Страница 100 из 117
Он посмотрел на станционные часы.
— Да и спешить-то некуда! Поезд отправится не раньше, чем через четверть часа.
Это было верно, и Мария улыбнулась счастливой улыбкой.
— Ах, Пьер, если бы вы знали, сколько радости доставило мне последнее посещение святой девы! Она улыбнулась мне, и я почувствовала в себе столько жизненных сил… Право, это было дивное прощание, не надо нас бранить, Пьер!
Он улыбнулся, ему стало немного стыдно своего волнения. Неужели ему так хотелось быть подальше от Лурда? Или он боялся, что Грот удержит Марию и она не вернется? А теперь, когда она была здесь, он даже сам удивился своему спокойствию.
Пьер все же посоветовал г-ну де Герсену и Марии войти в вагон; в это время он заметил приближавшегося к ним доктора Шассеня.
— А, дорогой доктор, я поджидал вас. Я был бы так огорчен, если бы мне пришлось уехать, не простившись с вами!
Старый врач, взволнованный до глубины души, перебил его:
— Да, да, я задержался. Всего десять минут назад я по дороге сюда разговорился с этим оригиналом командором. Он насмехался над больными, — вот, мол, едут умирать к себе домой, когда с этого, по его мнению, следовало бы начать. Вдруг он упал на моих глазах!.. С ним случился третий удар, которого он ждал…
— О господи… — пробормотал слышавший все аббат Жюден. — Он богохульствовал, и вот бог покарал его.
Господин де Герсен и Мария взволнованно слушали Шассеня.
— Я велел отнести его под навес товарной станции, — продолжал доктор. — Это конец, я ничем не могу помочь ему, он, без сомнения, не проживет и четверти часа… Я подумал, что ему сейчас куда нужнее священник, и прибежал сюда. Господин кюре, вы его знали, пойдемте со мной. Нельзя, чтобы христианин умер без покаяния. Быть может, он смягчится, осознает свои ошибки и примирится с богом.
Аббат Жюден тотчас же отправился с доктором Шассенем; г-н де Герсен, заинтересованный этой драмой, потащил за ними следом Пьера и Марию. Все пятеро вошли под навес товарной станции; в каких-нибудь двадцати шагах от них шумела толпа, никто и не подозревал, что рядом умирает человек.
Там, в безмолвном углу, между двумя мешками с овсом на тюфяке, взятом из запасов общины, лежал командор. Он был в своем неизменном сюртуке, с широкой красной ленточкой в петлице, и кто-то, бережно подняв его палку с серебряным набалдашником, положил ее на пол рядом с ним.
Аббат Жюден наклонился к нему.
— Мой бедный друг, вы узнаете нас? Вы нас слышите?
Одни глаза жили у умирающего, в них светилась упрямая воля. На этот раз удар поразил правую сторону, очевидно, командор лишился речи. Все же он пробормотал несколько бессвязных слов, из которых окружающие поняли, что он хочет умереть здесь, хочет, чтобы его не трогали и не докучали ему. У него не было в Лурде родных, никто не знал ни его прошлого, ни его семьи; три года он прожил, занимая скромную должность на вокзале, и был этим вполне удовлетворен; и вот наконец исполнилось его страстное, единственное желание — уйти в небытие, уснуть навеки. В глазах его была подлинная радость.
— Нет ли у вас какого-нибудь желания? — продолжал аббат Жюден. — Не можем ли мы быть вам чем-нибудь полезны?
Нет, нет, ему хорошо, он доволен, — отвечали его глаза. В течение трех лет он вставал каждое утро с надеждой, что вечером будет лежать на кладбище. Когда сияло солнце, он обычно говорил: «Вот бы в такой день умереть!» И смерть, освобождавшая его от этого ужасного существования, была ему желанна.
Доктор Шассень с горечью повторил старому священнику, умолявшему его оказать помощь умирающему:
— Я ничего не могу сделать, наука бессильна… Он обречен.
В этот момент под навес забрела восьмидесятилетняя старуха паломница; она заблудилась, не зная, куда идти. Колченогая, горбатая, крохотная, как ребенок, пораженная всеми старческими недугами, она опиралась на палку, а на ремне, перекинутом через плечо, у нее висел бидон с лурдской водой, с помощью которой она хотела продлить свое ужасное существование. В первый момент слабоумная старушка растерялась. Она посмотрела на неподвижно лежавшего на полу умирающего человека. Вдруг в мутных глазах ее мелькнуло сердечное участие, братское чувство дряхлого, страждущего существа к такому же страдальцу, и она подошла ближе. Дрожащими руками она взяла бидон и протянула его командору.
Аббат Жюден воспринял это как откровение свыше. После того как он столько молился о ниспослании здоровья г-же Дьелафе и святая дева не вняла его мольбе, в нем вдруг с новой силой вспыхнула пламенная вера, и он стал убеждать себя, что если командор выпьет лурдской воды, то исцелится. Священник упал на колени возле умирающего.
— Брат мой, эту женщину послал вам бог… Примиритесь с богом, выпейте и помолитесь, а мы будем молить его о милосердии… Господь докажет вам свое могущество, сотворит великое чудо и поставит вас на ноги, чтобы вы долгие годы поклонялись ему и прославляли его.
Нет, нет! Сверкающие глаза командора говорили: нет! Проявить такое же малодушие, как это стадо паломников, которые прибыли издалека, превозмогли усталость, чтобы валяться на земле и рыдать, умоляя бога продлить им жизнь на месяц, на год, на десять лет! Ведь так хорошо, так просто, спокойно умереть у себя в постели. Повернуться лицом к стене и уснуть навеки.
— Пейте, брат мой, умоляю вас… Вы выпьете жизнь, силу, здоровье и радость… Пейте, и к вам возвратится молодость, вы начнете новую, праведную жизнь! Пейте во славу божественной Марии, которая спасет ваше тело и душу!.. Святая дева открыла мне: вы, несомненно, воскреснете.
Нет, нет! В глазах командора был отказ, они все упорнее отвергали жизнь, и теперь в них можно было прочесть затаенный страх перед чудом. Командор был неверующим, три года он только плечами пожимал, когда при нем заходила речь о пресловутых исцелениях. Но как знать, что может случиться в этом чудном мире? Бывали случаи совершенно необычайные! А вдруг их вода действительно обладает чудодейственной силой, и, если они заставят его выпить ее, он оживет и для него снова начнется каторжное существование, отвратительное существование, которое Лазарь, жалкий избранник великого чуда, испробовал дважды! Нет, нет! Он не хочет пить и не хочет испытать страшную горечь воскрешения.
— Пейте, пейте, брат мой, — со слезами на глазах повторял старый священник, — не ожесточайтесь, отказываясь от божественной помощи!
И вдруг произошло невероятное — полумертвый человек приподнялся, стряхнув с себя сковывавшие его путы паралича, и заплетающимся языком хрипло проговорил:
— Нет, нет, нет!
Пьер увел совершенно сбитую с толку старуху. Она не могла понять, как это человек мог отказаться от воды, которую она берегла, словно сокровище, словно вечную жизнь, дарованную самим господом богом беднякам, не желавшим умирать. Колченогая, горбатая, опираясь на палку всем своим дряхлым восьмидесятилетним телом, она исчезла в толпе, страстно цепляясь за существование, жадно глотая воздух, наслаждаясь солнцем и шумом.
Марию и ее отца охватила дрожь, им было непонятно это тяготение к смерти, эта жажда небытия. Ах! Уснуть, уснуть без сновидений, в вечном мраке — что могло быть сладостней! Командор не надеялся на лучшую жизнь, не желал счастья в раю, где все равны и где царит справедливость, ему хотелось только одного — погрузиться в темную ночь, в бесконечный сон, навсегда уйти из жизни. Доктор Шассень также вздрогнул, потому что и он жил лишь одной мечтой, ждал лишь счастливой минуты, когда прекратится его существование. Но по ту сторону могилы его встретят на пороге вечной жизни дорогие покойницы — жена и дочь; как застыло бы его сердце, если бы он на миг представил себе, что больше никогда не увидится с ними!
Аббат Жюден с трудом поднялся. Ему показалось, что командор устремил свои живые глаза на Марию. Огорченный бесполезными увещеваниями, старый священник хотел показать ему пример отвергаемой им доброты господней.
— Вы узнаете ее, не правда ли? Да, это та самая девушка, которая приехала в субботу такая больная, у нее был паралич обеих ног. А теперь вы видите ее здоровой, сильной, красивой… Господь сжалился над ней, она выздоровела, возродилась к жизни — долгой жизни, которая ей предначертана… Неужели при виде ее у вас не возникло никаких сожалений? Вы хотели бы, чтобы и она умерла, вы не посоветовали бы ей выпить чудотворной воды?