Страница 171 из 249
Стукнула дверь в передней, после закричал кучер, сидящий на козлах возка. Коротко заржали потревоженные внезапно лошади, и звякнули бубенцы на упряжи. Андрей уезжал из Милорадово. Уходил от нее. И оба знали, что более никогда он не придет сюда с теми же словами. Это был конец. Не тогда они попрощались, военной осенью, в вестибюле усадебного дома, а именно ныне. Ведь тогда у обоих была надежда, а сегодня они оба схоронили ее, бросив собственными руками по горсти земли на ее могилу.
Анна стояла, прислушиваясь, как затихают звуки на дворе перед флигелем. Словно и не было возка перед домом и этого визита, который одновременно поднял ее на небывалую высоту и резко опустил вниз. Как на качелях, которые вешали в парке у тополиной аллеи, и на которых она так любила прежде качаться, так высоко поднимаясь вверх, что у самой перехватывало дыхание, а Пантелеевна и девушки, ходившие за ней, визжали от страха.
— Allons? — тронула ее за плечо встревоженная мадам Элиза. — Что, ma chere? demande en mariage, pas? [553]
— C’est tout le contraire [554], - прошептала Анна в ответ, и мадам нахмурилась, недоумевая, что бы это могло означать.
— Я полагала, Андрей Павлович достаточно благородный человек, чтобы делать… э… иного рода, — аккуратно начала мадам Элиза, пытаясь понять, что произошло в этой гостиной. Если бы Анна снова поддалась порыву и снова прогнала Оленина против желаний своего сердца, то уже давно бы выбежала на крыльцо, значит, тут совсем иное. Не мог же он…? О mon Dieu! Не мог же он оскорбить ее девочку недостойным человека чести предложением?!
— Нет, мадам, он все тот же, что и ранее, — ответила устало Анна. — И в то же время не таков, как я полагала. Я думала, он сможет… я надеялась, я помнила его иным. А он не сумел… не понял!
— О mon Dieu, A
— Простить? Забыть о том, что случилось? Сделать вид, будто и не было ничего в его жизни? Будто не было той боли? — взвилась тут же Анна, как бывало обычно, едва они касались этой темы. Но в этот раз мадам крепче сжала ее локоть, не давая сорваться с места и убежать к себе, закрыться в тиши спальни, чтобы лелеять свое горе и свою обиду в одиночестве.
— Если вы не позволяете себе простить и принять прошлое, — проговорила четко каждое слово мадам Элиза, больно вдавливая пальцы через бархат платья, но не только этим касанием причиняя боль Анне. — Если вы не желаете этого для себя, отвергаете… tout net [556], так отчего же ждете от Андрея Павловича иного?
— L’amour pardo
— Почаще говорите эту фразу самой себе, — резко ответила мадам, выпуская на волю из своей хватки ее локоть. — Быть может, тогда вы поймете смысл этих слов… И Анна… не я ли повторяла вам, что не все верно, что пишут в романах? Жизнь — не роман. Она не так красива и так хороша. Ее не перечтешь заново, как книгу. А еще — как бы ни желал того, не вырвешь страниц неугодных. Когда-нибудь ты поймешь это, — проговорила она уже в пустой комнате, крепче запахивая шаль на плечах. — Когда-нибудь ты поймешь…
А Анна уже шла быстрым шагом в спаленку Пантелеевны, где та качала Сашеньку на коленях, гладя по спинке, успокаивая плач и отвлекая от боли, мучившей того. Буквально вырвала его из рук нянечки, пытаясь снова найти покой своему израненному сердцу в его детском запахе, утыкаясь носом в его маленькие ладошки.
— Ма! — воскликнул Сашенька, но почему-то сейчас это короткое младенческое слово не принесло благости, а только растревожило Анну. И как она ни прижимала к себе мальчика, так и не успокоилась, все дрожала отчего-то мелко, будто захворавшая. Не было впервые прежней радости, которая вспыхивала в ней при этом коротком возгласе, ушла уверенность в верности своих поступков. И только этот визит нежданный был тому виной. И те слова, произнесенные в тишине гостиной. Те самые, которых она так долго ждала…
Анна долго стояла после у колыбельки младенца, наблюдая его дневной сон, внимательно глядя на каждое движение век или носика. А потом отошла к окну, взглянула на занесенный снегом парк за стеклом и представила, как медленно рассекают белоснежное полотно дороги полозья возка, в котором уезжает Андрей.
Думает ли он о ней в этот миг? О, ей хотелось, чтобы думал! Чтобы каждый раз, когда он будет смотреть на кольцо с гранатами, которое она буквально от сердца оторвала своего нынче утром, Андрей вспоминал тот день в сарае. Каждый миг их короткого счастья.
Что, если она ошиблась, мелькнула мысль в голове. Что, если следовало уступить сердцу, которое кричало принять все, что предлагал Андрей этим утром? Открыть ему правду о происхождении Сашеньки, смириться с тем, что он никогда бы не принял ее с иным дитем… чужим дитем.
И снова кольнуло сердце обидой. А потом вдруг вспомнила, как едва не заплакала прямо там, в гостиной, едва услышала, что у Андрея мог быть ребенок от другой. И впервые за это время усомнилась в своей правоте, которую так тщательно лелеяла, которую взрастила, позволяя мечтам закружить себе голову.
Ах, если бы не было бы войны, подумала Анна, закрывая глаза. Если б ее не случилось, какая жизнь была бы тогда! И она мысленно увидела перед собой то, о чем так часто думала в тишине ночи без сна. Она бы была уже замужем, вестимо, за Андреем, еще на Рождество обвенчались бы в местной церкви (уж она-то настояла бы на том!). И папенькино здравие не ухудшилось бы так резко, и Петруша, ее милый Петруша, был бы жив и здрав, все так же кружил бы головы девушкам… Ах, если б не было войны!
И где-то там, посередине заснеженных просторов с редкими темными проплешинами полей, что лежали вдоль Смоленской дороги, Андрей думал о том же самом, трясясь на неровностях пути в возке. Ах, если бы не было войны и этой проклятой разлуки, столь отменно разрушившей то, что они едва начали выстраивать по кирпичику. Если б не было проклятого поляка, что пусть и мимолетно, как выходило, но вскружил голову Анне!
Нет, он более не корил ее за измену собственному слову, как делал это еще некоторое время назад. Минутные порывы порой несут вслед горечь долгого раскаяния, уж кому бы и не знать, как не ему! И знал, что мог бы ныне, когда в ее глазах мелькала тень привязанности к нему, некой сердечной склонности, что по-прежнему держала их судьбы связанными друг с другом, он мог бы сделать так, чтобы Анна простила те ошибки, совершенные им. Но за этим вслед тянулось иное — принятие ее дитя… а этого…
Этого Андрей не мог сделать, как ни пытался заставить себя принять хотя бы мысленно будущее, которое сулили ему в этом случае небеса. Как же жестока судьба, как смеется она над ним, давая в руки наижеланнейшее при том самом условии, которое Андрей никак не мог принять! Андрей закрыл глаза, пытаясь погрузиться в дрему, хотя бы как отвлечься от мыслей, терзавших голову на части. И ему это даже удалось — убаюканный легкой тряской по снежной дороге, он заснул, откинув голову на бархат сидения.
Андрею снилось, что он снова в городском доме, который брат арендовал в Петербурге на Луговой улице [558], сидит за завтраком в столовой, но на месте Бориса во главе стола. По правую руку от него сидит мать в легком капоте поверх утреннего платья и чепце с палевыми атласными лентами. Напротив, за дальним от него концом стола — Анна в кружевном утреннем платье с широкими рукавами. Она улыбается ему поверх чашки, и он не может не ответить ей тем же, ощущая восторг при виде этой чинной картины завтрака, солнечного света, заливающего комнату и ее присутствия рядом.
553
Ну? Что, моя милая? Предложение, верно? (фр.)
554
Вовсе наоборот (фр.)
555
Как глупо! (фр.)
556
Наотрез, категорически (фр.)
557
Любовь прощает все! (фр.)
558
Одно из названий Малой Морской улицы начала 19 века. Называлась так по расположению возле Адмиралтейского луга