Убить страх

Первым ее порывом было пойти к Таисии Михайловне, но потом, подумав, Катя подставила стул и сняла портрет. Пока он полежит у нее в столе. А дальше будет видно.

Свистнув на входной стрелке, прошел одинокий тепловоз, и опять стало тихо. Заходящее солнце отражалось в переплетении рельсов, рождая миллионы бликов. Дальше, метрах в пятистах, желтело аккуратное здание вокзала. Начальник станции что-то втолковывал мужчине деревенского вида, но слов было не разобрать – далеко. Чуть в стороне, у выходной стрелки, копошились две женщины в оранжевых жилетах. Одна из них время от времени била кувалдой по рельсу, и звук удара – звонкий и резкий – прилетал сюда, в лесок, чтобы затеряться между деревьев.

Он сидел, прислонившись к дереву спиной, и курил, пуская дым кольцами. Беря сигарету в руки, он видел, что его пальцы мелко подрагивают. Но это был не страх – он не боялся. Со стороны можно было подумать, что он дремлет, если бы не дымящаяся сигарета. Шелест листвы, такой же, как и в прошлый раз, навевал спокойствие.

Докурив сигарету, он лениво поднялся и пошел прочь от станции. Лесок вскоре кончился, и он остановился, не выходя на открытое место. Огромный пустырь, давно превращенный в свалку, тянулся до самых домов. Дома не были видны, их закрывали деревья, и только телевизионные антенны торчали среди листвы. Он окинул пустырь взглядом и, убедившись, что с этой стороны леска никого нет, вернулся на прежнее место, к железной дороге. У здания вокзала теперь никого не было, и ветер гнал по пустому перрону обрывки газет. Женщины-ремонтницы по-прежнему возились на рельсах.

Он опустился в траву и достал новую сигарету. Часы показывали шесть. Если так пойдет дальше, сегодня он останется ни с чем. Уже прошли две электрички, но почти все пассажиры ушли на привокзальную площадь, к автобусу, а сюда, через рельсы и пустырь, людей пошло очень мало, по пальцам можно было пересчитать, и держались они кучками, так что он даже не стал подниматься с травы – сидел, покуривая, и следил равнодушным взглядом за перепрыгивающими через рельсы людьми.

Минут через десять он услышал шаги. Кто-то шел по шпалам, но иногда оступался, попадая ногой в щебенку, и тогда слышался характерный звук. Он, пригнувшись, встал за деревом. Теперь ему хорошо была видна до сих пор скрываемая кустарником. Одна из женщин-ремонтниц шла по шпалам, держа на плече кувалду. Она приближалась, и он уже смог рассмотреть ее лицо. Ей было лет сорок, а может, и меньше – поди пойми. Женщина дошла до небольшой будки, сложенной из красного кирпича, и скрылась за дверью.

Он скользнул взглядом по рельсам и теперь увидел вторую женщину в оранжевом жилете. Та шла по дальней от него колее и уже подходила к станции. Закончили работу, понял он. Кирпичная будка была совсем близко, метрах в тридцати от того места, где он прятался. Оглянувшись, он достал из кармана перчатки с металлическими кнопками и, пригибаясь, пошел к будке. Дверь была приоткрыта. Он потянул за ручку, дверь скрипнула. Женщина как раз стягивала с себя оранжевый жилет. Кроме нее, в будке никого не было.

– Привет, – сказал он, прикрывая за собой дверь.

Женщина молча и настороженно следила за ним. Он смотрел ей прямо в глаза и видел, как в них зарождался страх. Тогда он достал из кармана нож и, подняв его на уровень глаз, нажал на кнопку. Лезвие выскочило с резким щелчком. Женщина попятилась, но, наткнувшись на стену, остановилась.

– Раздевайся, – сказал он. – Все с себя снимай.

Она хотела что-то ответить, но слова застряли в горле, и она лишь замотала головой. Он подошел к ней и кончиком ножа ткнул ей в шею:

– Ты слышала про убитую девчонку возле завода? С тобой будет то же самое, если начнешь ломаться.

И ткнул больнее. Тогда женщина заплакала и сказала:

– Только не надо меня убивать, пожалуйста.

Едва он вошел в квартиру, мать выглянула из комнаты и покачала головой:

– А я тут волнуюсь. Чего же ты так долго?

Он махнул рукой – не спрашивай, мол.

– Умывайся, и на кухню, – сказала мать. – Я тоже с тобой поужинаю.

Он зашел в ванную, устало прислонился к стене.

– Второе будешь кушать? – крикнула мать из кухни.

– Нет.

Он запер дверь и вытянул из кармана нож. Потрогал пальцем бурые разводы на лезвии и вздохнул – придется повозиться. Сегодня было слишком много крови.

Дверь мастерской открылась, и в проеме появилась голова Авдотьина.

– Привет! – сказал Авдотьин. – Как дела?

– Нормально. – Он выключил станок, и в мастерской сразу стало тихо. – У тебя сейчас урок?

– Ага. – Авдотьин вошел в мастерскую и прикрыл за собой дверь. На нем было кимоно.

– Мешковато оно на тебе висит, – сказал он.

– Ты о чем? – спросил Авдотьин.

– О кимоно.

– А-а, так полагается, чтобы движения не сковывало. – И Авдотьин неожиданно и резко ударил ногой по станине станка. – Вот так.

– Станок сломаешь – директриса с меня шкуру спустит, – сказал он и потер глаза. Все-таки он не выспался сегодня.

– Как ты насчет этого? – спросил Авдотьин и щелкнул себя пальцем по кадыку.

– Сегодня, что ли? – Он наконец перестал тереть глаза и вытянул из пачки сигарету.

– Ну да, после работы, – сказал Авдотьин. – У меня есть.

Он прикурил и, прежде чем погасить спичку, увидел маленькое бурое пятнышко на рукаве своей рубашки.

– Чего молчишь? – спросил Авдотьин.

Пятнышко было совсем маленькое, но рядом с ним он увидел еще одно, и еще, и еще. Черт, да он весь в крови, как это вчера просмотрел? Он убрал руку за спину, но, скользнув взглядом по рубашке, увидел, что и на груди есть пятна. Одно, у кармана, было совсем большое.

– Хорошо, – сказал он. – После уроков, ладно?

– Договорились, – кивнул Авдотьин. – Слушай, что мне сегодня директриса сказала…

– Давай потом, а? – попросил он. – У меня еще куча работы. Вечером расскажешь, да?

Авдотьин кивнул и пошел к дверям. В дверях он остановился и спросил:

– А закуска у тебя есть?

– Я схожу сейчас в магазин, возьму чего-нибудь, – сказал он.

Когда Авдотьин вышел, он запер дверь на ключ и снял с себя рубашку. Похоже, что ее уже не отстираешь, слишком много кровавых пятен. Кляня себя за невнимательность, он затолкал рубашку в тигель, плеснул туда немного растворителя и поджег. Домой придется идти в спецовке. Он поворошил в тигле рубашку, потом присел на верстак и закурил. Надо же было так перепачкаться.

– Он вчера еще одну женщину убил, – сказал вечером Толик. – Вот так-то.

Катя сразу поняла, о чем он говорит.

– Он ее подкараулил возле железнодорожной станции. Там будка такая есть, для путейцев, в ней он ее и убил. А перед этим изнасиловал.

Катя поджала губы.

– Это маньяк, – сказал Толик. – Этот кошмар будет продолжаться, пока его не поймаем.

– Он что – местный?

Толик пожал плечами:

– Вполне возможно. Но его пока никто не видел. Кроме двух убитых женщин, естественно.

– Какой кошмар, – прошептала Катя. – Как это все ужасно. Что должны чувствовать эти женщины в такую минуту?

– Я бы и сам хотел это знать, – сказал Толик. – Послушай, вот если женщина попадает в такую ситуацию, как она себя ведет?

Катя вздохнула:

– Откуда же я знаю?

– Предположим, ты оказалась один на один с насильником. Помощи ждать неоткуда. Что ты будешь делать? Отбиваться?

– Каким образом? Он ведь мужчина. – Катя покачала головой.

– Он тебе говорит – раздевайся. Что тогда?

– Ты такие вопросы задаешь, – вздохнула Катя.

– И все-таки.

– Я не знаю, Толя. Наверное, разденусь.

И, увидев, как взметнулись кверху брови мужа, добавила:

– В такую минуту очень хочется жить. Поэтому я так говорю.

– Но ведь ему все равно живой свидетель не нужен. Он убьет потом женщину.

– Человеку свойственно надеяться до последней секунды, – пожала плечами Катя. – И поэтому до последней секунды женщина будет делать все, чтобы остаться в живых.