Страница 97 из 118
Следует отметить, что, хотя Хайек стал своего рода божеством для консерваторов, он (как и Смит) понимал, что правительство играет в экономике важную роль. Вот что он говорил по этому поводу, обращаясь к сторонникам свободного рынка: «Наверное, ничто не принесло столько вреда, как несгибаемое следование… некоторым эмпирическим правилам и, прежде всего, такому принципу капитализма, как laissez‑faire — невмешательство»60. Хайек утверждал, что правительство должно играть свою роль в различных областях, начиная от регулирования продолжительности рабочего дня, денежно–кредитной политики и деятельности финансовых институтов до обеспечения потока соответствующей информации.
Экономические теории, созданные за последнюю четверть века, в значительной степени помогли понять происходящее и разобраться в том, почему рынки зачастую допускают сбои и что можно сделать, чтобы заставить их работать лучше. Идеологи правых и экономисты, им помогавшие, при активной поддержке заинтересованных финансовых групп, которым было очень хорошо в условиях дерегулирования, решили проигнорировать эти научные достижения. Они предпочли сделать вид, что последнее слово по поводу эффективности рынка сказали Адам Смит и Фридрих Хайек, чьи идеи затем были, может быть, немного уточнены при помощи некоторых причудливых математических моделей, результаты применения которых подтвердили прежние выводы. Но эти заинтересованные лица игнорировали замечания этих ученых о необходимости вмешательства государства.
Рынок идей не является более совершенным, чем рынок товаров, капиталов и рабочей силы. Лучшие идеи на нем не всегда берут верх, по крайней мере в краткосрочной перспективе. Но есть одна хорошая новость: хотя вздор о совершенных рынках может доминировать в умах некоторых представителей экономической профессии, ряд ученых пытались понять, как рынок работает на самом деле. Их идеями теперь пользуются те, кто стремится создать более стабильную, процветающую и справедливую экономику.
Глава 10. На пути к новому обществу
Говорят, что ощущение близкой смерти заставляет человека пересматривать свои прежние приоритеты и ценности. Глобальная экономика только что получила опыт, который мог закончиться для нее смертью. Кризис обнажил не только недостатки основной экономической модели, но и недостатки нашего общества. Слишком многие получали в нем преимущество за счет других. Чувство доверия оказалось утраченным. Почти каждый день мы узнавали новые примеры неэтичного поведения представителей финансового сектора. Оказалось, что они прибегали к схемам Понци, совершали сделки на основе инсайдерской информации, участвовали в хищническом кредитовании, а также использовали множество фокусов с кредитными картами для того, чтобы как следует «подоить» их несчастных владельцев. Однако в этой книге основное внимание уделялось не тем, кто нарушал законы, а легионам тех, кто, действуя в рамках закона, занимался разработкой, упаковкой, переупаковкой и продажей токсичных продуктов и вел себя при этом настолько безрассудно, что в совокупности такое поведение стало угрожать крахом всей финансовой и экономической системы. В конце концов систему удалось спасти, но за это пришлось заплатить цену, в которую до сих пор трудно поверить.
Простой тезис этой главы выглядит следующим образом: мы должны отнестись к этому моменту как к периоду расплаты и осмысления и хорошо продумать, какое общество мы хотели бы иметь, а также спросить себя: действительно ли мы создаем экономику, которая помогает нам в достижении этих целей?
Мы ушли уже далеко вперед по альтернативному пути — созданию общества, в котором материализм доминирует над нравственными обязательствами, где быстрый рост, которого мы добились, не является экологически и социально устойчивым, где мы не действуем сообща при решении наших общих потребностей, что отчасти происходит потому, что грубый индивидуализм и рыночный фундаментализм подорвали любую общность интересов и привели к безудержной эксплуатации неосторожных и незащищенных людей, а также к усилению социального разделения. Произошла эрозия доверия, которая затронула не только наши финансовые институты. Но еще не слишком поздно, чтобы устранить трещины, возникшие в здании нашего общества.
Как экономическая наука формирует общество и отдельных людей
Уроки нынешнего кризиса заставляют нас сделать вывод о необходимости коллективных действий, то есть об участии государства, что я неоднократно подчеркивал в этой книге. Есть и другие выводы: мы позволили рынкам слепо формировать нашу экономику, а они при этом способствовали формированию нас самих и нашего общества. Теперь появилась возможность спросить, является ли их способ формирования желательным для нас.
Нерациональное распределение редких ресурсов — наших человеческих талантов
Выше я уже показал, насколько нерационально наши финансовые рынки распределяли капитал. Но реальная стоимость сбоев нашего вышедшего из‑под контроля финансового сектора является, вполне вероятно, гораздо более высокой: их действия привели к растрате самого редкого ресурса — наших человеческих талантов. Я видел, что слишком много наших лучших студентов после получения диплома шли в финансовую отрасль. Они не могли сопротивляться притяжению предлагавшегося там огромного вознаграждения. В мои студенческие времена лучшие выпускники шли в науку или в медицину, занимались преподавательской и гуманитарной деятельностью. Они хотели с помощью своих мозгов изменить мир. Я очень хорошо помню советы моих родителей, когда я, как и все подростки, размышлял о том, что буду делать, когда вырасту. Они говорили мне: «Деньги не являют ся главной целью. Они никогда не принесут тебе счастье. Странный совет будущему экономисту. Пользуйся мозгами, которые дал тебе Бог, и будь полезен для других. Тогда ты будешь получать удовлетворение от жизни».
Если только социальная отдача была бы сопоставима с частными доходами, то огромные вознаграждения, получаемые в финансовом секторе, отражали бы столь же огромные успехи в развитии общества. Иногда такое случается, но гораздо чаще этого не происходит. Не было этого и накануне нынешней катастрофы.
Как рынок изменил наше мышление и деформировал наши ценности
Стандартная экономическая теория исходит из допущения, что мы рождаемся с уже полностью сформированными предпочтениями. Но на это формирование влияние оказывает все, что случается вокруг нас, в том числе и, возможно, сильнее всего и то, что происходит в экономике.
Слишком многие люди поверили в теорию, утверждающую, что размер оплаты, получаемой человеком за свой труд, отражает его вклад в жизнь общества, и пришли квыводу, что у тех, кто получает очень высокую плату, этот вклад, должно быть, является наиболее ценным. Слишком многие стали отдавать предпочтение тому, что ценно для рынка. Высокие зарплаты банкиров говорили о том, насколько важной является банковская деятельность.
То, как рынок изменил наше мышление, можно проиллюстрировать нашим отношением к поощрительным выплатам. Что можно сказать об обществе, в котором главный исполнительный директор говорит: «Если вы заплатите мне всего 5 миллионов долларов, я буду работать лишь вполсилы. Если вы хотите, чтобы я уделял работе все свое время и внимание, вы должны делиться со мною частью прибыли»? А ведь именно так и говорят руководители высшего уровня, когда заявляют, что их работу надо стимулировать оплатой, размер которой увеличивается с повышением показателей деятельности руководимых ими корпораций.
В прошлом существовал общественный договор о разумном распределе- нии выгод, которые достигались в результате совместных действий в экономике. В корпорации зарплата руководителя, как правило, была в 40 раз выше, чем у среднего работника, и эта цифра казалась очень большой, гораздо большей, чем в Европе и Японии. (Руководители большинства этих фирм, гак же как и рабочие, являлись наемными служащими, то есть они не были владельцами фирм. Но они занимали должности, позволяющие им принимать решения, включая решения о том, какая часть дохода фирмы идет акционерам, какая — работникам, какая — им самим.) Около четверти века назад, когда началась эпоха, где активную роль играли Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган, в этой области произошли масштабные изменения. Чувство справедливости, которым руководствовались при назначении размера вознаграждения, было заменено на волевое решение: высшее руководство само стало определять, какую долю доходов оно может выделить себе.