Раяд

– Ладно, представитель нового поколения интеллигентных чекистов или что там, не об том речь. Именно потому все это и имеет будущее, что здесь – не каста избранных, не секта, не товарищество с ограниченной ответственностью. Все подобные структуры никогда ничего не добились и не добьются именно потому, что они закрыты и действуют по принципам избранности. Масонская ложа вообще не пойми чем занималась. Напускала какой-то туман загадочности и всесильности безо всякой конкретной цели. Религию я вообще опускаю, она провалила все, что только можно. То есть она сама, конечно, ничего не проваливала, но церкви. Они давно превратились в закрытые структуры с какими-то своими механизмами и малопонятными целями. Коммунизм в нашей стране тем более в представлении не нуждается. Какие-то идиотские национализации, колхозы, искусственно насаждаемые пятилетки, и всё под призывы к какой-то там интернациональной борьбе, а под этим соусом гнобили евреев, своих резали, народы депортировали. Нацизм – ну, тут и говорить не о чем, агрессия чистой воды, да еще и теориями о превосходстве одной расы над другой.

– А у вас не нацизм?

– Упаси бог. Мы же не говорим, что хачи хуже. Хотя, объективно говоря, мерзковатые люди, скользкие. Русский мужик туповат, но не скользок. Просто у хачей есть своя родина, и они должны помнить, что они в гостях. Да, начало немного агрессивное, но потом все устаканится. Это типа толчка у бегунов – срываются с места как чокнутые, а потом постепенно входят в ритм. Москву, конечно, надо от них очистить, а в остальной России пусть знают свое место. Желательно еще над ними контроль осуществлять.

Заметь, мы даже к объединению не призываем. Оно произойдет само, на добровольных началах и безо всякого принуждения. Автоматически.

– Знаешь, – усмехнулся Костя, – теория теорией, а практика практикой. У всякой благой цели есть негативная сторона. Кто может дать гарантию, что такое автоматическое объединение не превратится в будущем в бесчисленные отделения, разделения, распады, развалы и как следствие – в войну? Есть же, в конце концов, внутренние противоречия помимо национальных! Начнутся проблемы – кто полукровка, кто на четверть, кто сочувствует. А тут под сурдинку можно и интеллигенцию порезать.

– Есть такие противоречия. Но и они играют в нашу пользу. Они должны быть устранены общей заботой. Представь, что ты – часть некоего общего организма. Зачем тебе воевать против другой части? Почки не воюют против печени. Мышцы не восстают против клеток мозга. Артерии не конкурируют с венами, хотя им, казалось бы, есть что делить – кровь. В своей части тела они все прекрасно работают. С какой же стати желудок начнет отвоевывать пространство у легких? Ведь, случись такое, легкие не смогут работать, человек задохнется и умрет, а вслед за ним и агрессивный желудок. Люди должны это понимать – очищать свое пространство, но не отбирать его друг у друга. А интеллигенция. Что тут сказать? – развел руками Геныч. – У них судьба такая. Им ни при каком режиме не будет благоприятно. Так или иначе, на Руси их всегда слегка прессовали и будут прессовать. И это, кстати, хорошо. Элемент сопротивления должен быть.

– Ну хорошо. И кто это все будет контролировать?

– Власть. Власть должна спокойно признать существующую проблему и помогать ее решать, а не мешать. Но! Контролировать.

– Одной рукой помогать, а другой карать?

– Да. Именно.

– Эдак народ начнет сходить с ума.

– Как историк я тебе напомню кое-что: 1922 год. Что произошло в России?

– Много чего. Если ты про нэп, то.

– Именно. Нэп. Частная собственность, частный капитал и при этом жесточайшие чистки, идеология, «философский пароход», если помнишь.

– Помню. На котором отправили интеллигенцию к чертям собачьим.

– Именно. А она еще при царском режиме скулила. Высылать и расстреливать – это глупость несусветная. Демократия – это воля народа, большинства. Это надо сохранять. Но я не об этом. Я о том, что никто не сошел с ума от противоречий. Еды во всех магазинах навалом, бизнес процветает. При этом продолжаются аресты и суды над какими-то несчастными «контрреволюционерами». И всё тип-топ.

– Ладно. В Чечне я действительно служил. И в душе, как ты говоришь, я за то, чтобы титульная, или как там, нация оставалась таковой. Но в данном случае меня смущает не цель, а средство.

– Любопытно, – усмехнулся Геныч.

– Ничего любопытного. Вот ты говоришь, власть должна контролировать. А у вас здесь тусуется Гремлин. На котором – и это, похоже никто не скрывает – убийство Оганесяна. Это как?

– Мне нравится твоя откровенность. И вообще приятно поговорить с умным человеком.

– Ну, спасибо, – усмехнулся Костя. – Значит, я умный?

– Ну, уж поумнее Оганесяна, – спокойно ответил Геныч. – И национальность его тут ни при чем. Он просто идиотом был, прости господи. Я бы с ним мог два часа говорить, он бы половины из того, что я сказал, не понял. Но… откровенность за откровенность. С Гремлиным ты, Костя, попал, что называется, в больную точку. Гремлин. Вот это та самая долбанутая часть того народа, на благо которого мы и трудимся. Понимаешь, к любой идее всегда присасывается всякий сброд, который извращает идею. Как ракушки к днищу корабля – не мое, кстати, сравнение. Один умный человек мне сказал. Так вот, корабль при таком раскладе получает нежелательную осадку. И идея получает ту же самую осадку. В идеале от таких ракушек надо избавляться. Они тащат нас на дно. Если не веришь, буду с тобой совсем откровенен. Пару дней назад в одной из подмосковных электричек произошла стычка с кавказцем. Он остался жив, хотя шансы у него были минимальные. И руководил всем этим Гремлин.

Геныч прищурился и выдержал паузу.

«Мило, – подумал Костя, – уже сливают информацию. Проверка на вшивость».

– Так вот, я имел разговор с Гремлиным на этот счет. И я ему прямо сказал: «Если запалитесь по самые ваши бритоголовые яйца, ни я, ни кто другой помогать вам не будет. Потому что вы и всякие там марширующие под свастиками идиоты и есть те самые ракушки, которые мешают кораблю нормально плыть».

– А хлыстовы вам помогают?

Геныч засмеялся.

– Профессионально информацию выуживаете, товарищ как вас там по фамилии. Но ответ мой таков: нет. Не помогают хлыстовы. Потому что Хлыстов – мудак и солдафон. Причем мудак жадный, а солдафон хитрожопый. Комбинация убойная.

– А Гремлин, значит, лучше?

– Опять мимо. Просто Хлыстов – это оборотная сторона Гремлина.

– Понятно.

– Сомневаюсь, – покачав головой, усмехнулся Геныч, и от Костиного внимания это не ускользнуло.

– Но ведь Хлыстов – представитель твоей власти, той самой, которая должна одной рукой карать, другой поддерживать.

– Хлыстов – плохой представитель слабой власти. – Тут Геныч резко вскинул глаза на Костю и добавил: – Только не надо мне шить «революцию». Я не за смену, я за корректировку.

– А ты знаешь, что с 1990 года в этом районе были сплошные группировки и они всем заправляли? Так вот, тогда никого в районе это не смущало, народ совершенно спокойно переживал все эти перестрелки, разборки. А ведь были и жертвы. Среди простого населения. А дальше происходит удивительная метаморфоза. Бандиты, уже ставшие практически родными, изгоняются какими-то новыми русскими. Причем с согласия и даже при помощи того самого народа, который был почти равнодушен к бандитам. Публичные дома сносятся под радостные вопли невесть откуда взявшихся демонстрантов, казино закрываются, и так далее. Теперь эти новые русские начинают вкладываться в инфраструктуру, строить что-то приличное, школы, больницы. Люди продолжают жить как жили. Постепенно выясняется, что новые русские хотят превратить этот район в элитный. А это значит, что начнутся выселения, переселения, старые дома объявят аварийными, ну и прочее. Однако это совершенно никого не смущало. Но грянул дефолт. Тут опять под вопли каких-то демонстрантов пишутся гневные письма и жалобы: «Мы – простые люди», ля-ля-ля. Вся эта затея с элитным районом как-то рассасывается, и теперь здесь появляются кавказцы и прочие иноземцы, которые как сыр в масле катаются. Строят рынки, ларьки, кафе, тот же кавказский ресторан, хотя он слегка за границей вашего района. И снова – на улицах нерусская речь, везде грязь, снуют безумные челноки, под складские помещения скупаются непонятными лицами квартиры на первых этажах, но при этом коренное население живет как жило. И так почти десять лет. После этого кавказцы исчезают. Квартиры снова перепродаются, появляются какие-то новые люди, а оставшихся нерусских начинают гнать поганой метлой, как будто только что о них вспомнили, хотя они почти десять лет жили здесь припеваючи.