Плач палача

– И из-за этого он полез в петлю?

– А разве этого мало?

– Но ведь он мог просто уйти с той работы.

– Я ему вчера об этом говорил, хотя и сам не верил в сказанное.

– Почему?

– Потому что уйти с работы – значит признать, что слухи правдивы.

– Да наплевать на то, что о тебе говорят! – воскликнул Матвеев.

– На себя-то не наплюешь, – пожал плечами Баклагов. – Коля ведь не людей испугался, а себя. Он переступил порог, за которым осознание того, что ты не такой, как все.

– Но ведь это правда.

– Не знаю, – покачал головой Баклагов. – Есть два пути: поверить в это или не поверить. Коля поверил.

– Значит, он сам виноват?

– Конечно, нет. Его толкнули на это, убедив, что он ненормальный.

– Он, по-твоему, нормальный?

– А в чем критерий нормальности?

Матвеев с досадой махнул рукой и вышел.

После этого Матвеев заболел. Ему поставили диагноз – ОРЗ и выписали больничный. Неделю он провалялся в постели, посасывая пиво, которое ему приносил сосед, пока не понял, что он не болен, а лишь взял тайм-аут, подумать. Он стал вспоминать, о чем же думал все эти дни, и с удивлением обнаружил – о Баклагове. Этот больной занимал все его мысли. Матвеев понял, что он теперь всегда будет думать только о нем – и ни о ком больше. Со временем эти мысли превратятся в навязчивый липкий бред, Баклагов будет приходить к нему по ночам в его снах, и не будет спасения. Когда Матвеев понял это, он закрыл больничный и вышел на работу.

Первым делом он заглянул в восьмую палату. На койке Баклагова лежал незнакомый ему человек.

– Баклагов где? – спросил Матвеев, почему-то испугавшись.

Один из больных поднял голову, посмотрел на него.

– Где Баклагов? – повторил вопрос Матвеев.

– Его в четырнадцатую перевели, – сказал больной. – Он совсем плохой стал.

Матвеев и без этого понял, что Баклагов плох, раз его перевели в четырнадцатую: в эту палату с зарешеченным окном и единственной койкой, привинченной к полу, помещали самых безнадежных.

Медсестра улыбнулась ему, когда он шел по коридору:

– С выздоровлением.

– Привет! – бросил он. – Ключ от четырнадцатой у тебя?

– Да, а зачем…

– Давай! – сказал Матвеев.

Баклагов лежал на кровати, раскинув руки, и смотрел в потолок. Матвеева поразил землистый цвет его лица.

– Эй, – позвал Матвеев. – Ты меня слышишь?

– Он совсем плохой, – сказала за его спиной медсестра. – Лекарства ему почти не помогают.

– Что ты ему колешь?

– Я – ничего. Родионов сам им занимается.

– Сам? – Матвеев резко повернулся к ней и тут же опустил глаза, обо всем уже догадавшись.

– Да, конечно, сам – как же иначе.

Он взял рукой лицо Баклагова и повернул к себе. Глаза больного смотрели сквозь него, не узнавая.

– Хорош, – пробормотал Матвеев. – Ничего не скажешь.

Он повернулся к медсестре:

– Где сейчас Родионов?

– У главного. – Она вздохнула. – У него неприятности какие-то, комиссия третий день работает.

– Неприятности? – вскинул брови Матвеев.

Медсестра оглянулась на дверь и сказала, понизив голос до шепота:

– Там какая-то история всплыла некрасивая, вроде партия медикаментов пропала три года назад.

– Их Родионов украл, что ли?

– Он их и в глаза не видел.

– Почему же у него неприятности?

– Все валят на него.

– Зачем?

– Его место кому-то понадобилось.

– А ему что – в тюрьму идти из-за этого?

– Ну ты же видишь, что делается, – развела руками медсестра. – Все это так неожиданно.

– Да, пожалуй, – пробормотал Матвеев и повернулся к Баклагову.

Ему показалось, что взгляд Баклагова принял осмысленное выражение.

– Привет, – сказал Матвеев.

Баклагов расцепил свои коричневые губы и произнес с усилием:

– Привет.

– Я хочу поговорить с тобой.

– О чем?

– Выйди, пожалуйста, – попросил Матвеев медсестру.

Когда дверь за ней закрылась, он придвинул к кровати стул и сел. Баклагов молча следил за его действиями.

– У Родионова неприятности, – сказал Матвеев. – На него вешают дело, к которому он не имеет никакого отношения.

– Бывает, – сказал Баклагов. – Такое иногда случается в жизни.

– Говорят, он тобой лично занялся?

– Ты же видишь, – слабо улыбнулся Баклагов.

– Он хочет помочь тебе.

– Возможно.

– Он вообще отличный врач – любого может поставить на ноги.

– Возможно.

– Что ты заладил – возможно, возможно, – раздраженно сказал Матвеев.

– А ты что-то другое от меня хочешь услышать? – спросил Баклагов и посмотрел Матвееву в глаза.

– Мне кажется, что у Родионова неприятности начались не просто так.

– Неужели?

– И то, что его место кому-то якобы понадобилось, – это все чепуха, – продолжал Матвеев. – Ведь до этого все было спокойно.

– До чего – «до этого»? – спросил Баклагов.

– До того, как он вплотную тобой занялся.

– Может быть, это просто совпадение? – спросил Баклагов, и Матвееву в его голосе послышалась насмешка.

– У меня свои соображения на этот счет.

– Поделишься?

– Я только хочу понять, почему все это происходит. Откуда ты ехал, когда тебя сняли с поезда?

– Не помню.

– Неправда.

– Правда.

– А куда ты ехал?

– Не знаю.

– У тебя проблемы с памятью?

– Моя память не хуже твоей.

– Но почему же в таком случае ты говоришь, что…

– Мне надоел этот разговор, – сказал Баклагов. – Давай о чем-нибудь другом.

– У тебя есть родственники?

– Есть.

– Где они?

– Один из них сидит возле меня.

– Я серьезно.

– И я серьезно. Все люди – родня. Или ты будешь с этим спорить?

– Хорошо, я по-другому спрошу. У тебя есть близкие родственники?

– Близких нет.

Дверь открылась, и в комнату заглянул Родионов.

– Матвеев, зайди ко мне, – сказал он и исчез.

– Бледный какой-то, – сказал Баклагов. – Видимо, всерьез за него взялись.

Матвеев запер дверь палаты и пошел в кабинет Родионова. Доктор широкими шагами мерил комнату. Увидев Матвеева, он резко остановился и сунул руки в карманы брюк.

– Вы что-то хотели мне сказать? – спросил Матвеев.

Взгляд доктора метался по комнате, ни на чем не останавливаясь. «А ведь он добьется в конце концов своего, – подумал Матвеев с неприязнью, которая для него самого была неожиданной. – Он угробит Баклагова. У него чертовски богатый опыт, и он сделает это так, что никто и не поймет, что же произошло на самом деле. Никто, кроме меня. Эти инъекции, постоянное наращивание доз – все выглядит как отчаянная борьба за здоровье Баклагова. Но он уже покойник».

– Дело вот в чем, – сказал Родионов и, вынув из карманов руки, потер, словно они у него озябли. – Я хочу попросить о небольшом одолжении. Не могли бы вы сказать, если вас об этом кто-то будет спрашивать, что три года назад, осенью, вы получали для меня кое-какие лекарства?

– Кто будет спрашивать? – поинтересовался Матвеев.

– Ну мало ли, – замялся Родионов.

– Я должен знать.

– У меня неприятности, – пробормотал Родионов, пряча глаза. – Кто-то написал анонимку, будто я похитил в больнице медикаменты. Сейчас здесь работает комиссия, копают это дело.

– Возместите сумму пропавших лекарств, и дело с концом.

– Они этого не допустят. – Родионов судорожно вздохнул. – У них цель – растоптать меня.

Матвеев поймал себя на мысли, что ему совсем не жаль Родионова.

– А при чем тут я? – спросил он.

– Одна из наших медсестер написала в объяснительной, что я передавал ей какие-то лекарства неучтенные. Но в складских документах никак не отражено их получение. Значит, они украдены оттуда.

– И вы хотите, чтобы вором назвался я?

– Нет-нет, – замотал головой Родионов. – Все можно представить иначе. Предположим, вы по моей просьбе ходили на склад и получали эти лекарства. Если вы заявите об этом, то получится, что никто их не воровал – просто кладовщица забыла сделать соответствующую запись в своих бумагах. А это уже не кража, это небрежность.