Раяд

Блаженство обернулось мукой. Но на следующий день животы успокоились, и им снова захотелось пойти в продмаг и затовариться конфетами, но только денег уже не было. Теперь, конечно, им казалось глупым переводить столь ценный продукт на идиотскую игру в блевание, но было поздно.

Костя опустил кружок лимона в свой чай и позвал Вику и Ленку. Когда они вошли, Костя задумчиво сыпал сахар на лимон, ожидая, когда же тот пойдет ко дну.

– Что это ты делаешь? – засмеялась Вика.

– А это у него привычка такая, – махнула рукой Ленка: мол, дитя малое, что с него возьмешь?

Костя оторвался от своих мыслей и улыбнулся:

– Есть немного.

– А чем ты занимаешься? – спросила Лена Вику. Видимо, это она еще не успела выяснить.

– Учусь, – ответила Вика, мешая ложкой сахар. – На юридическом.

– А это что? – вежливо спросила Ленка.

– Это там, где люди изучают законы.

– А что такое законы? – все так же вежливо спросила Ленка.

Вика недоуменно посмотрела на Костю – Ленка была слишком большой, чтобы задавать такие детские вопросы. Но Костя только улыбнулся в ответ. Ленка любила играть в такое любопытство для поддержания беседы. И, конечно, как любой ребенок, шла в своем любопытстве до конца.

– Ну, законы – это правила такие для людей, – ответила Вика, подыгрывая Ленке.

– А зачем изучать правила?

– Чтобы следить за тем, чтобы их соблюдали.

– А зачем соблюдать правила?

Вика засмеялась.

– Затем, что, если люди не будут соблюдать правила, не будет порядка.

– А зачем порядок?

– Чтобы люди знали, ради чего они соблюдают правила, – ловко закольцевала логическую цепочку Вика и выжидающе посмотрела на Ленку.

Та замерла, сложив бантиком губы, и задумчиво завращала глазами.

– Ничего не поняла, – сказала она наконец и, спрыгнув со стула, побежала в свою комнату.

Костя повернулся к Вике.

– Ты слышала про акцию?

– А ты хочешь пойти?

– Ну, если ты пойдешь, и я пойду, – соврал Костя (он бы пошел в любом случае).

Вика улыбнулась.

– Я пойду, если ты пойдешь.

– Значит, мы оба пойдем, – сделал несколько идиотичный, но логически напрашивающийся вывод Костя. – А что там будет-то?

– Сам увидишь, – снова улыбнулась Вика. Оказывается, после преодоления какого-то барьера в сближении с человеком она становилась довольно улыбчивой. И хотя Костя не очень любил улыбчивых людей, в Вике это его почему-то не раздражало.

– А выпить у тебя нет? – спросила она, игриво поерзав на стуле.

– Только вино. Хочешь?

Вика кивнула, и Костя достал из холодильника початую бутылку вина.

– Красное вино? – спросила Вика.

– Ну да.

– А чего в холодильнике? Это белое вино надо в холодильнике держать, – усмехнулась она.

– Серьезно? – удивился Костя и смущенно добавил: – Да я как-то не очень в винах. Белое, красное. Я почему-то купил, а почему, сам не знаю.

– Чувствовал, что я приду, – засмеялась Вика.

– Наверное.

Костя понимал, что разговор надо продолжать в романтическом духе, но, к его удивлению, Вика сама свернула совсем в другую сторону.

– Ты с Генычем говорил. Он мне рассказал.

Костя растерялся – с какой, интересно, стати Геныч говорил Вике об их разговоре? Они что, настолько близкие друзья?

– Да, – признался он непринужденно, – говорил.

– И что, – улыбнулась Вика, – ты с ним поспорил?

– Нет, я просто кое-чего не понимаю, – сказал Костя, разливая вино по рюмкам – бокалов он не нашел.

– Чего ты не понимаешь?

– Я – человек здесь новый. Наверное, не все знаю, но смотри, что получается. Вокруг Москва. Правильно?

Вика, пригубив вина, кивнула.

– Вам туда можно, а приезжим к вам сюда нельзя?

– Ну, Москва сама по себе. А у нас своя территория. И за ней мы никого не трогаем. Пусть живут как хотят. Но имеем же и мы право на свой кусок территории и жизни. В конце концов, как на тебя будут смотреть в каком-нибудь кавказском ауле, если ты русский? В лучшем случае трогать не будут, а в худшем возьмут в качестве раба.

– И это мне говорит будущий юрист, – усмехнулся Костя, качнув головой.

– А в нашем праве на такую жизнь состава преступления нет, – пожала плечами Вика, и в ее голосе зазвучали неприятные металлические нотки.

– А в убийстве тоже нет состава преступления?

– В каком убийстве? – удивилась Вика. – А-а… ты, наверное, про этого… который следователь. Ну, это я не знаю. Мало ли, какие могли быть у него дела. Можно подумать, убийство – такая редкость в Москве. Нет, конечно, жаль… тем более что.

– Что? – перебил ее Костя.

– Да ничего, – чуть смутившись резкости Костиного тона, тихо сказала Вика, – он, в общем, мужик был неплохой.

– Кто?

– Ну ты про кого говоришь? Про следователя?

– Ага.

– Ну да – больше-то никого и не было. Я и говорю, что мужик он нормальный был.

– А ты откуда знаешь?

– Ну я же с Генычем общаюсь, а этот следователь, забыла, какая-то армянская фамилия у него была, он их всех к себе таскал. И меня тоже вызывал.

– И что? Давил?

– Он? Да нет. Просто порасспрашивал и отпустил. Да и со всеми так.

– Мордой об стол не бил, лампой в лицо не светил? – полушутливо спросил Костя.

– Ха-ха! – рассмеялась Вика. – С чего это? Нет… такого не было. Просто вопросы какие-то задавал. Самые обычные. Единственно, что… я лично даже ничего не подписывала. Никаких протоколов, ничего. Меня как юриста это, конечно, слегка удивило, но зачем же я буду спрашивать, на рожон лезть? Нет так нет.

Костя почувствовал, что растерян больше, чем следует: если Геныч говорил с Викой, значит, Вика в курсе Костиной миссии в районе – следовательно, глупо продолжать изображать из себя просто нового жильца. С другой стороны, если Вика не знает ничего, то выдавать себя с головой тоже опрометчиво. Похоже, надо просто аккуратно выбирать слова и выражения. Пообтекаемей. Порасплывчатей. Плюс-минус, как говорит Хлыстов.

– Значит, Геныч за идеолога? – спросил он.

Вика засмеялась.

– Да нет. Просто человек с мозгами.

– И ты с ним во всем согласна.

Вика пожала плечами.

– Скорее да. Пойми, люди хотят здесь жить спокойно.

– И потому выдавливают.

– Брось, – неожиданно перебила его Вика. – В юриспруденции нет термина «выдавливают». Для подобных действий законов нет. А любить или не любить – это их частное дело. Ты вот любишь свою маму?

– Мама умерла, но… любил, конечно.

– Прости. А ты любил своего дедушку?

– Я был маленький, но… любил.

– А, скажем, брата дедушки?

– У него не было брата, была сестра, я ее видел пару раз, но в общем, наверное, любил, все-таки родная кровь.

– Но, если бы тебе пришлось выбирать между сестрой дедушки и мамой, кого бы ты предпочел?

– Я не знаю, – растерялся Костя, – ну, наверное… маму.

– Правильно, – подытожила Вика. – Но ведь это не значит, что ты ненавидишь сестру своего дедушки. Просто любовь имеет степени. Кто-то от нас дальше, кто-то ближе. Мы нормально относимся вообще к людям разных национальностей, но глупо было бы ожидать от нас большей любви к татарам или американцам, чем к тем, кого мы считаем своим народом.

– Это очень общо, – отмахнулся Костя, но Вика не собиралась отступать.

– Нет, не общо. Я же не говорю о фанатичной любви к народу, но ты же понимаешь, что русская культура, вообще русское тебе ближе, чем, скажем, китайское. Почему же ты не имеешь права себе в этом признаться? Почему не имеешь права отстаивать это право?

Костя с удивлением посмотрел на Вику.

«Ничего себе их тут всех обработали», – подумал он.

– Послушай, Вик, но ведь ты понимаешь, что такая… резервация, как ваш район, долго не протянет. Моральный аспект такого существования я опускаю. Просто… есть экономические, есть… куча других причин.

– Ну почему же? – пожала плечами Вика. – Просто надо избавляться от ракушек.

На слове «ракушки» Костя невольно вздрогнул: «Дались им эти ракушки».