На вершине власти

Ему хотелось поторопить события, он подолгу размышлял о том, что можно предпринять для этого, но ничего придумать не мог, пока в один из дней, прогуливаясь по тюремному двору, не наткнулся взглядом в очередной раз на комья свежей глины.

Тут-то его и осенило. Мысль, конечно, была не из самых блестящих, но выбирать не приходилось. Вечером, выпросив у соседа по камере огрызок карандаша, он нацарапал на обрывке сигаретной пачки короткое послание. Записку спрятал, а на следующий день, во время прогулки, поднял с земли влажный комочек глины и вдавил в него край записки так, чтобы большая ее часть оставалась видна. Затем, набрав еще комков, он принялся шутливо бросать их в товарищей по несчастью – словно приглашая к игре. Идею оценили, и через несколько минут арестанты, разбившись на две партии, осыпали друг друга глиняными шариками, по-детски радуясь, когда удавалось попасть в противника. Один из комков, посланный рукой Абдула, словно невзначай перелетел через тюремную стену и упал в дорожную пыль, под ноги случайному прохожему. Тот, увидев торчащий из глины лоскут бумаги, поднял комок. Записка лаконично гласила: «Прохожий! Сообщи о том, что ты нашел эту записку, по следующему адресу…»

Прохожий поднял глаза на тюремную стену. Происхождение записки не вызывало сомнений. Человек, томящийся в застенках Фархада, взывает о помощи. Он свернул записку в трубочку и спрятал под пыльным краем одежды.

12

С Муртазой Амира познакомилась в университетской библиотеке. Они случайно оказались за одним столом, рылись в книгах – каждый в своей, – не обращая внимания друг на друга, пока Амира не обронила карандаш. Парень, сидевший рядом, наклонился, поднял карандаш И, протягивая его Амире, улыбнулся открытой и щедрой улыбкой.

Муртаза, как выяснилось, учился во Франции, в Джебрай прилетел погостить, повидать родителей. И, похоже, собирался здесь задержаться.

– Звание бакалавра получить я успею, – объяснил он Амире со своей неизменной улыбкой. – Просто хочется немного продлить удовольствие. Чем дольше я буду оставаться в Париже – тем лучше.

– Почему?

– Джебрай моя родина, но мне не нравится здесь.

Они почти не касались этой темы, такие разговоры были опасны. Но близость взглядов обнаружилась сразу – и они сдружились.

Муртаза не был похож ни на кого из тех, кого Амира знала, жизнь во Франции, видимо, действительно отличалась от унылых джебрайских будней – и это наложило свой отпечаток на характер Муртазы. Он был смешлив и раскован, моментально замечал несуразности, которыми была полна здешняя жизнь и которых в упор не видела сама Амира. Для нее это были вещи само собой разумеющиеся.

Как-то, когда они собрались перейти улицу, из-за угла внезапно выскочила машина. Муртаза взял Амиру за руку, удержав ее на тротуаре, а когда машина промчалась, не отпустил, так и повел девушку через дорогу. На противоположной стороне их уже поджидал полицейский. Легонько ткнув Муртазу в живот резиновой дубинкой, он подозрительно осведомился, прищурив глаза:

– Соединены ли вы милостью Аллаха?

– Нет, мы не муж и жена, – произнесла Амира и поспешно вырвала руку из ладони ничего не понимающего Муртазы.

– В следующий раз я отведу вас в участок, – пообещал полицейский и отправился прочь, поигрывая дубинкой.

– Что все это означает? – изумился Муртаза.

– Это считается проступком. Если мужчина и женщина не являются мужем и женой…

– То они должны держаться на расстоянии не менее пяти метров друг от друга, – насмешливо закончил вместо нее Муртаза. – В Париже все иначе, юноши и девушки ходят обнявшись, а некоторые – страшно подумать – даже целуются на глазах у всех.

Амира покраснела и испуганно покосилась вслед удаляющемуся полицейскому.

Муртаза часто говорил такие вещи, которые заставляли Амиру держаться настороже. Он был безрассуден и, живя далеко от дома, потерял сдержанность суждений. Амире приходилось временами обуздывать его порывы, втолковывая, как младенцу, что говорить подобные вещи вслух не следует, последствия могут оказаться крайне тяжелыми. Муртаза хмурился и твердил, что ему осточертела такая жизнь и скоро он уедет обратно во Францию, чтобы никогда больше сюда не возвращаться. От его слов Амира грустнела, потому что привыкла к обществу Муртазы, и ей временами казалось, что она знает его целую вечность. И все же, несмотря на искренность их отношений, была одна тема, которой Амира никогда с юношей не касалась: то, чем она жила последнее время, – их с Абдулом и Хусейном работа. Муртаза, частенько подсмеивавшийся над житейской неопытностью и наивностью девушки, немало удивился бы, наверное, если б узнал о ее другой жизни. Там, в этой жизни, президента Фархада не боялись во весь голос называть предателем, хранили в тайниках оружие, обсуждали, как, наконец, покончить с кровавым деспотом, и назначали сроки.

В разговорах Амиры с Муртазой не было и намека на это, хотя он и замечал временами, как замыкается девушка, размышляя о своем, а стоит ее потревожить – вздрагивает, словно возвращаясь издалека.

С исчезновением Абдула, не имевшим объяснения, их отношения с Муртазой круто изменились. Амира перестала встречаться с юношей. Она не испугалась, нет. Но внезапно осознала, что вся их опасная работа оказалась бессмысленной, потому что без Абдула покушение стало неосуществимым. У них с Хусейном не было ни оружия, ни связей, ни детального плана. Отчаяние ее уже достигло предела, когда спозаранку к ней примчался крайне возбужденный Хусейн и возвестил, что Абдул нашелся – он в тюрьме. Какой-то человек принес записку, написанную его рукой. И записка эта найдена под тюремной стеной.

Новость эта Амиру не обрадовала, потому что Абдул, даже уцелевший, ничем не мог им помочь из тюрьмы, но Хусейн вдруг сказал странную вещь: не Абдул им, а они ему обязаны помочь. Каким образом? Да вызволить его оттуда, вот и все. Говоря об этом, он смотрел на Амиру так победоносно, будто вызволить человека из фархадского зиндана – все равно что лепешку за два динара купить.

Но Хусейн сумел-таки убедить Амиру, что побег – вещь реальная. Весь его замысел строился на том, что в тюрьме служил охранником его земляк.

Несколько дней ушло на то, чтобы этого земляка с величайшей осторожностью прощупать, когда же стало ясно, что тот не предаст, они предприняли попытку подобраться через него к Абдулу. Сначала, не раскрывая ничего, попросили парня выяснить, есть ли такой арестант и можно ли с ним связаться. Потом передали Абдулу записку, чтобы тот знал – его послание нашло адресата. Теперь пришло время открыть все земляку и умолять его о помощи. В этом они преуспели. На следующий день охранник принес план тюрьмы, не очень подробный, но и за такой слава Аллаху, и объяснил, как можно осуществить побег. Это весьма непросто, десять шансов на сотню, и тем не менее есть в этой тюрьме слабое место, которое позволяет надеяться на лучшее. У тюрьмы два двора – северный и южный. В северный заключенных выводят на прогулки, а южный используется исключительно для хозяйственных нужд. Двор этот обнесен старой глинобитной стеной, настолько ветхой, что двумя годами ранее трое заключенных, оставленных во дворе без присмотра, без труда разобрали часть стены и бежали. Чтобы избежать подобного впредь, построили новую стену, которая находится внутри старой, и уж ее-то разобрать никак невозможно, но в этой новой стене зияет проем, оставленный для металлических ворот, которые уже заказаны, но еще не установлены. Таким образом, оказаться в коридоре между новой и старой стенами довольно просто.

План, предложенный земляком-охранником, состоял в следующем. Он выведет Абдула в южный двор тюрьмы. Через проем несуществующих ворот Абдул выберется за новую стену – и тогда ему останется преодолеть старую. Время будет дорого, и поэтому здесь потребуется их, Амиры и Хусейна, помощь. Если раздобыть грузовик, то нет ничего проще, чем сдать задним ходом и продавить старую стену – она едва дышит.