Кольцевой разлом

   Скрываться в незнакомом городе, не вступая при этом в сношения с обитателями этого города - чистой воды утопия. Данную истину Корсаков хорошо понимал. Поэтому когда брюнет потащил девицу за собой в подземный переход, Корсаков направился следом за парочкой. Брюнет производил впечатление щедрого гуляки, но отнюдь не богача, и можно было предполагать, что в той компании, к которой он звал примкнуть свою чахлую подругу, человек с несколькими сотнями в кармане окажется желанным гостем. Ощупывая в кармане пачку червонцев, Корсаков спустился вслед за парочкой в переход. Под землей гулко разносились выкрики брюнета:"Культурно проведем время!.. Прекрасные люди!.. Снимем стресс!.." Корсаков с удивлением отметил, что брюнет явно стремится представать перед девицей исключительно в профиль. Причина столь странного поведения обнаружилась наверху, когда брюнет поднялся на крыльцо двухэтажного особнячка. Свет из окна упал на его лицо, и обнаружилось, что в его темных очках отсутствует одно стекло. Корсаков стал в тупик: брюнету, по его мнению, следовало либо выкинуть очки, либо вставить стекло. Как можно носить очки с одним стеклом, Корсаков решительно не понимал. В следующие несколько недель жизнь в России научила его тому, что многие вещи не имеют никакого разумного объяснения и тем не менее успешно существуют.

   Брюнет поднял руку и нажал на кнопку звонка со словами:"Дадим   просраться старому черту". Корсаков вздрогнул: металлический рев звонка мог бы, вероятно, разбудить даже усыпленного арктическим холодом мастодонта. Окна по-прежнему светились, однако брюнету никто не открыл. Тот еще несколько раз запустил мощную трель в недра особнячка, но когда ему вновь не открыли, рассердился не на шутку. Забравшись на выступ стены и прижавшись носом к окну, брюнет вдруг дико завопил:

  - Ага! Вот он, гад! Нажрался уже! Открывай, старая свинья!

   Далее понеслись совершенно непристойные, но очень смачные обороты. О существовании таких выражений Корсаков мог, конечно, догадаться логически, однако в реальной жизни ему ничего подобного слышать не приходилось. Брюнет нисколько не стеснялся своей словно вымоченной в уксусе спутницы, а та продолжала зябко поеживаться и делала вид, будто все происходящее ее не касается.

  - Открывай, хронь проклятая! Открывай, старый пень!- бесновался у окна брюнет. Устав колотить по раме и барабанить в стекло, он обезьяньим прыжком переметнулся к двери и принялся вновь давить на кнопку звонка, удрученно причитая:

  - А где же эти козлы? Куда подевались? Ведь все здесь были!

   Неожиданно лязгнула дверная задвижка. Брюнет умолк и отступил на шаг от двери. Дверь распахнулась, и возникшая в проеме мужская фигура спокойно произнесла:

  - Толян, ты извини, тут такое дело... Понимаешь, Крутой заснул, а мы поспорили, можно его разбудить этим звонком или нельзя. Нас ведь это тоже касается. Выходит, что нельзя.

  - Ну вы даете!- взвился Толян. - Я тут стою с девушкой, мерзну, как б... последняя, а они этого старого м...ка изучают! Да он как мертвый, когда нажрется! Друзья так не поступают!

  - Прости, старик, оступились, не подумали,- со вздохом сказал человек в дверях. - Больше не повторится.

  - Вы всегда так говорите,- проворчал Толян и, повернувшись к девице,   распорядился: - Ольгунчик, заходи!

   Сунувшись в дверь, Толян, однако, обнаружил, что человек в дверях и не думает уступать ему дорогу.

  - А ты никак опять пустой, Толян?- прозвучал укоризненный вопрос. Брюнет что-то смущенно забормотал, а затем вкрадчиво обратился к девице:

  - Ольгунчик, слушай, ты денежкой не богата?

   Девица молча полезла в сумочку. Толян прытко сбежал с крыльца и остановился перед нею, переминаясь с ноги на ногу.

  - Я отдам, ты не думай...- бормотал он. - Вот решу кое-какие вопросы и сразу отдам...

   Создавалось впечатление, будто он сам не понимает, что говорит. Девица безмолвно протянула ему несколько бумажек, Толян поднял их к свету и тяжело вздохнул. Корсаков счел, что наступил благоприятный момент и пора вмешаться в разговор: тема денег явно вышла на первый план. Он вышел из тени троллейбусной остановки, возле которой стоял, и решительно шагнул к говорившим.

  - Прошу прощения,- внятно произнес он, секунду помолчал и, когда все

  головы повернулись к нему, заговорил снова: - Ради Бога извините, что мешаю вашему разговору, но я как раз проходил мимо...

  - Ничего, ничего,- оживился Толян. - Какие трудности?

   На основе большого житейского опыта Корсаков сделал вывод, что в подобных ситуациях не следует применять хитрых подходов и замысловатых объяснений - они способны только насторожить людей, которые могут решить, будто их собираются одурачить. Наиболее безотказно действует простое предложение выпить, сопровождаемое тактичным комплиментом в адрес предполагаемого собутыльника. Памятуя об этом, Корсаков сказал:

  - Я сегодня прилетел из экспедиции, обзвонил знакомых - никого нет. Хотел где-нибудь посидеть - в приличное место попасть не могу. А тут иду, смотрю - веселые ребята вроде бы выпить собираются... Думаю,   может, примут меня в компанию? С деньгами все в порядке, есть настроение отметить приезд, а хорошей компании нету.

  - О чем речь, земляк!- воскликнул Толян. - Мы что, не русские люди, что ли? Земляка всегда обогреем, заходи!

  - Ну что ж, заходите, раз такое дело,- кивнул человек в дверях и посторонился. Входя, Корсаков заметил табличку, прикрепленную к стене особнячка, и успел прочесть два слова:"Педагогическое училище". В вестибюле стоял стол для пинг-понга, а возле стола на двух сдвинутых скамейках лежал на спине старик в пиджаке и линялых спортивных штанах. Корсакову бросились в глаза его огромные ступни в неимоверно засаленных носках. Эти носки, несомненно, оставили бы вереницу липких следов на кафельном полу училища, если бы Толяну удалось разбудить спящего старца и тот пошел бы открывать ему дверь.

  - Это Крутой,- кивая на старика, с ненавистью сказал Толян. - Когда он только помрет, старая свинья!

   Старик никак не отреагировал на столь враждебное высказывание и продолжал сохранять позу тех лежащих статуй, которые в средние века помещали на крышках саркофагов. О том, что он еще жив, свидетельствовали только синевато-багровый цвет его лица и сердитое похрапывание. Толян злобно прошипел:

  - Попозже придет стакан просить, зуб даю!

  - Не просить, а требовать,- поправил его человек, открывший дверь. Это был мужчина лет тридцати, среднего роста, чуть сутуловатый. Он постоянно приглаживал ладонью рассыпавшиеся светлые волосы и грустно усмехался. На вид он был совершенно трезв, однако от него исходил весьма ощутимый запах алкоголя. Впрочем, Толян изрыгал целые облака перегара и при этом, судя по всему, прекрасно себя чувствовал.

  - Гость должен представиться,- остановившись, заявил Корсаков и протянул руку грустному блондину. - Меня зовут Виктор.

  - Саша,- сказал блондин и подал Корсакову узкую горячую ладонь.

     - Анатолий,- отрекомендовался Толян. Вся компания, возглавляемая Сашей,

  по извилистым коридорам, увешанным агитационными стендами, направилась куда-то вглубь здания. Наконец перед освещенным дверным проемом, из которого доносился застарелый запах человеческого пота, Саша остановился и, согнувшись в поклоне, пригласил:

  - Милости просим.

   Корсаков оказался в спортивном зале. По периметру зала были установлены шведские стенки, ближе к стенам возвышались турники, брусья и прочие гимнастические снаряды. В углу на стопе матов белела расстеленная постель. В самом же центре зала из нескольких ученических столов был составлен большой пиршественный стол, вокруг которого теснилось множество пустых покуда стульев. По свободному пространству зала расхаживал приземистый толстяк с лицом не менее багровым, чем у Толяна, с маленькими и свирепыми водянистыми глазками и короткой светлой бородой. Увидев вошедших, толстяк нетерпеливо закричал: