Черный нал

Объект находится в распадке, вокруг горы, перевалы, тайга. Непосредственно вокруг объекта — минные поля, датчики, три кольца охраны. Стрелять без предупреждения — еще слабо сказано. Все, что нужно, подвозят на площадку, потом водители выходят из кабин, их увозят, выходят солдатики из этого рая, загоняют машины. Потом возвращают их назад. Полная" проверка. Рентген и прочее.

Случаи побегов были, но все неудачные. Там у них все есть. По потребности. Есть деньги на счетах. И есть угасающая надежда вернуться на большую землю. Товарищ Че там Совершенно вжился в коллектив, очень изменился внешне, даже астма легендарная прошла.

Шпанск — то еще место. На пристани нас встречают пять огромных собак. Над этой породой потрудились овчарки, лайки бульдожка какой-то. Они опасливо поводят носами, кружат и то ли броситься хотят и хватануть зубами, то ли приласкаться.

У нас командировки каких-то кооператоров. Хотим в Шпанске вроде бы ларьки открыть, торговать здесь товаром ходким и дешевым. А заодно и поохотиться. Денек-другой. Наш сангарский пассажир, потоптавший в свое время джунгли, уже подготовил здесь базу, снял большой дом, на полу поролон, спальники, ружья, припасы всякие, дробь, сапоги и телогрейки. В Шпанске милиция и ФСБ занимают два двухэтажных кирпичных дома в центре, напротив то ли мэрии, то ли волостного совета. От безделья и любопытства местные чиновники могут предпринять самые разнообразные действия, поэтому шататься по населенному пункту нам не следует.

Грибанов объясняет ситуацию, ставит задачи. Вначале разведка. Витя, последний из боливийских могикан, ходил на объект с покойным Клеповым. Он и проверит обстановку вместе со Струевым. Грибанов распаковывает один из наших чемоданов, которые тащили трое молчаливых сотрудников аж из Москвы. Там рации. Маленькие и мощные. Мы учимся ими пользоваться, дело это нехитрое. Грибанов предупреждает, что без причины эфир тревожить не следует.

Мы между тем пересекли условную границу Северного полярного круга. Как бы вернулись месяца на два в раннюю весну или в позднюю осень, где снег и жухлые проплешины. Времени у нас немного. Грибанов торопится. “Боинг” в Иркутске ждать не будет. Опоздаем — начнутся варианты. До объекта двести верст. Отличная дорога сменится посредственной, потом прервется, а за шлагбаумом и первым пунктиром колючки — роскошная бетонка до самого объекта. По пути на ней два КПП. Это аппендикс верст в двадцать. По бетонке этой изредка ходят “КАМАЗы” и машины посерьезней. Есть тропы вокруг гольцов, на них мины. Витек получил карту минных полей в наследство. Датчики непредсказуемы, не очень эффективны.

Периодически буферную зону облетают вертолеты. Старика из гостевого дома, находящегося за территорией части, нужно вывести по ручью в зимовье, верстах в двадцати. Выводят Грибанов, Витек и я. Струев остается в Шпанске с тремя сотрудниками. Пароход на Якутск, к которому мы должны вывести Старика, через трое суток, вечером. Основное расстояние по дороге проходим на “ГАЗ-53”, арендованном уже Витьком. Машина крытая, фургон.

Мы ужинаем тушенкой, хлебом и апельсинами. Потом Витек со Струевым облачаются, забирают сухой паек, ружья, палатку и уходят. Грузовик подберет их у аптеки, на углу Ленина и Вилюйской. Четыре часа по дороге, потом углубиться до второго КПП, выйти опять на дорогу и вернуться. До шести вечера отдых — и уже по-серьезному назад.

В Якутске борт на Иркутск, борт левый, коммерческий, чтобы спокойно, без регистрации, без паспортного контроля. А там уже, считай, кубинская территория. “Боинг” двинет на Монреаль, а дальше их проблемы. Потом начнутся проблемы у Политика.

Все же наше появление вызывает некоторое смятение в умах местных жителей. Нравы здесь простые. Вначале появляется некая помятая личность, которая убеждается, что здесь не наливают и не дают пять тысяч. Потом приходит коллега Струева, проверяет документы, Грибанов ему подносит коньяку, стругает сервелат, долго расспрашивает про охоту, вдохновенно лжет про торговые павильоны, спрашивает про цены, номенклатуру товара.

— Какая тут, на хрен, номенклатура? — искренне удивляется милиционер. — Мы “Сникерсы” только по телевизору видим.

— Так вот же, — достает из кейса Грибанов “Сникерсы”, “Марсы”, “Фазеры” и дарит все это гостю. Тот убирает подарки в военно-полевую сумку, какие я видел только по телевизору и в детстве.

— А что, поди, гулагами обставились тут, — продолжает разговор Грибанов, — лагеря да зоны?

— Этого добра хватает.

— А ракеты-то, поди, имеете?

— Есть какая-то хреновина. Мы люди мирные. Наконец милицейский уходит. Дом наш бесхозный, вроде гостиницы, но чистый, с печкой, которую мы с радостью топим, телевизором неведомой марки “Волхов”, который похож на аквариум, с геранью и занавесками. На единственной кровати чистые простыни и накидка.

Мы находим на кухне газеты аж за шестьдесят шестой год и долго читаем их, растворяемся в мире и борьбе двух систем. Игорь Численко забивает итальянцам, Яшин берет все подряд, хлеб убирается, в Чехословакии оттепель. Не хочется оставлять желтые страницы и возвращаться из прошлого несбыточного дня.

Утром возвращается разведка. Витек уединяется с Грибановым. Струев просит чаю, молчит, смотрит в окно.

— Ну чего там, земеля? — спрашиваю я.

— Нам тут одного человека не хватает. Художника Птицы.

— Он-то зачем?

— А затем, что не нравится мне это совершенно. Грибанов явственно озабочен. На КПП нет охраны.

Нет никого на дороге. Хочешь езди, хочешь стой. Ни на втором посту, ни на третьем никого. Витек со Струевым совершили настоящий марш-бросок. Пока грузовичок с водителем, которому дали полмиллиона аванса и еще столько же после охоты, стоял припрятанным в одном интересном месте. Они аккуратно прошли за колючку, поднялись на голец у первого КПП. Никого. Спустились часа через полтора, пройдя вдоль бетонки, вышли ко второму. Ни одной живой души. Услышали вертолет, залегли в щели, в пихтовнике. Вертолет садился где-то около объекта, потом поднялся, улетел. Пробежали почти до конца, до контроля. Третий КПП, последний, пуст.

Вернулись к машине, едва не надорвавшись с непривычки. Отмахали почти тридцать километров.

— И что же, так вот иди по бетонке, садись на авто и уезжай? — спрашивает Грибанов самого себя.

Он долго лежит на кровати, заложив руки за голову, курит. Выходит во двор. Возвращается и опять ложится.

— Где этот водила? Нужно немедленно ехать.

— Ты что, начальник, — говорит Витек, — он теперь хлебного вина высосал с пузырь. Какая езда?

— Они охрану сняли. Что это значит? Только одно. Времени у нас нет вовсе. Что-то произошло в Москве. Они охрану сняли…

— Пойди у своего друга милиционера попроси колеса, небось не откажет. Метаться — дело провалить, — подводит итог Витек.

— Дело проваливать нельзя, — соглашается Грибанов.

— Вечером он будет как штык. Для здешних краев лимон — деньги аховые. Проспится. Он мужик спокойный, трезвый.

Впервые я вижу Грибанова растерянным. Но скоро он берет себя в руки.

В шесть вечера, как условились, мы выходим. Теперь уже с ружьями, с охотничьими билетами (и те нам Грибанов припас), с фонариками, в рюкзаке у Витька рация. Старшим резерва остается Струев. Он стремительно делает карьеру в АО “Цель”.

Мы выезжаем. Три часа можно просто лежать в фургоне, беседовать.

— Ну, хочешь правду? — спрашивает Грибанов меня.

— Правду еще рановато, — отвечаю я. — Нас же пока не на расстрел ведут?

— Не ведут, а везут, — мрачно шутит Грибанов.

— С вас, кроме суточных, гробовые.

— Ты человек везучий. Тебя рок бережет. Потому я тебя и взял с собой. Зотова с того света возвратили ненадолго. Все ради тебя. Ты в огне не горишь, в воде не тонешь.

— Храни меня мой талисман?

— Давай песню споем. “Черного ворона” знаешь?

— Я много разных песен знаю.

— Нет, давай “Ворона”. Будешь “Ворона”, Витек?

— Отстань.

— А я буду.

И Грибанов действительно поет. Долго, заунывно, страшно. Мы останавливаемся. Водитель, молодой мужик, справный и аккуратный, выходит, пинает скаты, смотрит в черное небо — и к нам под брезент.