Плач палача

– Так вот вы и скажите, что вы действительно получали эти лекарства, но кладовщица забыла это отметить.

– Не получится, – вздохнул Родионов. – Если об этом заявлю я, мне никто не поверит. А вы, лицо незаинтересованное…

Матвеев снова вспомнил землистое лицо Баклагова. «А ведь я и сам хочу его смерти, – неожиданно подумал он. – И в этом я мог бы помочь Родионову. Но то, что он предлагает мне сейчас…»

– Нет, – сказал он, поморщившись. – Я не хочу быть замешанным в это дело.

– Послушайте, – пробормотал Родионов. Он выглядел совсем растерянным. – Помогите мне выпутаться из этой истории, прошу вас.

– Вам из нее уже не выпутаться.

– Почему? – Родионов взглянул на него испуганно.

– Мне так кажется, – пожал плечами Матвеев.

– Я могу…

Родионов хотел что-то сказать, но лишь кивнул в ответ. «Ему конец, – подумал, выходя из кабинета, Матвеев. – И, как ни странно, я не испытываю ни малейшего сожаления по этому поводу».

Баклагов все так же лежал на кровати, только руки он теперь сложил на груди.

– У Родионова дела совсем плохи, – сказал Матвеев, присаживаясь на стул. – Я хотел тебя еще кое о чем спросить.

Баклагов молча смотрел на него.

– Как ты думаешь, могут ли случайности выстраиваться в некоторые закономерности?

– Естественно, – пожал плечами Баклагов.

– Ты догадываешься, почему я тебя об этом спрашивал?

– Да.

– Мне не дают покоя эти странные случаи. Эти люди – неужели они так провинились перед тобой?

– Дело ведь не в их вине.

– А в чем?

– В том зле, которое они творили.

– Ты им мстил?

– Нет.

– Но они погибли – все.

– Разве я был рядом с ними в эти моменты?

– Нет, но…

– Просто к ним вернулось посеянное ими зло.

– Не понял.

– Они не задумывались, что, делая нечто нехорошее, они навлекают на себя беду. Так взрослый, обижая младенца, не ведает, чем взойдет творимая им несправедливость.

– Зло порождает зло?

– Нас миллиарды, – сказал Баклагов. – Нас целый океан. И каждый человек в этом океане рождает свои маленькие волны зла. Эти волны перекрываются, превращаясь в одно целое, и люди захлебываются в этом кошмаре, и уже не разобрать – где зло, сотворенное когда-то лично им, а где – незнакомым ему человеком. Зло вернулось. Но уже гораздо более страшное.

– Все это выглядит неубедительно.

– А разве я собирался тебя в чем-то убеждать? – удивился Баклагов. – Хотя, если хочешь, я могу привести один пример. Ты ведь, кажется, только что отказал в помощи Родионову? Не так ли?

Матвеев вздрогнул и вскинул брови.

– И я могу сказать, почему ты это сделал, – спокойно продолжал Баклагов. – Ты не захотел помочь ему после того, как понял, что он сейчас вытворяет. Его поступки уронили его в твоих глазах. И ты решил, что этому человеку помогать не стоит.

– И что же он сейчас вытворяет? – хрипло спросил Матвеев.

– Он меня лечит, – сказал Баклагов, сделав ударение на последнем слове. – И ты знаешь об этом.

– Ну и что, что он тебя лечит? – Матвеев прятал глаза.

– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Вот так Родионову все и аукнулось.

– А Вите – ей тоже аукнулось? А Пашке? А лейтенанту?

– Ишь как ты испугался, – усмехнулся Баклагов. Его лицо стало совсем темным.

– Так вот если бы зло возвращалось к людям сразу, они бы убоялись того, что творят! – неожиданно закричал он и вскочил на кровати. – Может быть, я и послан для того, чтобы вы поняли это!

Матвеев поднялся со стула.

– А-а, страшно?! – бесновался Баклагов. – Я возвращаю вам ваше зло! Ты уже понял это?! Сделай мне плохо – и тебе не придется ждать десять лет, пока сотворенное тобой возвратится к тебе! Ты получишь сразу и сполна!

Он упал на подушку. Похоже было, что силы его оставили. Матвеев осторожно присел на краешек стула.

– Мне жалко их всех, – глухо сказал Баклагов. – Я плачу по ним, но это плач палача.

Он приподнялся на локте. Матвеев сидел, боясь пошевелиться.

– Это плач палача! – выкрикнул Баклагов. – К палачу приводят жертву, а он даже не знает, чем провинился этот человек! И, может быть, ему жаль, он противится отнять жизнь! Но не от него это зависит, и не он вынес приговор!

– А кто? – спросил Матвеев. – Кто вынес приговор? Вите. Пашке.

– Они сами вынесли себе приговор, – сказал Баклагов. – И никто не в силах его отменить.

– И ты их убил.

– Не я. Они себя убили.

– А что же ты?

– Я – лишь объект творимого ими зла. Я – лакмусовая бумажка человеческих поступков.

– Но проступок и наказание несоизмеримы, – сказал Матвеев. – Рукоприкладство возвращается к человеку смертью.

– А знаем ли мы, чем отзовется творимое нами?

Матвеев вздохнул.

– Ты еще долго будешь наказывать людей? – сказал он.

– Нет, – Баклагов покачал головой. – Мне недолго осталось, я чувствую это.

– Чепуха, все обойдется, – сказал Матвеев, пряча взгляд. – Ты еще поправишься.

Баклагов не ответил.

– Доктор сказал, что у тебя еще могут быть приступы. Неплохо было бы надеть на тебя рубашку. Не возражаешь?

– Как я могу возражать? – Взгляд Баклагова был печален.

– Я сейчас. – Матвеев суетливо поднялся со стула.

Он вернулся через пару минут, держа в руках рубашку с длинными рукавами, свисающими до пола. Баклагов безропотно дал надеть на себя рубашку. Матвеев завязал у него на спине концы рукавов, проверил, надежно ли.

– Отдохни, – сказал он. – Тебе сейчас надо больше отдыхать.

– Хорошо, – тихо ответил Баклагов.

Матвеев вышел в коридор, запер дверь палаты на замок. «Вот и все, – подумал он. – Осталось совсем немного».

Он положил ключ в карман и отправился в дежурку.

Чайник был горячий. Матвеев налил кипятку в чашку, порылся в столе, разыскивая заварку, но не нашел. Тогда он вылил кипяток обратно в чайник и лег на кровать поверх одеяла. Когда по коридору кто-нибудь проходил, он приподнимал голову, прислушиваясь. Но никто не заглядывал к нему. «Уеду к Лидке в Демидовск, – думал Матвеев. – Не прогонит. Поживу у нее, пока здесь все уляжется, а там будет видно».

Он пролежал на кровати до вечера и, когда за окном стемнело, поднялся и вышел в коридор. Медсестра сидела за своим столом. Из-под двери кабинета Родионова пробивалась полоска света. Матвеев подошел к четырнадцатой палате и осторожно, стараясь не шуметь, отпер дверь. Баклагов неподвижно лежал на кровати, и теперь его лицо казалось совсем черным.

Матвеев закрыл дверь и, опустившись на колени, пошарил рукой под кроватью. Там обычно складывали лишние подушки. В какой-то момент Матвееву показалось, что Баклагов проснулся, и он замер, прислушиваясь, но вскоре понял, что ошибся. Вытянув подушку, Матвеев распрямился. Голова Баклагова темнела на белой наволочке. Кто-то прошел по коридору. Когда шаги стихли, Матвеев бросил подушку на лицо Баклагову и навалился сверху. Баклагов забился под ним, и Матвеев подумал, что неплохо придумал со смирительной рубашкой – так Баклагову не выкарабкаться. Он лежал, терпеливо ожидая развязки, и через какое-то время Баклагов затих. Матвеев поднялся, покачиваясь. Он не стал включать свет, потому что и так знал, что все кончено, бросил подушку под кровать и вышел в коридор. Медсестра по-прежнему сидела за своим столом.

Родионов был в кабинете один. Матвеев прикрыл за собой дверь и сказал:

– Баклагов умер.

Он следил за выражением лица доктора и увидел, как тот вскинул брови:

– Умер?

– Да, – кивнул Матвеев. – Скоропостижно скончался.

Родионов привстал из-за стола.

– Будет лучше, если обойдется без вскрытия, – сказал Матвеев.

Родионов посмотрел на него вопросительно.

– Последнее время ему вводили слишком много лекарств, – спокойно пояснил Матвеев, сделав ударение на слове «слишком». – Зачем об этом знать кому-либо?

Он поднялся и пошел к двери. Родионов молча смотрел ему вслед.

– У него ведь совсем не было родственников, – сказал, обернувшись, Матвеев. – Так что никто и не вспомнит о нем.