Страница 7 из 12
Змея откровенно впечатляла – длиной метра четыре с половиной, толстая, как три причальных, вместе сложенных каната, кожа кремово-бежевая, густо-покрытая иссиня-черными узорами. Только, вот, прямоугольная голова, украшенная жёлто-янтарными глазищами, была одна. Хвост же заканчивался странным увесистым наростом, слегка напоминавшим гигантскую сосновую шишку.
Массивная голова гадины угрожающе приподнялась над землёй на добрые полметра. Глаза-фары мерцали недобро и откровенно голодно. Злое и раздражённое шипенье не прекращалось ни на секунду.
– Не подходи к ней близко, – добросердечно посоветовал Борх. – Просто брось кусок жирной солонины на землю, отойди в сторону и наблюдай.
После того, как змея, жадно давясь, проворно заглотила предложенное угощенье, Алекс спросил:
– Где же вторая голова, уважаемый Борх? Как же так? Древние легенды всё наврали?
– Подожди немного, торопыга, – туземец в очередной раз изобразил грустную улыбку итальянской куклы Пьеро. – Всему, как известно, своё время.
Круглые глаза амфисбены неожиданно потухли и через десять-двенадцать секунд медленно закрылись. Змеиная голова, мелко-мелко подрагивая, сморщилась и…превратилась (трансформировалась?), в некое подобие гигантской сосновой шишки, усеянной разноразмерными чешуйками. Тут же, словно бы по чьей-то неслышимой для человеческого уха команде, ожила «сосновая шишка», расположенная на хвосте холоднокровного существа…
И минуты не прошло, а на Алекса уже пристально и плотоядно смотрели-пялились голодные жёлто-янтарные глаза-фары «новой» головы.
– И так может продолжаться долго, до полной и нескончаемой бесконечности. То есть, до безвременной смерти от хронического и пошлого обжорства… Как только одна из змеиных голов насыщается и крепко засыпает, так тут же, без промедления, просыпается другая, бесконечно-голодная и жадная голова, – равнодушным и сонным голосом прокомментировал Борх. – Плохо это, командор Кабрал. И, в первую очередь, для самих амфисбен. И ста Больших Солнц не пройдёт, как они навсегда исчезнут из нашего Мира. То бишь, вымрут, растворившись в туманной и загадочной Неизвестности. Только страшные сказки, предания и легенды – про них – останутся…
Змея же, вовсе, не была расположена к выслушиванию заумных философских сентенций пожилого индейца. Её длинное тело, угрожающе сворачиваясь в широкие кольца, напряглось, явно готовясь к атакующему прыжку. Мерзкая пасть твари широко раскрылась, демонстрируя окружающим острые и длинные зубы.
Алекс непроизвольно отшатнулся в сторону, собираясь беззастенчиво задать стрекоча.
– Айника, – негромко позвал Борх. – Пора.
Девушка появилась из-за противоположного выступа красно-белой скалы уже через десятые доли секунды. Изящный, быстрый, еле подвластный человеческому глазу пируэт. Второй. Резкий взмах шпагой – только испуганные солнечные зайчики заполошно поскакали в разные стороны…
Две половинки разрубленной амфисбены, подёргавшись с минуту в предсмертной агонии, безвольно замерли.
– Почему же они лежат неподвижно? – непонимающе вскинул брови вверх Алекс. – Почему – не срастаются?
– Жадность непременно приводит к смерти. Всегда, – очень тихо проговорила Айника. – Жадность – смерть. Смерть – жадность. Это, в сущности, одно и то же… Как же разрубленная Жадность может срастись? Сращиваться, значит, отдавать. Жадность же может только забирать и отнимать…
– А настоящая Амфисбена? Если её разрубить?
– Настоящая – срастётся. Всегда и непременно. На сколько частей её не разорви.
– Стоит ли тратить драгоценное время на пустые разговоры? – недовольно поморщился Борх. – Пора в дорогу. А она, как известно, не любит пустословия…
Уже на шикарном нежно-малиновом закате, вволю попетляв по скалистым плоскогорьям, узким долинам и горным перевалам, они подошли к входу в пещеру.
– Освобождаем мулов от упряжи, – распорядился Борх. – Дочка, принеси им из пещеры сена, – объяснил для Алекса: – Пусть немного погуляют и порезвятся на свободе. Агуаров[8] здесь нет. А от пещеры, где хранятся запасы вкусного сена, мулы далеко не отойдут. Умные…
Пещера оказалась бесконечно-длинной. Первые двести-триста метров путники продвигались в пугающей темноте, только слегка разбавленной крохотным бледно-жёлтым огоньком горящей свечи, зажатой в узкой ладони Айники. Потом, постепенно, подземное пространство начало заполняться загадочным призрачно-розовым светом, который – по мере продвижения вперёд – превращался в нежно-алый. Температура окружающего воздуха неуклонно повышалась, горячий пот застилал глаза, нестерпимо хотелось сбросить с себя все одежды.
Алый свет, как оказалось, лился из длинной, очень узкой щели в пещерной стене.
«Наверное, это прощальные отсветы заходящего солнца», – мысленно решил Алекс, но тут же сам и отверг эту версию: – «Нет, этого не может быть. Ведь, запад находится в противоположной стороне…».
– Закляни-ка, командор Кабрал, в это отверстие, – посоветовал Борх.
Он, осторожно приблизившись к стене, заглянул.
До кратера действующего вулкана было метров триста пятьдесят, не больше.
«Что же, теперь многое становится понятным», – внутренне усмехнулся Алекс. – «В том числе, и почему здесь так нестерпимо жарко. Можно даже – с большой степенью уверенности – предположить, что за спектакль нам предстоит наблюдать завтра, на нежном рассвете. А также – почему мы зашли к действующему вулкану именно с юга…».
Геометрически жерло вулкана являлось овалом с неровными краями, наклонёнными – по отношению к горизонтальной плоскости – с юга на север. То есть, раскалённая булькающая лава – время от времени – переливалась именно через северный край жерла, а южные склоны кратера оставались полностью безопасными для передвижения по ним.
– Ложимся спать! – велел пожилой туземец. – Только отойдём по пещере на юго-запад. Чтобы не было так жарко…
Ночью Алекс спал – на мягком, хорошо-просушенном сене – крепко и спокойно. Снилась ему Айника. Только совсем не слепая, да и звериных шкур на ней не было и в помине. Огромные, чуть задумчивые тёмно-зелёные глаза, длинное бальное платье с открытым декольте, томные и чарующие звуки старинного вальса…
Утром, примерно за полчаса до рассвета, его разбудил Борх. Показал, подсвечивая факелом, где можно умыться чистой родниковой водой, накормил куском вяленой вигони на морском сухаре, после чего, став очень серьёзным, спросил:
– Пойдём смотреть на Амфисбену? На ту, которая – настоящая? Не раздумал за ночь?
Алекс, чувствуя рядом горячее дыханье Айники, приник глазами к узкой щели в пещерной стене.
Первые, ещё робкие и холодные лучи утреннего солнышка осветили южный склон безымянного вулкана. Болезненно-тощие спирали молочно-белого тумана загадочно клубились в многочисленных долинах и лощинах. Идеальную горную тишину нарушало только чуть слышное бульканье раскалённой вулканической лавы в котле кратера. То есть, в «кипящем глазе», выражаясь по-патагонски.
– Идут, – едва слышно прошептала Айника, и Алекс почувствовал, как учащённо забилось его сердце, а к горлу – неожиданно – подкатил колючий ледяной комок.
По пологому южному склону вулкана медленно и торжественно поднимались – испуганной молчаливой толпой – чайхи. Человек шестьдесят-семьдесят. Мужчины, женщины, дети, старики.
Впереди толпы, демонстрируя всему окружавшему её Миру бесконечно-гордую осанку, шла Эйри. Та самая высокая и костистая старуха, ослепительная красавица – в далёкой и беспечной молодости, ушедшей навсегда…
Не доходя до края кратера порядка ста пятидесяти метров, туземцы нерешительно остановились и, бестолково погалдев три-четыре минуты, замолчали, после чего дружно бухнулись на колени, раболепно воздев к небу сложенные вместе ладони. Эйри, низко поклонившись соплеменникам, развернулась и – короткими шажками – двинулась дальше…
Ощущалось, что каждые два-три пройденных метра давались ей ценой неимоверных усилий. Пожилая женщина постоянно пригибалась к земле и отворачивалась, старательно прикрывая лицо полой длинного плаща… Но, вот, когда до жерла вулкана оставалось пройти семь-восемь метров, её длинные седые волосы вспыхнули – словно отростки сухого белого мха, превращая индианку – за считанные секунды – в ярко-горевший факел.
8
Агуар – южноамериканский степной волк.