Чёрный беркут

ГЛАВА 10. ГЛУХАЯ СТЕНА

На втором этаже Кайманова снова спросили:

— Оружие есть? Нож есть?

Часовой проверил карманы и, убедившись, что у него нет ни пистолета, ни ножа, вручил ему заранее выписанный пропуск.

Яков медленно пошел по длинному коридору, читая по пути таблички с фамилиями. Из-за дверей слышались громкие голоса. Откуда-то донесся приглушенный крик. Ему стало не по себе. Вот и дверь «его» кабинета. Постучал.

— Войдите...

За письменным столом — человек средних лет, в штатском. Следователь. Бледное, утомленное лицо. Под глазами темные круги. Волосы гладко причесаны, смоченные то ли водой, то ли бриолином, влажно блестят. В углу, за отдельным столиком, очевидно, писарь. У входа — часовой с винтовкой.

— Садитесь, — предложил следователь. — Курите! — Пододвинул пачку папирос.

С тридцатого года Яков не курил, но тут, волнуясь, взял папиросу, жадно затянулся. По привычке все подмечать, увидел, что средний ящик письменного стола приоткрыт: достаточно одного движения, чтобы выхватить пистолет.

Следователь читал какую-то бумагу, затем отложил ее в сторону, внимательно посмотрел на Кайманова.

— В Москву телеграфировали?

— Послал две телеграммы: Иосифу Виссарионовичу Сталину и Михаилу Ивановичу Калинину.

— Не надо было. Мы бы и сами разобрались. Что у вас стряслось на Даугане?

— Народ посчитал, что меня неправильно сняли с председателей.

— Кто организовал сборище?

— А разве собрания всегда надо организовывать?

— Вопросы задаю я, вы — отвечаете. Кто организовал собрание?

— Товарищ следователь, вы шьете дело комиссару Лозовому. Ничего у вас не выйдет. Вызывайте хоть весь поселок, все скажут: комиссар собрание не организовывал. За меня люди сами вступились. Если по чести: моей вины во всем этом деле тоже нет. Портреты Антоса с его биографией продержал у себя Павловский, а потом подкинул в поселковый Совет. Секретарь райкома Ишин почему-то обвинил во всем меня.

— Вы знаете, что будете отвечать за каждое слово, сказанное здесь?

— И отвечу. Как только выйду отсюда, о комиссаре Лозовом и о себе Наркому обороны напишу.

— А если так скоро не выйдете?

— Люди напишут. Комиссар сделал все, чтобы не допустить стихийный бунт, а вы его под стражу. Вы не знаете, кого вы взяли.

— Кого арестовали, разберемся. Сейчас речь идет не о Лозовом, о вас. Если вам не все равно, сколько вы пробудете здесь, отвечайте на вопрос прямо. Кто организовал собрание на Даугане?

— Ну я организовал, я! — теряя терпение, воскликнул Яков. — Сдал дела, хотел пулю себе в лоб пустить, да комиссар вовремя подоспел. Народ сбежался, Василий Фомич повернул дело так, что все согласились дождаться представителя исполкома. Что еще надо?

— Хорошо. Теперь скажите, вы знаете, что бывает за вооруженное сопротивление власти?

— Какое еще сопротивление? Насчет Павловского?

— Значит, вы не отрицаете, что оказали вооруженное сопротивление заместителю коменданта Павловскому?

— Жалею, что не пристрелил! Это он все затеял. Бдительность проявил! А из-за самого погибли Шевченко и Бочаров — пограничник и наш бригадир. Вот кого надо судить, а не меня и не комиссара.

— Значит, вы не отказываетесь, что угрожали Павловскому оружием и сейчас жалеете, что не застрелили его?

— Да, жалею, — в запальчивости подтвердил Яков.

— Этими словами вы подписываете себе приговор. Существует статья, касающаяся пограничной зоны...

Резко зазвонил телефон. Следователь снял трубку, коротко сказал: «Нет, сейчас занят». Якову показалось, что в мембране звучит знакомый голос. «Кто бы это мог быть?» Следователь положил трубку, снова поднял на него темные проницательные глаза.

— Скажите, Кайманов, когда вы только приехали на Дауган, вы встречались с контрабандистом по имени Каип Ияс?

— Я его задержал и передал на погранзаставу.

Он отвечал не задумываясь, будто не верил, что допрос ведется всерьез.

— До того Каип Ияс всю ночь пребывал вместе с вами в одной пещере?

— Была же гроза, ливень!

— А не кажется ли вам странным, Кайманов, что тот же Каип Ияс вторично встретился в погранзоне с вами и Лозовым? Комиссар с ним беседовал? Верно?

— Черт знает что! — вырвалось у Якова.

— Значит, вы не отрицаете, Кайманов, что и во второй раз встречались с контрабандистом по имени Каип Ияс, что после стычки с нарушителями государственной границы комиссар Лозовой и вы вели с ним продолжительную беседу?

— Слушайте, — еле сдерживая себя, произнес Яков. — Каип Ияс — последний терьякеш, шаромыга. Это — падаль, не человек. Его не только на Дауганской заставе знают, но и начальник заставы Пертусу Черкашин знает и комендант Федор Афанасьевич Карачун...

— Отвечайте, да или нет?

— Отказываюсь отвечать!

— Отказываетесь?.. Заставим...

В зловещей невозмутимости тона, каким были произнесены эти слова, Яков почувствовал и многодневную усталость, и неумолимую волю — любыми путями добиться признания. Пока что использовался самый безобидный способ — беседа...

Снова зазвонил телефон. Следователь с видимой досадой снял трубку, недовольно слушал чей-то взволнованный мужской голос. Яков перевел дух. Это была минутная передышка, маленькая возможность собраться с мыслями. Кто сочинил напраслину о мнимом шпионаже Каип Ияса? Кому потребовалось сделать его шпионом? Кто доложил все подробности вплоть до того, что комиссар Лозовой беседовал с ним? Надо же придумать: Каип Ияс — агент! Чушь какая-то! И вместе с тем в вопросах следователя была неумолимая логика. Словно какая-то бесстрастная машина затягивала Кайманова своими шестернями, втаскивала в жадную пасть, ощеренную железными клыками. Еще немного, и пасть захлопнется, ловушка сработает.

Он вдруг с ужасом подумал, что не сможет доказать своей невиновности. Следователь уже внес в протокол допроса показание, что он угрожал Павловскому. Но это еще куда ни шло. А вот с Каип Иясом дело намного хуже. Обвинение нелепое, но его невозможно опровергнуть. Попробуй докажи, что Каип Ияс не шпион. Станешь доказывать, скажут, выгораживаешь, защищаешь. Как ни крути, а Каип Ияс иностранец, нарушитель границы.

— Я уже сказал, что сейчас занят! — раздраженно говорил в трубку телефона следователь.

Обостренный слух Якова теперь совершенно отчетливо улавливал каждое слово, звучавшее в мембране. Человек на другом конце провода кричал во весь голос:

— Я настаиваю, чтобы вы меня приняли. Это по делу Кайманова. У меня разрешение начальника погранвойск и вашего начальника...

Теперь он понял, кто говорит, узнал голос Федора Карачуна. Но еще неизвестно, что добавит к его «делу» это вмешательство.

— Хорошо, — перед тем как положить трубку, сказал следователь. — Вам будет заказан пропуск.

Встревоженный телефонным звонком Федора, боясь надеяться и в то же время надеясь на его помощь, Яков решил сам исправить то, что еще не успел окончательно испортить. Прежде всего не надо грубить следователю. Кроме неприятностей, это ничего не даст.

— Товарищ следователь, — сказал он спокойно. — Я семь лет на границе. Сколько раз в нарядах бывал, участвовал в вооруженных столкновениях. Поверьте, Каип отъявленный терьякеш. За терьяк и отца родного, и детей вместе с женой продаст. На него и пулю тратить жалко. Ну какой из терьякеша агент?

— Неубедительно, Кайманов, — холодно прервал его следователь. — Вы сами знаете: чем опытнее агент, тем меньше он вызывает подозрений. Что касается вас, на сегодня хватит. Уведите арестованного...

От сдержанности Якова не осталось и следа:

— Тебе обязательно надо меня закопать? Да? А кого закапываешь? Вот этими руками Дауган поднимал, бандитов стрелял! Комиссар Лозовой революцию делал, а его в кутузку? Да какой ты следователь, когда людей не видишь?

— Не забывайтесь, Кайманов, — предупредил следователь и еще раз приказал часовому: — Увести арестованного!

Кайманов встал, тяжело шагая, пошатываясь от нервного напряжения, пошел к двери. Он понимал, что все испортил грубостью, но знал, если допрос повторится, будет вести себя так же.