Баксы для Магистра

– Ну как же так! – неприятно поразился я. – Ведь понятно же, что мошенничество, что облапошат людей в конце концов – а власти и в ус не дуют!

– Нет повода вмешиваться. Фирма с Магометычем договор подписала и зарплату ему платит. За сырье залог берут? А это их право. Дорого эти камни оценивают? Их сырье, им и цену назначать. Так что ни к чему не придерешься.

– Ты сам-то веришь в то, что говоришь?

Миша посмотрел на меня внимательно.

– Конечно, нет, – сказал он совершенно серьезно. – Я что – похож на идиота?

– Не похож, – признался я.

– В том-то и дело. Этих ребят, мой уважаемый коллега, власти не трогают только потому, что с кем-то из тех, кто мог бы этих ребят тронуть, они благоразумно делятся. А все эти договора о приеме на работу, зарплата Магометычу и всем прочим идиотам, которые в пирамиде участвуют, – всего лишь антураж. Хотят приличия соблюсти.

– И чем все это закончится, по-твоему?

– Тем же, чем и всегда, – сказал Миша. – Когда приток новых участников иссякнет и у фирмы возникнут проблемы с выплатами, организаторы пирамиды исчезнут вместе с деньгами. С теми залоговыми суммами, которые люди вносят за щебенку.

Пауза.

– А потом возродится, – сказал Миша. – Там будут новые правила игры и название у пирамиды будет другое, и в офисе будут новые сотрудники, но организуют это все те же люди. Это их хлеб и образ жизни. Ничего другого они делать не умеют, зато вот с пирамидами у них всегда получается на пять с плюсом. Так что мы о них еще услышим.

Мишин голос вдруг обрел доверительные нотки.

– Вот эта тетка, – сказал он мне, – которая мне интервью давала… ну, многодетная мать-героиня… Она ведь еще много чего могла бы порассказать о пирамидах…

Я посмотрел вопросительно.

– Ты же знаешь, – вкрадчиво произнес Каратаев. – Я сейчас собираю материал…

– Даже не рассчитывай! – оборвал я его. – Марии тебе больше не видать!

Я все никак не мог понять, чего это он так старается сохранить хорошие отношения со мной. И на интервью с Магометычем взял, и вообще всячески демонстрирует свою приязнь ко мне. А он, оказывается, до сих пор сохранял надежду на то, что через меня ему удастся снова выйти на так некстати исчезнувшую Марию. Он ее еще порасспросить хотел. Информацию подсобрать.

– И не надейся!

– Женя! – заканючил Каратаев. – Я под твоим присмотром! Без упоминания места ее теперешнего пребывания! Можешь даже мне глаза завязать, когда к этой матери-героине будешь везти! Но только дай мне снять еще одно интервью с ней!

Вместо ответа я продемонстрировал Мише Каратаеву кукиш.

– Вопросов больше не имею, – сказал понятливый Миша. – Хотя твой ответ, Колодин, выглядит как-то не по-товарищески.

Если я вам скажу, сколько зарабатывает в месяц Лиза Кулакова, вы мне ответите, что такого быть не может. Поверьте – может. Лиза работает смотрительницей в картинной галерее, зарплаты там мизерные и ни одному человеку, пребывающему в здравом уме, как кажется, никогда не придет в голову за те деньги ежедневно ходить на работу, а уж тем более отвечать своей головой за те бесценные картины, что развешаны по стенам. А Лиза вот ходит. На самом деле она не просто Лиза, а Елизавета Андреевна, поскольку ей уже далеко за шестьдесят, но есть такие люди, к которым отчество ну никак не клеится – и она для всех Лиза. Она получает пенсию, а смешная зарплата смотрительницы – это как прибавка к пенсии, настолько мизерная, что об этих деньгах и говорить не стоило бы, если бы дело было в деньгах. Но Лиза на работу ходит не из-за денег, а потому, что, во-первых, привыкла каждый день ходить на работу, а во-вторых, тут коллектив. Коллективом Лиза дорожит. Коллектив Лизой – тоже. Но письмо все-таки прислал кто-то из ее коллег. Подписи под письмом не было, но никаких сомнений – писал кто-то из тех, кто очень хорошо Лизу знал, кто работал с нею бок о бок. Что в письме? Обычная история. Здравствуйте. Вашу передачу любим и регулярно смотрим. А у нас вот работает чудесная женщина. Почему бы ее не разыграть?

Мы на Лизу клюнули, потому что у нас давно уже не было вот таких очаровательных старушек – божьих одуванчиков с высшим образованием, тихих бессребрениц, интеллигентных пенсионерок. Герои у нас должны быть разные.

Для начала мы прикинули, где будет происходить розыгрыш – в галерее, на улице или дома у нашей героини. С домом не получалось, потому что Лиза жила одна и не с кем было договариваться о подготовке к съемкам, установке аппаратуры и так далее. Подумывали о розыгрыше где-нибудь на улице, но Светлана запротестовала.

– Чем вам не нравится галерея? – спросила она. – Галерея – это хорошо.

Я был с нею согласен. Мы когда-то уже снимали в картинной галерее. Тогда по сюжету галерею якобы купил «новый русский». Вместе с картинами. На общем собрании коллективу был представлен новый хозяин – пальцы «веером», словарный запас грузчика из овощного магазина, в залах галереи планировалось открыть казино. Коллектив был в шоке. Мы это все отсняли. Материал получился что надо. Почему бы теперь не заняться чем-то подобным?

На переговоры с директором почтенного заведения был направлен Демин. В нашей программе он мелькал не так уж часто, поэтому его вряд ли кто-либо узнал бы и появление Ильи в стенах галереи не могло никого натолкнуть на подозрения о том, что здесь что-то затевается. С директором Демин столковался быстро. Администратор администратора всегда поймет. Мы за свой счет отремонтируем одно из подсобных помещений галереи, где недавно так некстати протек потолок, а директор за это даст нам возможность снять розыгрыш. Бартер в чистом виде.

Директор играл за нас. Через него мы и решили действовать. В один из дней директор вызвал Лизу Кулакову к себе в кабинет, тщательно запер дверь, после чего сел не за свой стол, как бывало обычно, а непосредственно перед Лизой, что предполагало особую доверенность их сегодняшнего разговора.

– Как вам работается, Елизавета Андреевна? – для начала осведомился директор.

И у Лизы сердце ухнуло в пятки. Потому что ежели доверительная беседа начинается с такого вот вопроса, то первое, что приходит на ум – будут увольнять.

– Хорошо работается, – обмерла бедная Лиза.

Она хотела было поинтересоваться, к чему бы это такой вопрос задан, да не решилась и только молча смотрела на директора – так, как согласно народным поверьям, кролик смотрит на удава.

– Я вас вызвал для важного разговора, – сказал директор. – Но предупреждаю сразу – все до поры до времени должно оставаться в тайне. Согласны?

Лиза нервно кивнула. Она все еще ничего не понимала. Директор посмотрел на нее так, будто решал, можно ли доверить Лизе тайну, и наконец решился.

– К нам везут Мону Лизу! – сказал он.

Лиза обомлела. Директор молча смотрел на нее.

– Не может быть, – смогла наконец произнести Лиза.

– Может, – сказал директор. – Информация конфиденциальная. Переговоры с Лувром шли с прошлого года. В обстановке строжайшей секретности. Поэтому никто ничего не знал. Теперь вот я вам могу сказать. На следующей неделе Мона Лиза будет доставлена к нам. Экспонировать ее будем в вашем зале.

Тут Лизе вспомнилось, что как раз сегодняшним утром в ее зал наведывались ребята из охраны музея. Что-то вымеряли и прикидывали. Она утром ничего не поняла, и только теперь вот прояснилось.

– Ах ты, господи! – прошептала потрясенная Лиза.

Я вам сейчас объясню, в чем тут дело. В мировой культуре наперечет раритеты, которые можно было бы поставить в один ряд с этим творением гениального Леонардо да Винчи, и перемещение в пространстве подобной ценности происходит столь редко, что каждый раз это становится сенсацией. Привезти Мону Лизу в Москву для экспонирования – это почти то же самое, что доставить из Парижа в Москву Эйфелеву башню и установить ее месяца на три на Красной площади – чтобы на башню полюбовались москвичи и гости столицы.

Но не только поэтому Лиза Кулакова все приняла так близко к сердцу. Дело в том, что Лиза очень трепетно относилась к Моне Лизе – по причине тождественности имен. Это шло откуда-то из детства, с той самой поры, когда Лиза Кулакова впервые увидела репродукцию знаменитого творения Леонардо. С того момента она, взрослея, постоянно сверяла свои собственные достижения с мифической, самой Лизой придуманной судьбой своей тезки, но нисколько к Моне Лизе не приблизилась за эти годы, как невозможно приблизиться простому смертному к далекой небесной звезде – хоть, выбиваясь из сил, поднимись на Джомолунгму, а до звезды все равно тысячи и тысячи световых лет. Так что отношение у Лизы Кулаковой к той картине было самое трепетное. Это больше, чем икона. Это нечто такое, чему не дать определения.