Последний брат

Нэргуй сам, не чинясь, пошел на опушку, встал над телом Амара, пинком отбросил руку мертвого, чтоб не мешала, вытащил саблю, примерился…

— Смотри, не повреди лицо! — крикнул Хунбиш.

…Свистнул клинок, опустилась с оттяжкой рука, и голова Амара отделилась от тела. Нэргуй поднял голову за волосы, и держа чуть на отлете, чтоб не запачкать штанов и сапог, вернулся к Хунбишу.

— У меня в шатре, в желтой сумке соль, заспакуй, — приказал Хунбиш.

— Ты заранее взял мешок. Знал, как все обернется, благородный?

— Умный человек не знает, но рассчитывает.

— Стоит ли переводить столько вкусной соли? — проворчал Нэргуй. — Хаган уже должен быть близко. Голова не успеет испортиться…

— Я дам тебе совет, Нэргуй. Добрый совет. Не экономь на врагах хагана. Особенно на его родных братьях.

Нэргуй, хоть и был смельчак, понял, что хватил лишнего, молча поклонился и отошел.

Хунбиш-Бильге еще раз осмотрел лес. Да, все пошло не так, как было задумано. Но хаган получит голову врага, а император ромеев получит чистые руки. Амар уже уехал с его земли. А посланцы императора… Пусть даже среди них были отпрыски знатных родов… Четверо юнцов не стоят того, чтоб рушить крепкий мир. Особенно, если улус предложит достойную компенсацию. Или после того, как улус обвинит императора в попытке организовать побег Амара, — взялись же откуда-то эти лесные стрелки… Так пусть Диодор сам оправдывается. Император человек разумный. Он уже показал это, когда отдал Амара… И по крайней мере теперь можно закончить это шутовство и занять удобную повозку, а не трястись в седле. От этой мысли, которая пришла ему по пути к шатру, Хунбиш изрядно повеселел.

Вокруг была одна темнота. Она навалилась внезапно, как будто луну занавесили покрывалом. Впрочем, так и было. Занавесью стали густые переплетшиеся кроны деревьев. Уже через минуту после того как Трофим углубился в лес, он практически перестал что-либо видеть. В редких местах темнота прорезалась пятнами лунного света, пробившегося там, где кроны не смогли сомкнуться сплошным потолком. Но эти пятна не помогали видеть и ничего не освещали. После того как стрела прилетела и ударила в спину, сбив с ног, Трофим так и уковылял вглубь леса на четвереньках. Наверное, это спасло ему и глаза, и ноги, потому что, продолжай он ломиться бегом, наверняка бы насадил глаз на ветку, или же навернулся, запнувшись о какой-нибудь корень. Если напрягая глаза до рези, ему иногда удавалось различить ствол большого дерева, то мелких ветвей не было видно совершенно. Потому он больше полагался на руки, чем на очи, сперва проводя рукой впереди себя, а потом ощупывая землю. Это отнимало много сил, было неудобно и очень медленно. Ветки все равно охаживали его по лицу и плечам, руки саднились о корни, а перевязь меча цеплялась за все, что только встречала в темноте. Его разрывали страх и досада на невозможность двигаться быстрее. Еще уползая с опушки, он несколько раз слышал гортанные крики муголов, и ему казалось, что буквально через несколько мгновений его настигнет погоня. Но время шло, оглядываясь назад, он уже не видел светлого фона опушки, не слышались и крики погони, и не блестели красными отблесками факелы. Страх и боевой задор постепенно отпустили Трофима, и наткнувшись на пути на очередной толстый ствол дерева, он не миновал его, а тяжело дыша привалился к нему спиной, уместив на коленях перевязь и постаравшись усесться лицом в ту сторону, откуда, как он полагал, могли появиться преследователи. Как он полагал… если можно было быть уверенным, что он приполз именно оттуда, откуда ему казалось. Петляние вокруг стволов деревьев в полной темноте могло сбить с толку кого угодно, а кроме того он специально постарался заложить крюк вправо, чтобы сбить направление и не уходить от погони по прямой. Где теперь опушка, он представлял очень смутно. Дыхание выравнивалось, напряжение уходило, а вместо них появлялись более тонкие ощущения. Он ощутил высыхающий пот на лице, сырость, пропитавшую штаны и рубаху на локтях и коленях, холод, омывавший необутые ноги, жжение ссадин на руках и лице, и боль в груди и спине — там, где в него попали стрелы.

Стрела, которая тюкнула ему в грудь, перед этим прошила Тита, и Трофиму досталась на излете. Он еще там, на опушке, увидел, что она только оцарапала его. Но вот что со спиной? Спина при каждом движении отзывалась острой болью. Морщась, он завел руку назад и начал ощупывать спину. Нашел место, которое отозвалось наиболее остро, ощупал, вернул руку обратно из неудобного положения. Спина была влажной… Кровь? Он потер палец о палец — нет, не похоже. Кровь липковатая. Кровь всегда можно отличить. Даже в темноте. На всякий случай он еще и лизнул пальцы, но не почувствовал знакомого железистого вкуса, а только солонь. Нет, не кровь. Спина мокра от пота. Значит, на спине большой раны нет, просто синяк, и может быть, ссадина.

«Меня спасла кольчуга, — подумал он. — Тем более, что она была не надета, а просто накинута за спину, и значит, получилась двухслойной. Но даже двойная кольчуга вряд ли спасла бы с такого расстояния от длинного узкого закаленного бронебойного наконечника стрелы. Видать, стрела была с широким наконечником… Столкнувшись с кольчугой, она уподобилась простому томару — стреле без железа, какими лесные соплеменники Амара бьют дорогого пушного зверя, чтоб не попортить шкурку».

Еще одна мысль внезапно окатила его. Одной стрелой он все-таки оцарапан. А ведь степняки часто пользуются ядом… Он прислушался к себе и, естественно, тут же ощутил зарождение всяческих недомоганий. Ну нет, не стоит пугать себя раньше времени, если что — яд сам заявит о себе. Нужно успокоиться. Ведь яд долго не держится на наконечнике, поэтому стрелы поят ядом перед самым началом сражения, а не загодя. У ночных стражей на это просто не было времени.

«Я жив. И я хотя бы на время оторвался от врагов…» — твердил сам себе Трофим.

Но именно это осознание, что он находится — пускай и на самое краткое время — в относительной безопасности, тут же прорвало внутреннюю плотину. Амар… Тит… Он вспомнил о них, и две медленные злые слезы скатились на щеки. Стало так больно, что даже отошел страх. И главное, он абсолютно не понимал — что же произошло? Еще вчера вечером он разодетый ехал в почетном эскорте, а сегодня один в черном лесу. Что случилось?.. Когда он проснулся, Амар и Юлхуш уже были одеты. Они с вчера почти не раздевались, а потом, видимо, собрались, пока все спали. Что они делали?.. Амар первый напал на стражника, да… Но ведь, казалось, второй стражник совсем этому не удивился. Он знал? Он ждал? Что он там крикнул?.. Да, «щенок». «Щенок пытается убежать». Он назвал брата хагана щенком, и остальные муголы этому не удивились. Никто не возмутился. Охрана сразу была готова бить саблей и луком… Они уже были готовы. Почему? Почему они пытались убить брата хагана? Кто-то хотел насолить хагану? Почему никто из ночной стражи не выступил против? И кто были стрелки на опушке?

«Это политика, — вдруг подумал он, и это прервало ход беспорядочных мыслей, как будто уже что-то объясняя. — Сейчас мне в этом не разобраться. Оставлю пока это. Но Амар и Юлхуш… Когда я проснулся, они резали палатку. Они уже готовились, они уже знали что-то. Но почему они не предупредили всех нас?! Опять нет ответа… Амар… Амар уже ничего не расскажет. И Тит тоже за той рекой… Не думать и об этом. А как остальные? Юлхуш, Улеб и Фока бежали впереди. Они достигли опушки. Потом я не видел их… Надеюсь, ему удалось убраться обратно в лес. Значит, Юлхуш, Фока и, возможно, Улеб в лесу. Где-то рядом. А я ведь их командир, — подумалось ему. — Пусть маленький и даже не совсем настоящий, временно назначенный в школе. Все равно. Я их командир. И значит, я за них отвечаю. Они сейчас так же, как и я, сидят в темноте, напуганы, и ничего не понимают».

Надо их искать. Темнота… Нельзя подать голос… Все равно. Надо их искать. А если подождать до утра? Нет, утром нам всем может быть поздно. Не потому ли нет погони, что муголы решили перенести её на утро? Но как найти троих парней в темном ночном лесу? Он усиленно думал, но так и не смог сообразить ничего толкового. А тем временем холод от босых ног начал распространяться выше по телу. Ночь забирала его тепло. Еще один довод в пользу движения. Грех жаловаться, что прихватил кольчугу. Но надо было еще как-то и сапоги захватить, хоть на уши прицепив. Надо искать своих.