Стеклянная тень

Я увеличил скорость и едва не промахнул поворот на карьер, он следовал сразу же за мостом. Река была последней преградой, а дальше можно катить куда угодно. Тут мне пришла новая идея. Я свернул на узкую бетонку, идущую через лес к знаменитому и единственному карьеру, где добывали белую глину для фарфоровых фабрик, выросших как грибы после открытия уникального сырья. Возникшая мысль ломала построенную мной теорию. Зачем грабителям выезжать из города на машине? У них есть скоростной глиссер, они могли вывезти изумруды по реке. Машина им понадобилась только для того, чтобы похитить жену Мезенцева.

Лес резко оборвался. По обеим сторонам дороги выросли заборы из сетки-рабицы. Бетонка покрылась глинистой жижей, выехать из этих мест на чистой машине было невозможно.

Километра три я пилил зажатый оградами и молил бога, чтобы не наткнуться на встречный самосвал. И как только они здесь разъезжаются? Наконец я въехал в зеленую зону. Пронесло. Дорога начала петлять и пошла вверх. На каком-то участке перед поворотом я наткнулся на обрыв, с которого открывался вид на реку. Чтобы до нее добраться, надо спускаться по крутому склону не меньше километра. Тут можно голову свернуть, бетонные столбики для машины не препятствие, если ехать на приличной скорости.

Через пару километров я наткнулся на деревеньку, точнее, село, так как тут стояла старая рубленая церковь. Домишки были не богатые, но крепкие, народ жил не бедный, возле многих участков — машины, кое-где на козлах сушились лодки.

У колодца я остановился, увидев крепкого мужичка с ведрами. Подойдя к нему, спросил:

— Куда идет эта дорога?

— Ты что же, сынок, заблудился? Ничего, не пропадешь. Через версту деревня Свиблово, а потом дорога выведет тебя к реке и ты уткнешься в паромную переправу. Паром большой, но один. Опоздаешь, ждать придется не менее часа. Пока он туда сходит, пока обратно.

— Понятно. К мосту вернуться быстрее. Тут верст пять до моста-то?

— Может, и по боле будет. Паром не для машин, а для скота предназначен и люда здешнего. На том берегу базар, за харчами туда жалуем.

— А ваше село как называется?

— Бугримово. Разрослось теперь. Городские скупили землю у леса. Раньше там поле было, овес выращивали для лошадей. Все застроили. Вода у нас больно чистая, от источников, как святая, не портится.

— Спасибо, папаша. А магазин у вас есть на селе?

Он указал на церковь, стоящую в стороне от дороги.

— Там хлебная лавка. Аксинья — баба хваткая, теперь и водочку закупает, и колбасу привозит. А так мы своим хозяйством живем.

— Хорошо у вас здесь. Воздух, вода с источников. А домишко можно снять на лето?

— У нас — нет. А в Свиблово сколько угодно, да и к парому ближе. Там одни старики живут, вот они углы и сдают.

Дорога к Свиблово шла под уклон. Я проехал по хлипкому мосту через заросший пруд, посчитал колдобины, прочесал с десяток луж и увидел деревушку, к ней шла проложенная машинами колея, с травянистым хохолком посередине. Луж там тоже хватало, было жалко подвеску. Перед поворотом я остановился, вышел из машины и прошелся по дороге метров двадцать в сторону деревни. Чутье меня не подвело. Я осматривал сухие участки между лужами, где остались отчетливые следы протекторов машин. Не так часто они здесь ездили, что было мне на руку. Слабые вмятины от лысой резины «Фольксвагена» ни с чем не перепутаешь. Он здесь был! Я пригляделся к деревеньке. Домики выстроились в ряд вдоль леса, их не больше тридцати. Светиться на яркой машине я не хотел, предпочел пройтись пешком, но надо было убрать БМВ с дороги, чтобы не мозолил глаза.

Проехав по дороге немного дальше, я наткнулся на амбар и оставил машину за ним, там, где ее не заметишь с дороги. На то, что у меня промокли ноги, пришлось закрыть глаза, зато я подобрался к домам со стороны огородов. Надо сказать, что никого из жителей на улице не оказалось. Я останавливался у каждого участка и вглядывался в дома. Кирпичные меня не интересовали, да и было их здесь раз-два и обчелся. Один домик привлек мое внимание. Участок порос бурьяном, колючками и крапивой. Местные жители каждый сантиметр засаживают овощами или зеленью, а этот выглядел заброшенным. Сними я здесь дачку, тоже палец о палец не ударил бы.

Перелезть через плетень не составляло труда, дальше пришлось продвигаться пригнувшись — из окон участок отлично просматривался. Соседний дом справа находился метрах в сорока, а левый и того дальше. Тут можно шуметь и врубать музыку на всю катушку, никто не услышит. Странной казалась тишина, как на кладбище, мертвая, только редкие вопли ворон ее нарушали.

Я подобрался к дому. Крыльцо, веранда, дверь и амбарный навесной замок. На окнах плотные занавески, но в одном месте у правого крайнего окна имелся просвет, сквозь него в комнату пробивалось солнце, и я увидел край стены. Остальное мне досказали обои, знакомые по фотографии. Я вернулся к крыльцу и осмотрел почву. Все совпадало. Следы от лысой резины и здесь нашлись. Меня, как собаку, сюда привел нос. На поиски ушло немного времени.

С замком пришлось повозиться, ломать я ничего не хотел. В сарае нашел гвоздь, проволоку, молоток и сделал отмычку. Замок не смог устоять против моей сообразительности. Дверь открылась, но тут я услышал шум со стороны улицы. В сенях имелось маленькое окошечко, выходящее на улицу. Стекло никогда не мылось и было покрыто какой-то серой, засиженной мухами, массой. Пришлось отскабливать себе пятачек, как это делают дети с замороженными окнами в транспорте. В этот пятачок я увидел мирную толпу, степенно возвращавшуюся к местам обитания: старушки в белых платочках, немного женщин среднего возраста и уж совсем мало старичков.

Тут меня осенило. Моя секретарша собиралась сегодня на кладбище — родительская суббота. Утром вся деревня отправилась пешком в Бугримово, там же церковь, а потом всей гурьбой двинулись на кладбище. Вероятно, оно не близко, если они возвращаются в седьмом часу вечера, но я не сомневался, что в этот дом никто не зайдет. Слишком много тут мусора и грязи, под лавкой груда пропыленных бутылок из-под дешевого портвейна.

В комнате из-за плотных занавесок было довольно темно, в нос ударил тошнотворный запах. Я нащупал на стене выключатель, и под потолком зажглась одинокая лампочка без плафона. Мне предстала страшная картина — пол, залитый кровью, возле кровати женщина с изуродованным лицом, будто в нее пальнули из ружья, набитого картечью. Волосы, фигура, одежда, дорогой браслет, кольца — все говорило о том, что это Мария Мезенцева. Я прикрыл нос рукавом и подошел к трупу, который уже облюбовали сине-зеленые мухи. Тело еще не совсем остыло. Женщину убили сегодня, часов пять-шесть назад, в это время мы с Дмитрием Мезенцевым ждали звонка похитителей. К смерти невозможно привыкнуть. Трупы мне приходилось видеть часто, но каждый раз нутро переворачивалось и сводило скулы от злости.

Я вышел на крыльцо, достал мобильник, но связи не было. Придется искать телефон. Теперь время работало на противника.

5

Следователь Шкляров и подполковник Базаров выслушали отчет частного детектива. Хоть в детали он их не посвящал, вопросов у них не возникло.

— Да, печальная и странная история, — покачал головой Шкляров. — Не могу понять одного, зачем уродовать лицо жертве? Либо мы столкнулись с бандой маньяков, либо они не хотели, чтобы труп был опознан.

— Хотели, хотели, Илья Наумыч, — уверенно заявил Базаров. — К чему устраивать весь этот спектакль? Если они задумали ее убить, то не имело смысла жертву развязывать.

Он передал Шклярову фотографию, присланную Мезенцеву по почте. Паршин ее показал им в первую очередь.

— Сфотографировали, бросили жертву в багажник, вывезли в лес, пристрелили и закопали. Ищи! Концы в воду и гудбай!

— Логично, — согласился Шкляров. — А вы что думаете? — спросил он детектива.

В это время на участке появились сотрудники Базарова. С ними пришли мужчина лет семидесяти, но крепкий, энергичный, и женщина лет сорока пяти.