Телохранитель Каина

– Мать предложила? – уточнил Китайгородцев.

– Да! Мать предложила сделать вид, будто со Стасом все в порядке. Это ей такой выход виделся. Опять же – голову в песок. С врачами договорились. Чтобы ход делу не давать. Отец Алексей пообещал молчать. Ну, с Константином Федоровичем пришлось решать проблемы…

– Кто такой?

– Он у Стаса всеми делами заправляет. Стас ведь только владелец, он лично никаких бумаг уже давно не подписывает, все делает этот Константин. Надо было с ним договориться. Чтобы он сдуру не поднял тревогу. Предъявили ему Стаса. Стас, сам видишь, в каком состоянии. Константин покумекал и решил, наверное, что ему лучше ни во что не вмешиваться.

– А риск для него?

– Он исполнитель, с него спроса нет. А зарплата будь здоров. Мы ему еще накинули. Договорились, в общем.

– Теперь боишься Глеба? – спросил Китайгородцев.

– Он что-то почувствовал, – скривился Михаил. – Такое, видно, не скроешь. И стал шнырять, вынюхивать, где Стас. Привык уже к хорошей жизни, падла. Хочет, наверное, на все добро лапу наложить. Уже Стасом Георгиевичем себя зовет. В роль вошел, во вкус.

Их взгляды – Китайгородцева и Михаила – встретились.

– Зачем же ты выбрал именно меня? – вырвалось у Китайгородцева.

Почему, мол, с этим Глебом должен рассчитаться я, а не кто-то другой?

Михаил понял, о чем речь.

– Ты убивал уже! – сказал он, и на Китайгородцева дохнуло холодом.

– Я с тебя не слезу, пока ты не исправишь дело!

– Ты ничего не сможешь изменить! – покачал головой Михаил.

– Я тебя прошу!

Но сам Китайгородцев видел, что это бесполезно. Тогда он вцепился Михаилу в горло. Задушил бы, но видевший все Потемкин выскочил из машины, повис на Китайгородцеве, умоляя его:

– Не надо! Прошу, не надо!

Китайгородцев очнулся, отпустил захрипевшего Михаила.

«Ты ничего не сможешь изменить. Ничего. Даже если его убьешь».

– Я донесу на тебя! – пробормотал Китайгородцев.

– Давай-давай! – хрипел и кашлял Михаил.

«Все бесполезно. Ты ничего не сможешь изменить».

Михаил взял за плечо невозмутимого Стаса и повел его к дверям больницы. Последний, единственный защитник Стаса. Он Стаса не даст в обиду. Сам выдержит все, сам примет смерть, если будет угодно богу, но врагам Стаса по земле не ходить.

Пока была жива Наталья Андреевна, у Китайгородцева еще сохранялся шанс. Теперь уже не то. Не на кого рассчитывать. Что бы ни предпринял сейчас, поправить ничего уже нельзя.

«Ты ничего не сможешь изменить».

Китайгородцев вел машину и видел только небольшой участок шоссе перед собой – весь мир для него сейчас перестал существовать. Он очнулся, только завидев впереди знакомый силуэт монастыря. Повернул голову. Потемкин сидел рядом с ним.

– Я уже как робот, – пробормотал Китайгородцев.

Он даже не заметил, как вернулся туда, где был сегодня ранним утром. Это его ужаснуло. Он заподозрил, что к нему вплотную подступило безумие, наступления которого он со страхом ожидал все последние дни.

– Я могу довезти вас до какой-либо станции, – предложил Китайгородцев.

– А вы? – спросил Потемкин.

Китайгородцев пожал плечами.

– Не знаю, возможно, я останусь здесь. Заночую, если монахи не прогонят. – Он с тоской смотрел куда-то вдаль. – Как думаете, что можно сделать? – спросил он внезапно.

Потемкин понял, что это про завтрашний проклятый день.

– Возможно, что наши страхи преувеличены, – сказал он неуверенно.

Китайгородцев посмотрел на него тяжелым взглядом, и Потемкин смешался, устыдившись собственного лукавства.

– Я тоже думаю, что ничего не сделаешь, – сказал Китайгородцев. – Остается ждать, чем все закончится. Сейчас в деревне спросим, в какой стороне станция…

– Я никуда не поеду! – запаниковал Потемкин.

– Почему? – спросил бесцветным голосом Китайгородцев.

– Останусь с вами.

– Со мной опасно. Мне сейчас лучше быть одному. Я ни с кем не выхожу на связь. У меня в багажнике лежит мобильник – я не то что им не пользуюсь, я даже батарею от него отсоединил.

– Зачем?

– Чтобы меня не вычислили. Не хочу, чтобы кто-то еще был причастен. Или я сам разберусь с этой бедой, или в конце концов один буду отвечать за все, что случится.

Хамза дал Китайгородцеву уйти, хотя уже понимал, что тот способен натворить бед и его надо было бы закрыть – для собственного спокойствия. Он дал Китайгородцеву шанс. Эти несколько дней, за которые еще можно было разыскать Михаила и попытаться что-либо исправить. Откуда же Хамзе было знать, что исправить уже ничего нельзя. И теперь Китайгородцев не хотел никого в это дело впутывать.

– Я останусь, – сказал Потемкин. – Рядом с вами страшно, это правда. Но одному еще страшнее.

Не каждый готов пережить страх в одиночестве. Потемкин вот не смог.

Издалека завидев кресты над куполами, Глеб остановил машину. Нина Петровна, которая сидела рядом, посмотрела вопросительно.

– Сейчас изучим обстановку, – сказал Глеб. – Я в последнее время очень осторожный.

Он невесело улыбнулся, таким образом напоминая, скольким опасностям подвергался в последние месяцы.

Вышел из машины, подошел к «Жигулям», велел охранникам ехать в монастырь, дал четкие инструкции, о чем именно там спрашивать. Он не хотел, чтобы Нина Петровна все это слышала.

Охранники уехали, прихватив с собой Шварца. Глеб и Нина Петровна остались наедине.

– Мне до сих пор не верится, что Стас хотел убить тебя, – сказала женщина.

– Я тоже был бы рад не верить в это, – поддакнул Глеб.

– Кто бы мог подумать!

– Ну, он всегда был странный, – осторожно напомнил Глеб. – Ты наверняка это помнишь.

– Да, выходки у него были… разные, – не сразу подобрала определение Нина Петровна.

– Не то слово! – уже увереннее сказал Глеб.

У него в запасе было что рассказать.

– Представляешь, он построил под Москвой дом…

– Да, я в курсе.

– В таком, знаешь, стиле… Как будто там живет английский лорд. Дом новехонький, а вид такой, словно ему уже пятьсот лет.

– Немалых денег, наверное, стоит построить так.

Глеб это замечание пропустил мимо ушей, потому что он хотел говорить не о деньгах, а о странностях брата.

– И там, внутри, – сказал он, – Стас устроил картинную галерею. Ты бы видела! – он засмеялся желчно. – Сам Стас в таких нарядах… Ну, будто его рисовали те же пятьсот лет назад. И все прочие портреты в том же духе. Старинный род! Английские аристократы!

– Чудачество, конечно, – признала собеседница. – Но – безобидное.

– Если бы! Там же заикой можно стать! Он в одной комнате оборудовал как бы кабинет нашего покойного отца. И самого отца туда усадил. Из воска сделал. Заказал каким-то умельцам, те вылепили в натуральную величину, копию, причем такую точную – с двух шагов не отличишь. Одел его в отцовскую одежду, этого воскового папу. Мне говорит – пойдем, у меня есть сюрприз. Я туда вошел… – Глеб прикрыл глаза, показывая, как он ужаснулся. – Представляешь? Я захожу, а там сидит отец!

Нина Петровна растерянно молчала.

– Я едва не умер, поверь мне, – сказал Глеб.

– Да, он со странностями, – пробормотала Нина Петровна. – Даже называть себя велел – Стас Георгиевич. Не Станислав Георгиевич… Не нравилось, видишь ли… Я и раньше странности замечала, а сейчас, похоже, они усугубились. Вот так, если долго не общаешься с человеком, потом, при встрече, можешь обнаружить, как он сильно изменился. Сам на себя не похож. Как будто другой человек.

Особенно когда рядом нет тех, кто этого человека знал хорошо, вдруг подумал Глеб. Хорошо, когда один, как перст. Никого лишнего рядом. Все уже умерли.

Охранники вернулись через час. Машину поставили поодаль, как и велел им Глеб.

– Жди здесь, – сказал Глеб Нине Петровне. – Я пойду узнаю, что они там накопали.