Страница 31 из 55
– Начальство мое что-то заартачилось, – пожал плечами Китайгородцев. – Без проверки, мол, говорят. Надо бы подстраховаться.
– Ну надо же, – сказал Евдокимов. – Действительно недосмотрели.
Телохранитель Китайгородцев:
Помните диалог двух милиционеров в фильме «Бриллиантовая рука»? Он там звучит примерно так:
– Я думаю, что надо…
– Не надо!
– А если…
– Не стоит!
– Хорошо. А может…
– А вот это попробуйте!
Они якобы понимают друг друга с полуслова, когда фраза еще даже не произнесена до конца. Вроде бы шутка. А на самом деле там все как в жизни. Только преподнесено в шутливой форме. Потому что люди, работающие в одной области и имеющие опыт, который нарабатывается потом и горбом, способны действительно превосходно понимать друг друга, даже когда о чем-то и не говорится напрямую. Вот так и у нас с Евдокимовым. В прошлую нашу встречу он сказал, что не нравится ему присутствие на борту теплохода ресторанной обслуги со стороны. Лучше бы, мол, взять уже проверенную. Я тогда прикинулся лопух лопухом, только кивнул в ответ: дескать, не возражаю. На самом деле отобранных Евдокимовым людей я к теплоходу не подпущу и на пушечный выстрел. Потому что это для Евдокимова они свои, а для меня они чужие. Потому что они специально отобраны Евдокимовым. Человеком, про которого я ничего не знаю, кроме того, что Марецкая по одним ей известным соображениям доверила ему свою безопасность. И когда я объяснял человеку Евдокимова, почему не могу пустить этих ребят на борт, когда плел ему про отсутствие списков и невозможность предварительно навести справки, я всего лишь воспользовался оплошностью Евдокимова. Предоставь он вовремя списки, я нашел бы какую-то иную причину. Неясности в чьей-то биографии, отсутствие фотографий или санитарных книжек, указание моего начальства или просто мое личное решение – что угодно, но эти ребята на борт не поднялись бы. Я понял, что Евдокимов хотел провести на борт своих людей, но не допустил этого. А Евдокимов понял, что я это понял. Это как те два милиционера. Мы с ним поняли друг друга практически без слов. Он хотел схитрить, но не получилось. Я его перехитрил. Один – ноль в мою пользу. А ребята те никакие не официанты, конечно. Коллеги Евдокимова. Я эту публику чую за версту. И методы знакомые. Мы у себя в «Барбакане» тоже по мере необходимости подобное проделываем. На Евдокимова я не обижаюсь. И он на меня, как я думаю, тоже. Как профессионалы, мы понимаем друг друга. Работа ведь у нас одинаковая. Только хозяева разные. Вот в этом все дело.
– Друзья мои! – сказал Марецкий. – Я рад представить вам Патрицию, мою богиню и госпожу…
Он говорил шутливо, и все присутствующие за столом улыбались ему в ответ. Марецкий сек свои фразы на короткие куски, чтобы тут же, без задержки, переводить их специально для Патриции. Она слушала, чуть склонив голову и явно смущаясь, и в этом своем смущении была необычайно мила.
Ни слова не было сказано о том, что она его невеста, и вообще речь будто бы шла о женщине, которая впервые оказалась в этой компании, где все уже давным-давно друг друга знают, а ее надо лишь просто представить присутствующим. Патриция смущалась. Марецкий шутил, но явно был взволнован. Его сестра сдержанно улыбалась и, кажется, пребывала в напряжении. Здесь, за столом, Марецкая смотрелась матерью, сын которой решил наконец жениться и как раз сегодня объявил о помолвке во всеуслышанье. Вот так у них с братом распределились в этой жизни роли. Он беспечен и берет от жизни все, что только возможно, а у нее болит о нем сердце, и она ждет не дождется, когда же он наконец остепенится.
Потом Патриция сказала, что ей здесь очень нравится, ее покорила Москва и что все происходящее с ней было бы невозможно (тут она покраснела) без человека, который находится с нею рядом… Марецкий до этих слов переводил более-менее сносно и даже, наверное, близко к тексту, но тут забастовал, и хотя Патриция еще что-то говорила, Марецкий сказал, что дальше переводить уже совсем невозможно. Кто-то заявил, что не допустит цензуры, но Марецкий был непреклонен.
Все засмеялись. Патриция опять смутилась и замолчала.
– Она совсем не говорит по-русски? – поинтересовался кто-то.
– Гм… – смешался Марецкий. – Видите ли…
Посмотрел на Патрицию, будто сомневался, можно ли доверить гостям их общую тайну.
– Когда мы с ней только познакомились, она не знала по-нашему ни слова. Но в этот приезд, в первый же день, вдруг объявила о том, что поднабралась кое-каких русских слов. Откуда? Что? Объясняет: в Германии сейчас немало русских, она стала прислушиваться… Ну, конечно, готовилась к встрече со мной, хотела блеснуть. Блесни, говорю. Она сказала несколько слов по-русски. Все, стоп. Милая моя, говорю ей, если не хочешь загреметь в кутузку здесь, в России, за мелкое хулиганство, оскорбление общественной нравственности – никогда больше не обнаруживай своих познаний в русском языке. У нас такие слова половозрелые подростки на заборах пишут…
С двух берегов на них смотрел десятимиллионный город. Мелодия стекала за борт и стелилась над водой. Солнце катилось к горизонту. Было хорошо и весело. И легко верилось в то, что счастье в жизни есть.
Уже было выпито много водки. Икру ели ложками. Мужчины ослабили галстуки. И совсем не хотелось музыкальной классики. Душа требовала праздника. Китайгородцев был в курсе предстоящих метаморфоз, поскольку отвечал сегодня за все, что происходило на судне, но для большинства присутствующих смена декораций оказалась полной неожиданностью.
Консерваторские музыкальные таланты в смокингах вдруг поднялись как по команде и ушли вниз, а через минуту на палубу выскочили ложечники-балалаечники, представители славного музыкального племени, иногда еще называемого «клюквой для интуристов». Вряд ли кого-либо из присутствующих, кроме разве что Патриции, этим можно было удивить, но ребята свое дело знали и деньги, которые им заплатили, отрабатывали сполна. Хотя никого насильно танцевать они не тянули, но все вдруг почувствовали себя участниками происходящего действа и вот уже начали прихлопывать и притопывать в такт, а тут вдруг на палубе появился взаправдашний медведь, и это произвело настоящий фурор. Музыка заиграла громче, откуда-то появился гармонист, медведь плясал и кланялся, Патриция смеялась и смотрела на происходящее восторженным взглядом ребенка, впервые попавшего в давно обещанный родителями зоопарк.
Кто-то тронул Китайгородцева за плечо. Он обернулся.
– Сообщение с берега, – шепнул ему охранник из «Барбакана».
В руке переговорное устройство. Что-то там случилось. Китайгородцев забрал у коллеги переговорное устройство и пошел на корму, где можно было говорить спокойно.
– Это Четвертый, – сказал он в микрофон. – Ответьте Четвертому.
Голос Потапова:
– Наблюдаю «Шкоду-Фелицию» вишневого цвета.
– Идет параллельным с нами курсом? – уточнил Китайгородцев.
– Она челночит туда-сюда по набережной, – доложил Потапов. – Я вижу ее уже в третий раз.
– Свяжись с нашими, пускай они пробьют ее номер по милицейскому компьютеру.
– Уже сделал.
– И что?
– Данные учета совпадают.
– Дай-ка мне ее номер, – попросил Китайгородцев.
– Н 648 МО.
– Принято. Будь на связи.
Китайгородцев вернулся к столу, нашел глазами Евдокимова, поманил его пальцем.
– Отойдем в сторонку, – предложил. – Вам такой номер машины – Н 648 МО – случайно неизвестен?
– Значит, все-таки засекли, – констатировал Евдокимов.
– Ваша машина?
– Да.
– Для проверочки – марку назовете?
– «Шкода-Фелиция».
– Цвет?
– Вишневый.
Совпадало.
– Что же вы нас так пугаете? – попенял коллеге Китайгородцев.
– Но вы тоже не сказали, что отслеживаете набережные.
На палубе появился фокусник. С плутоватой улыбкой прожженного лжеца он прямо из воздуха извлекал носовые платки, денежные купюры и наручные часы, которые, как обнаружилось почти сразу, принадлежали одному из гостей. Безобидное воровство, случившееся на глазах у присутствующих, развеселило всех, даже «пострадавшего», которому фокусник тотчас же вернул часы, каким-то образом умыкнув при этом дорогую перьевую ручку из кармана, и ее он тоже вернул, что вызвало новый приступ веселья. Фокусы были банальные, из репертуара артистов, обычно участвующих в «чёсе» по российской глубинке, но на самом деле, как скоро выяснилось, именно так и было задумано. Фокусник вдруг попросил у Марецкого монету. Тот протянул якобы случайно завалявшийся в кармане рубль. Фокусник положил монету себе на ладонь, продемонстрировал ее стоящей рядом Патриции, тут же сжал руку в кулак, взмахнул рукой, разжал кулак – у него на ладони лежал усыпанный бриллиантами перстень. И тогда стала понятна подоплека происходящего. Это не фокусник фокусы показывал, это Марецкий так дарил перстень своей избраннице – то ли в знак случившейся помолвки, то ли желая побыстрее услышать ожидаемое «да». Марецкий взял перстень и надел его на палец Патриции. Все зааплодировали. Марецкий склонился к девушке и поцеловал ее. Китайгородцев услышал, как за его спиной Костюков сказал в переговорное устройство: