Последний грех

Раскаленный до предела, прут дышал жаром. Макс поднял его и посмотрел на свет. Острие быстро остывало, но сам стержень не спешил терять багрянец. Пора. Он поднес прут к воронке, вставил и с силой ударил по нему молотком. Железо мгновенно влетело в плоть. Вторжение! Крик! Душераздирающий вопль! Тысячи, нет — миллионы, миллиарды раскаленных игл вонзились в тело Марка. Они жгли, разрывали и убивали. Жестоко, беспощадно, неумолимо. Но игла была одна. Острая и горячая — она упрямо лезла вперед, в его хрупкое немолодое тело. Обезумев, танцор зашелся в конвульсиях. В крике, подобного которому, Макс не слышал даже там, в подземелье. Скотч уже не мешал, а придавал особое звучание. Приговоренный выл, орал и кричал на все тональности, подвластные человеческому тембру. А, может, и нечеловеческому.

Бить еще раз Макс не спешил. Смотрел. Внимательно наблюдал, как вытянулось в струнку пластичное тело, как напряглись в диком порыве мышцы и, градины пота покрыли сыпью дряблую кожу. Он все это видел. И ждал. Боль, испытываемая Марком, заставляло трепетать его тело, как в лихорадке. Хаотично дергаясь, нейлоновые путы уже казались не прочными оковами, а скорее — тонкими нитями. Палач даже засомневался, выдержат ли?! Опасаясь, ударил еще раз. Нечеловеческий, с новой силой, вопль врезал по перепонкам и теперь не прекращался ни на мгновенье. Марк орал, как заживо пожираемый гиенами, койот и выл, как сирена пожарной машины. Вздутые на горле, вены. Красные от лопнувших сосудов, белки. Игравшие взрывами напряжения, мышцы. Смерть щедро ласкала болью.

Сохранять хладнокровие, даже тысячу раз проделав это в мыслях, было непросто. Распятый и страдающий, это был уже не Марк, это было существо, отчаянно боровшееся за жизнь. Лопни одна из оков — все пошло бы прахом. Несмотря на физическое превосходство, тяга к жизни и напор не оставили бы шансов на достойный финал. И дразнить судьбу не стоило. Удар! Опять удар! Прут неумолимо лез вглубь. Марк еще кричал, но боль вместе с телом рушила и сознание. Он выпадал из реальности, временами оказываясь в пропасти, летел вниз. На дне его уже ждали. Старуха с косой, ангелы ада, демоны — люди придумали им много имен. И, если смерть избавляла от боли, то боль, по замыслу палача, несла очищение. Макс ударил вновь, крика уже не было, только тело продолжало трепетать. Стащив с прута воронку, ногой ткнул в железный обрубок. Вот и все! Игла исчезла, казнь свершилась.

Если бы не звуки мультфильма от наступившей тишины можно было сойти с ума. Но там, на экране кто-то бегал, кричал и суетился. Макс подобрал оброненную сигарету, вставил в рот и попробовал закурить. Пальцы тряслись, губы — тоже. Глубокие затяжки облечения не приносили, дым проходил мимо. Его тело — оно дрожало почти также, как секунду назад умиравшее. Макс разжал кисть, молоток брякнулся на пол. Коснувшись стены, спиной сполз вниз и закрыл глаза. Нервы предательски сдавали. Он затянулся, сигарета уже догорала, пришлось плюнуть. Новый вздох принес запах. Тошнотворный запах жаренной плоти, вытекавших фекалий и еще чего-то необъяснимого, но ужасно пугающего. Цивилизация лишила людей этого запаха, но любой зверь знал его. Дикие твари дышали им без передышки. То пахла смерть. Ее вонь, испускаемая агонией, отпугивала одних и привлекала других. Делила существ на хищников и жертв. Расписывала — кому убивать, а кому — быть убитым.

Диллема разрезала сознание: «Кем же быть мне?»

Много лет назад Максим не сомневался, что — вторым. Он был слаб и беззащитен. Шкура жертвы, казалось, навечно, прилипла к его тщедушному телу. Он существовал, мучился и страдал, но сделать что-либо был не в силах. Жизнь была невыносима.

Сейчас все было по-другому. Сейчас уже он заставлял людей страдать, мучиться и умирать. И уже он кромсал и дырявил некогда неуязвимую шкуру хищников.

«Так стал ли я — хищником?»

Ответ был неочевиден. И противоречив. Хотелось верить, что нет.

«Тогда кто? Судья?! … может быть».

И опять сомнения.

«Но есть ли у меня право?»

Находясь возле казненного им человека, уверенности в этом Макс уже не испытывал. Сейчас ему просто хотелось бежать. Встать, открыть дверь и рвануть отсюда, сломя голову и не разбирая дороги. И все-таки…

Квартиру он покинул нескоро — тщательно избавлялся от улик. Преодолевая отвращение, тряпкой обтер мертвое тело и освободил его от оков. Следы от веревок все же остались. Но в остальном Марк был, как живой. Вены его скрылись, мышцы расслабились, а лицо приняло выражение умиротворенности. Казалось, он просто спит: спокойно и безмятежно, словно грешник, получивший отпущение. Облачив его в шелковый халат, Макс дотащил труп до кровати и укрыл одеялом.

Коснувшись дверной ручки, гость вдруг остановился, будто что-то вспомнив. Достав из кармана фото, пристально вгляделся. В костюме Адама усопший хохотал и нежно обнимал двух мальчишек. Третий сидел у него меж коленей.

Макс прошел в спальню, откинул с трупа одеяло и положил фото на грудь.

— Твой пропуск в ад.

Глава 21

… Середина 90-х.

Утром в кафе было немноголюдно. Хозяин поглядывал на часы и нервно перелистывал, уже прочитанную, газету. Намереваясь заказать пятую чашку, глазами поискал официанта. Взгляд мимолетом скользнул по двери. Держась за массивную ручку, внутрь входил Самолкин.

Хозяин помахал ему рукой, и Альберт сразу увидел его. Он одернул пиджак, покрутил головой по сторонам и направился к столику.

— Я уж думал, ты не приедешь. Что так долго?

— Извини, старичок. Дела государственной важности.

— Понятно. — Хозяин взял сигаретную пачку. — Кофе будешь?

— Да уж не откажусь.

Хозяин заказал кофе, помолчал и многозначительно посмотрел Самолкину в глаза.

— Альберт!

— Да.

— Альберт, мне нужна твоя помощь.

Самолкин вздохнул, будто зная наперед, о чем пойдет речь, но кивнул головой.

— Все, чем могу.

— Ты, наверное, уже в курсе, что у меня проблемы?! — Хозяин замолчал, ожидая реакции, но Самолкин не проронил ни слова. — Замоскворецкий…. Слышал?

— Слышал. — Альберт отвел взгляд. — Хотя, на мой взгляд, это — не проблемы, это — жопа!

— Так, значит, ты в курсе?!

— Немного. — Самолкин смотрел ногти на руках. — Говорят, ты сам виноват.

— Сам?! — Хозяин блеснул глазами. — Да ты что?! Он же пацанов не вернул. Сделал заказ и не вернул. А Карпычу еще и морду набили. Понимаешь?!

— Пацанов нашел?

— Нашел. Он их в детдом сдал — пришлось с директрисой договариваться.

— А что тебе тогда надо было?

— Альберт, ты что, вчера родился? Всегда так было: накосячил — ответь или хотя бы штраф заплати.

— Угу. Ты б на него еще в суд подал.

— Не смешно.

— Да какой уж тут смех?! Я бы вообще на твоем месте рыдал. Особенно после статейки этой.

— И про это знаешь.

— Да про это вся Москва знает. Редактора вон бедного теперь из-за тебя по судам таскают.

— А что мне оставалось делать?! У меня ж киллеров нет, приходится действовать другими методами.

— Дурак ты! Ты хоть понимаешь на кого покатил?! Он же…, - Альберт поднял глаза к верху. Официантка несла кофе. — Эх!

Отхлебнув горячий напиток, уже спокойнее Самолкин продолжил.

— Замоскворецкий — большой человек. И новый. Из Питера. Конкретно про него никто ничего не знает. Вроде, бывший гэбист, но ты же понимаешь, что где гэбист, там и.… А, что там говорить. — Альберт досадливо махнул рукой. — Это — другие люди. И понятия у них другие. Они…

Не дослушав, Хозяин перебил.

— Я так понимаю, что здесь ты бессилен?

— Практически, да. — Альберт поставил чашку. — Попробую, конечно, что-то сделать, поговорить. Но надежды мало.

— Черт! В такое дерьмо…

— Да уж — хорошего мало. Ты как на него вышел-то? У тебя ж клиентура вся старая, проверенная. А Замоскворецкий явно не наш. И рекомендовать его никто не мог.

— Долгая история.