Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 39 из 55



– Руку на сердце? – засмеялся Костя. – Ты вроде, Геныч, не дурак, а чушь несешь какую-то. Разве ты не видишь, что вся эта ваша чистота, все эти ваши магазины, вся эта ваша напускная вежливость и типа идеальный порядок – все это ненастоящее?

– В смысле?

– Это пока они объединены общим врагом. А на самом-то деле, дай им волю, они друг дружку порежут. Думают-то они совсем не так.

– Да какая нахрен разница, что они на самом деле думают или чувствуют? Кого это вообще ебет? Тебя? Меня? Вон, америкосы все время улыбаются, и что? Кого-то сильно волнует, что под улыбкой у них неоплаченные счета, долги, ненависть к неграм или еще какая-нибудь хуйня? А настоящая это улыбка или нет – мне лично по барабану.

– Да ведь не в улыбке же дело! Просто… улыбка у американцев – это их. А то, что я здесь вижу – это не наше!

– Да что тут ненашего-то? Русские типа вечные интернационалисты? Да и кого трясет? Петру Первому тоже говорили – не надо окно рубить в Европу, не надо бороды стричь, не надо с пьянством бороться – это не наше! Прорубил окно, бороды состриг и с пьянством, как мог, поборолся. И Россия зацвела.

– Да не в этом же дело! Они же это делают напоказ, себе хотят что-то доказать.

– Господи! – засмеялся Геныч. – Да разве плохо, когда человек ведет себя достойно, пытаясь себе что-то доказать? Да ради бога. Если где-то тонет мальчик, а прохожий решит его спасти, допустим, без риска для себя и мечтая о вознаграждении или славе, то флаг ему в руки. Какая мне нахуй разница, что там была за причина? Главное – поступок.

– Но они же врут сами себе!

– Ох, ё! Да ты, я смотрю, сама добродетель. Врут. Врут. Все всегда врут. В России врать – как дышать! Все остальное – интеллигентские штучки. Насчет справедливости, честности, неподкупности, прямоты, «жить не по лжи» и так далее. К народу это не имеет никакого отношения. Нет, есть, конечно, глобальная ложь, с которой бывает трудно смириться, да и то только тогда, когда она помножена на жестокость, грубость и прочее, а врать, привирать, подвирать – это совсем другое дело. Заметь, только в русском языке есть ложь и вранье. Два близких слова, но с тонкой разницей. В слове «ложь» – пафос, обвинительная интонация, лицемерие, в слове «вранье» – снисходительность, юмор, фантазирование, если хочешь. Глупы были те, кто призывал народ к какой-то там честности. На хера она кому сдалась, эта честность? Русский народ на том и стоит, что уверен: кристально честных людей нет. И ведь прав. И не доверял он никогда всякой интеллигенции именно потому, что сама интеллигенция толком не знала, что такое честность. Или не хотела знать. Спала с чужими мужьями-женами, толкуя о высокой любви, болтала о братстве, спасая, блин, собственную шкуру, не верила в Бога, хотя истово к нему взывала, клялась в любви к мужику, называя его при этом в лучшем случае «любезный», а то и просто «человек», но при этом умудрялась, заметь, не краснея, взывать к борьбе против лжи. Ха! А ты попробуй быть честным, когда ты – маленький человечек, болтающийся в паутине бесконечных связей с другими живыми существами. Одного спасешь, другого в петлю затянешь. Скажешь правду – сделаешь больно. Простой человек это понимает, а интеллигент понимает, делает, потом себя корит, а потом еще и других учит. И выходит, что его вранье гораздо хуже вранья народного, так сказать, ибо интеллигент знает, что нечестен, подчас даже сам с собою. А это значит что? Правильно. Двуличие. А народ… народ ходит в церковь, а потом ближнего своего раздевает до последней рубашки, клянется в любви к Родине – и тут же готов ее пропить, верит сначала в царя, затем в коммунизм, затем в президента – и, заметь, всё искренне. А начнешь его корить, так он либо удивится (тоже искренне, кстати), либо пошлет тебя куда подальше, а то, пожалуй, и в морду даст. Потому что с какой стати ты ему проповеди читаешь, если сам такой? И получается, что всем этим возмущениям и проповедям просветительским грош цена. Хочешь блага для народа? Делай. Только, бля, не юродствуй и не поучай. А то быстро врагом станешь. Не надо дьявола поучать – он этого очень не любит. Его надо приручать.

– Это народ – дьявол?

– Наш? Да не совсем. Скорее джинн такой, не хороший, не плохой. Пока в бутылке сидит – не разберешь. А выпускать его из бутылки надо постепенно, иначе рванет на всю катушку, сам сдуру осколками порежется и тебя зацепит.

– А хачи?

– А вот хачи – дьявол. Но и с ними надо тоже умеренно. Потому я и против убийств. Убийства развращают и провоцируют. Одному дай убить, другому дай – во вкус войдут, как те, так и другие. Я уж молчу, что начнут убивать всех подряд. Это уже война. Нет, так нельзя. Надо наказывать, но несколько убийств пойдут на пользу дела.

– И ты думаешь, что сможешь удержать джинна?

– Ха! Во-первых, почему только я? Я не один. Все, у кого есть голова на плечах и кто думает так же, как я, – мы все стараемся как-то просвещать народ, следить за ним. Сейчас, кстати, готовим газету. Только не спрашивай, кто и где.





– А-а. И какое же название? «Новый порядок»? Или «Русские идут»?

– Ай, – отмахнулся Геныч. – Не смешно. Если интересно, она будет называться «Район». И всё. И никаких призывов бить жидов и вообще всех нерусских ты там не увидишь. Будет взвешенная политика. Народу надо дать понять, что, во-первых, есть благая цель, а во-вторых, она не тупая. Во все тонкости народ, конечно, не надо посвящать – он просто не врубится и начнет злиться. А общий смысл донести необходимо. И потом, ненависть – ненадежный материал. На нем строить все равно что на песке. Вот представь себе: какой-то простой русский парень любит простую русскую девушку. А она берет и уходит к какому-нибудь кавказцу. Да от одной мысли, что какой-то черножопый вгоняет свой член в его любимую, у парня крыша от ненависти поедет. Такого я сам через пять минут завербую и пошлю рынки громить. И он не пойдет, а побежит. Но что станет с ним через год? Любовь его сойдет на нет, он полюбит другую, да и вообще... Конечно, ему можно будет промыть мозги за год, но… той агрессии в нем уже не будет. Поэтому ненависть надо не возбуждать, а как бы подкреплять – фактами, здоровым пониманием социальной и политической ситуации. Даже не ненависть, а легкое такое: «Мы здесь хозяева» – вот это правильно. То есть чтобы русские люди давали окружающим приезжим понять, что те в гостях, и, если будут вести себя как свиньи, их будут карать. Это уже не нацизм, это здоровый патриотизм.

– Ну хорошо. Допустим. Но вы-то здесь живете своей особой жизнью. Ты не хуже меня знаешь, что русские здесь получают больше денег за такую работу, за которую они бы в другом районе не взялись.

– И слава богу!

– А происхождение денег тебя не интересует?

– Ну, допустим, префектура пошла нам навстречу. Район надо содержать в порядке, а хачи и раскосые сюда не лезут – значит, выделили нам что-то.

– Навстречу вам пошла? Интересно. Вы здесь устраиваете какое-то свое государство, а префектура идет вам навстречу.

– Ой, – поморщился Геныч, – только не надо ереси. Здесь живет такой же народ, как и везде. Здесь только начало. И потом, не надо вешать лапшу по поводу того, что нас типа кто-то тайно поддерживает. В душе нас поддерживают все. И в верхах, и в низах. И твое начальство, и ты сам.

– И я? – усмехнулся Костя.

– Ну со мной-то играть не надо. В гробу ты этих хачей видал. Мне Бублик рассказал, как ты их раскидал. Не удивлюсь, если ты в Чечне служил. Хотя по тому, как ты говоришь, на тупого солдафона ты не смахиваешь.

– Ну спасибо, – усмехнулся Костя. – У меня, считай, полсемьи – интеллигенция.

– Так и знал, – поморщился Геныч. – Вся эта ваша интеллигентская чушь так и лезет.

– Да? – снова усмехнулся Костя. – Но вторая-то половина – военные.

– А-а. Ясно. И что? Считаешь, что можешь быть объективным, раз у тебя такое единство противоположностей в одном флаконе?

– Нет, – покачал головой Костя, – объективным может быть тот, кто над, а не тот, кто между.