещения, не работающие через одну, и наконец — свет дневной, медленно приходящий в рукотворное и необходимое сооружение, когда машина на подъеме и уже почти наверху, где кольцо, парапет и холодные языки прилива. И тогда смолкают почему-то голоса в салоне. А уж лучше бы на пароме. Когда восемнадцать метров воды не над тобой, а под ногами, и небо, которое хочется увидеть, только голову запрокинь…

Зверев постоял у парапета. Справа станция аэрации. Слева и прямо дома. Воды земные и воды небесные. Если погода хороша и благоприятствует, виден Кронштадт. Сейчас не виден. За спиной опалина после взрыва. Шестьдесят седьмой забрал островных жителей и пополз вниз, в темноту и чрево туннеля.

Зверев отправился на прогулку. Дворец культуры или спортзал? Бассейн и тренажеры. Все равно имеет отношение к культуре. Он зашел в холл, осмотрелся. Вахтерша, молодая и веселая. Расписания секций и таблиц соревнований нет. Только аэробика и шейпинг. Хочешь быть здоровым — становись в шеренгу и пляши. Хочешь играть в волейбол — плати тысяч пятьдесят в час. Или сто.

Зверев спрашивать не стал, вышел. Пошел к каналу. Две мертвые коробки бывших общежитий и еще одна. Впрочем, на первом этаже несколько окон забрано фанерой. Значит, посещают бомжики графские развалины. Летом, наверное, там просто чудно. Много пространства и воздуха. Ему случалось видеть такие пристанища. Люди умудряются делать выгородки из картона и полиэтилена. Из коробок и ящиков. Квартиры в несколько комнат, где при определенной сноровке есть и провод электрический, накинутый на ближайшую доступную фазу, и старенький телевизор, и таз, и ведерко, и скатерть на сундучке. А уж какие здесь бывают гости, какие комедии и драмы!

Рядом баня. Ларек — «продукты». Магазин остался позади и правее. Разрабатывали и его. Обычная точка. По воскресеньям не работает. В субботу до трех. Начинает с одиннадцати. Заканчивает в пять. Еще три ларька на острове. Они там, правей. Один ближе к каналу, другие — точно в середине острова. Есть еще кафе возле филиала известного банка и буфет в семейном общежитии. Вокруг — порты. Лесной, рыбный, пассажирский… Навигация вообще-то закончилась, но все же прошел по каналу невесть откуда взявшийся лайнер, огромный, пассажирский, светящийся окнами. Буксир его протащил медленно и основательно. Зверев ни разу не бывал на борту такого судна. Прочитывалось светящееся — «BAR». И в нем люди. Туристы.

Белый и прекрасный лайнер, где нет бомжей и милиционеров. Где только прекрасные женщины и их друзья. Круиз. Слева — два корпуса бывших казарм бывших немецких военнопленных. Там — общежития без шансов на расселение. Вечные пленники острова. Разрабатывать их и вот это, восьмиэтажное, семейное, трудно. Много пришлых людей. Они приходят и уходят. Но и войти в этот круговорот легче, чем при устоявшейся спокойной жизни обитателей. Здесь все чисто. Все просвечено и известно. Пришел сотрудник, ушел сотрудник. По собственному желанию и зову совести. Есть небольшая ТЭЦ, есть проходная судоремонтного завода и озеро. Когда-то собирались делать док для ремонта и испытания подводных лодок. Потом, естественно, всякие стройки прекратились. Вместо дока — озеро глубиной пятнадцать метров. Поросло осокой. Водится совершенно любая рыба, только клевать не хочет. Озеро сообщается с заливом с помощью искусственного трубопровода. Таинственное и необъяснимое сооружение. Говорят, что, когда забрасываешь донку, кол не закрепить. Грунт необыкновенно твердый и скользкий. Есть на острове офис зоны свободного развития. Много всего есть на острове. Зверев вернулся к туннелю. Осмотр места будущей операции закончился. Он подробно знал о каждом доме из пояснительной записки к плану, бегло просмотрел список прописанных и просто проживающих. Потенциально способных на преступление и условно судимых. Знал, кто контролирует ларьки и магазинчик. Знал про беды судоремонтного завода и про то, что и где ловится зимой, по первому льду.

— Ну что, лицедей, как живется?

— Вашими молитвами.

— Должен сообщить приятное известие. Дело на вас, гражданин Пуляев, можно прекратить.

— Как, совсем?

— Совсем. Сейчас мы это дело отметим. Вот у меня чай и чудесные бутерброды. С ветчиной и сыром.

— У вас кормят хорошо. Я не жалуюсь.

— Давай, давай. У нас-то хорошо, а на этапе не очень.

— Каком этапе?

— На обычном. Неизвестно только, куда отправят.

— Кого?

— Вас.

— Так можно ведь прекратить?

— А можно и не прекращать. Фирма-то заявление не подает. Не хотят подавать. С чего бы это?

— Так и было у меня задумано. Им лучше от этих денег вообще отказаться.

— Правильно. Хорошая у тебя голова. Только вот применяется не по назначению.

— Это уж мои личные проблемы.

— Как же личные, когда я на тебя свое дорогое рабочее время трачу.

— Значит, есть нужда. Мы же по делу клоунов проходили.

— Вот я и говорю. Редкая у тебя голова, Пуляев. Удачливая.

— Мне этот разговор не нравится. Есть на меня дело или нет?

— Дело можно сделать. Например, попросить уважаемую фирму заявление намарать. За определенные гарантии. Тогда ты получишь примерно года два. И по этапу.

— А если не намарать?

— Тогда представители фирмы будут ждать тебя у выхода из нашего учреждения. Убивать тебя они не станут. Квартиры у тебя нет. Отработаешь на них годика два-три. Разница с тюрьмой небольшая.

— Какие еще есть предложения?

— Браво! Предложение есть. И серьезное. Поработаешь на нас.

— Как я могу на вас работать? Стукачом?

— Не совсем. Оперативным работником. Мы тебя в банду внедрим.

— Вы меня лучше в камеру назад внедрите… Я устал и хочу покоя.

— Дурачок. Тебе дело предлагают. Банда — это сильно сказано. Хотя, возможно, максимально точно. Пойдешь в одну неформальную организацию. Просто пойдешь. Ничего не будешь выведывать. Никого не станешь закладывать. Будешь рассказывать, что увидел и услышал за день.

— А чего ж своего не пошлете?

— Ты же умный человек. Если из Кремля секреты разбегаются по белу свету, то из нашей конторы — со скоростью света. Моих людей не знает никто. Они только со мной выходят на контакт. Но я допускаю, что кто-то где-то как-то засветился. Мне нужен человек свежий, нетронутый. В деле не бывший. У тебя к тому же все строго официально. Вышел из СИЗО, общежитие потеряно. Можно вернуть, да хлопотно. Вот и пьешь ты бульон с бомжами.

— С бомжами?

— Да, дорогой. С ними.

— А среди них убийца клоунов?

— Ты прирожденный оперативник!

— И что потом?

— Тебе никакого убийцы искать не нужно. Тебе нужно информацию собирать и добросовестно передавать мне на конспиративной квартире. Я сам не знаю, что там ищу. Но искать нужно там. Больше негде. Риска никакого. Ты никуда не ввязываешься, никаких погонь, задержаний.

— Никаких неосторожных шагов и действий.

— Вот именно.

— А Ефимов?

— А Ефимов посидит пока.

— Да он же вовсе ни при чем.

— И чудненько. А представь, вдруг ты его встречаешь в городе.

— Ну и что такого?

— А ничего хорошего. Ненужные эмоции. Риск лишних слов и выражений лица.

— А в случае чего вы мне его вышлете на связь!

— Слушай. Вот вернешься с задания, я тебя в штат возьму. Совершенно серьезно.

— И надолго это?