Кара-курт

Андрей молча привлек ее к себе. Она на какую-то секунду замерла, прижавшись к нему, затем отстранилась, тихо сказала:

— Я так измучилась, Андрей Петрович... И, помолчав, уже другим тоном сказала:

— Ваш Ястребилов всеми силами старается дать понять, что это он, видите ли, «спас» Клаву от фронта. По его понятиям Клава ему жизнью обязана и поэтому отныне переходит в его полную собственность. А она взяла да и решила ехать со мной.

— Вот как?

— Да, вот ее рапорт с резолюцией Артамонова. Послышались шаги, на террасу вышел Ястребилов.

Должно быть, он слышал весь разговор и сейчас сказал:

— Ну-ка, покажите, что еще там за бумажка. Андрей протянул ему рапорт Клавы.

Прочитав рапорт и резолюцию Артамонова, капитан побледнел.

Марийка, не обращая внимания на ошарашенного Ястребилова, поднялась на цыпочки, поцеловала Андрея:

— До свиданья, Андрей Петрович...

Мимо капитана она прошла так, словно его здесь и не было.

— Вот это сюрприз! — проводив ее взглядом, сказал Ястребилов. — Эх, Самохин, Самохин... Такой вечер испортил. А еще замполит. И с этой девочкой тоже. Ты научил ее рапорт Акиму Спиридоновичу написать? Что тебе от капитана Ястребилова надо?

Андрей не ответил.

— Ну, что ж, — как-то остро глянув на него, сказал Ястребилов. — Уж поскольку ты меня осчастливил, осчастливлю и я тебя. Зайдем ко мне в кабинет, ручаюсь, будет интересно...

Самохин не знал, что задумал капитан, но, почувствовав угрозу в его тоне, молча прошел вслед за ним в канцелярию комендатуры.

Ястребилов повернул ключ в замке, пояснил:

— Не хочу, чтобы помешали. Зачем спорить о взглядах на жизнь невинной девочки? Есть дела поважнее...

Андрей по-прежнему молча наблюдал за комендантом.

— Прошу ответить честно и откровенно. — Ястребилов сделал значительную паузу: — Какие у вас были отношения с вашим бывшим начальником штаба Павлом Ивановичем Богдановым?

— Мы вместе служили на западной границе, а затем попали в один и тот же госпиталь.

— Богданов прислал письмо на имя командира, то есть на мое. Когда я ознакомился с ним, я решил показать его прежде всего вам и больше никому не показывать.

Открыв сейф, он достал распечатанный конверт, вынул из него вчетверо сложенный двойной листок бумаги в косую линейку, исписанный каллиграфическим почерком, отогнул назад сверху и снизу те строчки, которые, по его мнению, Самохину не следовало читать, протянул Андрею. Он так крепко держал письмо, словно боялся, что Самохин схватит его и уничтожит.

«Считаю своим долгом сообщить вам, — прочитал Андрей, — что вышеозначенный старший лейтенант Самохин А. П. а) высказывал резко-критические настроения в адрес нашего высшего главнокомандования; б) при выполнении мною приказа по поводу расстрела изменника Родины оказал противодействие; в) хранит немецкую карту пограничного района, неизвестно как к нему попавшую. Сейчас, когда Родина в опасности, такие подозрительные личности, как вышеупомянутый Самохин А. П., должны подвергаться тщательной проверке, о чем вам и сообщаю. К сему капитан Богданов Павел Иванович».

— Ну и что же? — спокойно спросил Андрей.

— Как что? — искренне удивился Ястребилов. — Вы что, недопонимаете значение этого письма?

— Наверное, недопонимаю.

— У вас действительно была немецкая карта?

— Она и сейчас есть.

Ястребилов молча развел руки, как будто хотел сказать: «Ну, батенька мой, тогда ты совсем дурак».

— Зачем же вы ее оставили? — с тайной радостью воскликнул Ястребилов.

— Очень просто. Я ею пользовался, когда выходили ил окружения. Своя сгорела на заставе.

— А эта и сейчас у вас?

— Даже с собой.

— Давайте уберем в сейф, если она вам так дорога. Но в руках у вас ни один человек не должен ее видеть. Не все так относятся к вам, как я...

Самохин спокойно отклонил предложение Ястребилова:

— Зачем же в сейф? — сказал он. — Этак я и вас под монастырь подведу. Я, конечно, последую вашему совету и куда-нибудь спрячу карту, но расстаться с нею не могу: на этой карте весь наш путь отчаянно трудных первых дней...

— Хорошо, — согласился Ястребилов. — Будем считать, что никакого разговора у нас не было. Вы мне ничего не говорили, я — вам. Вот только письмо капитана Богданова я все-таки положу в сейф, уничтожить его не могу. Знаете, могут сработать мелочи, пустые формальности. Писарь штаба отослал подтверждение, сообщил Богданову входящий номер. Знает он также и то, что письмо передано мне. Богданов может запросить, какие приняты меры... Мало ли что ему придет в голову. Запрос опять-таки попадет ко мне. Я, конечно, отвечу как подобает... Не могу же я ставить под удар товарища по службе...

Андрей быстро обдумывал создавшуюся обстановку. Он получил недвусмысленное предупреждение: «Смотри, замполит Самохин, нишкни, ходи по веревочке. Пикнешь — под трибунал: письмо-то в сейфе лежит! Туда же присобачим и посещение старухи Сюргуль, странное поведение дочери Хейдара Дурсун, преподнесенные за Хейдара овечки тоже чего-то стоят. Хочешь оправдывайся, хочешь молчи, а пришить злоупотребление служебным положением очень даже можно, если не больше...»

— А ведь я не боюсь вас, Ястребилов.

В окно оба увидели, что, направляясь в канцелярию, двор пересекает старший лейтенант Кайманов.

Подойдя к двери, Ястребилов повернул ключ в замке, открыл дверь, сказал неопределенно:

— Худой мир, каким бы он худым ни был, все лучше доброй ссоры. Умные люди только так и поступают...

Спустя минуту в канцелярию вошел Кайманов.

— Что вам удалось установить, товарищ старший лейтенант? — официально спросил у него Ястребилов.

— Есть вполне резонное мнение, — ответил Яков, — что вся эта канитель с Сюргуль и ее поездкой за кордон с предполагаемой переправой Белухина — всего лишь отвлекающий маневр. Едва ли Фаратхан доверит такого «пассажира» глупой и вздорной старухе. Надо искать другие решения.

— Кое-кто уже нашел, — заметил Ястребилов.

— Кто, если не секрет?

— Мы с лейтенантом Овсянниковым.

— Ну что ж, Овсянников упустил Белухина, Овсянников его и нашел, по крайней мере знает, как его взять. А почему он нам ничего не сказал?

— Кому положено знать, тому Овсянников сказал.

— То есть вам, — уточнил Самохин.

От обычной вкрадчивой манеры Ястребилова не осталось и следа. Сверля Кайманова сузившимися глазами, он принялся отрывисто и четко бросать слова, будто вбивать гвозди в стену:

— Я требую, чтобы все нити этого дела были в моих руках. Проводником с «эпроновцем» пойдете лично вы в помощь лейтенанту Овсянникову. Брать будем, как только выйдут в назначенный пункт. Операцией командую я. Дополнительный инструктаж — завтра на месте. Сейчас привезут Махмуда-Кули.

— Товарищ капитан, — стараясь говорить спокойно, ответил Кайманов. — -Проводником я пойду, но, посудите сами, какой из меня проводник, когда от меня вместо полынного дыма «Шипром» пахнет. Махмуду-Кули я слово давал, что о «переправе» будем знать только мы двое. Лишь на этих условиях он согласился работать...

В словах Якова был резон, но Ястребилов закусил удила:

— Что вы мне антимонию разводите с вашим Махмудом-Кули! Перед пособником бандитов обязательства выполнять?

— Он пособник не бандитов, а наш, на нас работает. Тот самый винтик, на котором уже закрутилось хорошо налаженное дело. Четверых нарушителей с ходу без звука взяли, неизвестно, сколько еще возьмем.

Ястребилов вытянулся в струнку, встал по стойке «смирно», приложил руку к козырьку фуражки:

— Товарищи командиры, приступайте к выполнению моего приказа.

Выйдя на крыльцо комендатуры, сбежал со ступенек, направился к автобусу, в котором уже разместились девушки, отъезжающие на фронт.

Андрей вышел вслед за ним проводить Марийку...

Ястребилов, проводив медсестер, остался во дворе комендатуры, Самохин, пригласив с собой Кайманова, прошел в канцелярию, снял трубку телефона, попросил дежурного по штабу округа: