Страница 90 из 117
Такая постановка вопроса вполне имеет право на жизнь. Ведь именно эти предварительные приметы «иудушка» Игнатий Петрашкевич и сообщил в полицию. И все дальнейшие поиски и так называемые раскопки 1820 года тоже велись на какой-то речке, вблизи какого-то моста. Присутствовала там и насыпь. То ли она вела к мосту, то ли действительно была частью некого защитного сооружения, было неясно. Но зато было предельно ясно, что бочонки были спрятаны именно около какой-то реки. От этой, уже озвученной Петрашкевичу, версии наш основной свидетель, скорее всего, отойти уже не мог. Поведи он чиновничью комиссию в чистое поле или ближайший лес, как тут же его недавний компаньон мгновенно уличил бы его во лжи. Ковалевский просто обязан был играть свою рискованную игру таким образом, чтобы не вызвать у сопровождающих его лиц ни малейшего подозрения в преднамеренной неискренности.
По трезвому разумению только его данные о том, что клад был действительно зарыт, и зарыт недалеко от переправы через какую-то реку, и можно было считать единственно надёжной путеводной ниточкой в нашем расследовании. Что же дальше? А дальше следовало расстелить на столе карту Смоленской области выпуска 1812 года и, начиная от самого города Красный, медленно двигаться по направлению к Смоленску. При этом движении не следовало упускать ни малейшей речки либо ручейка, мимо которого проходил, отступая из Москвы, конный польский корпус князя Понятовского.
Первой на этом пути нам встречается речка (нет, скорее ручеёк) Мерейка, которая течёт буквально в ста метрах от ближайшей городской улицы. Далее, в 2,5 километрах восточнее городских окраин, несёт к Днепру свои быстрые воды речка Лосвинка (бывшая Лосмина). Далее река Вошесна и, наконец, Дубрава, текущая у селения Старая Жорновка. Всё, стоп. Дальше мы не двинемся ни на шаг. Не понимаете почему? Да только потому, что польский корпус (в одной из дивизии которого и служил Ковалевский) вышел на тракт Смоленск — Красный именно там, около Старой Жорновки!
Я бодро выписал все четыре речки в столбик, и именно в этот момент меня неожиданно охватили самые жестокие сомнения.
— Хитрый полячина, — подумалось мне, — он же вполне мог повести комиссию в совершенно неверном направлении от города. Да, да! А почему бы и нет? Он вполне мог притворно направиться на восток, на ту же самую Мерейку (чтобы долго не бить ноги), когда на самом деле ему бы следовало идти, а то и ехать, на запад!
Посомневавшись не более пяти минут, я вновь пододвинул к себе карту и уверенной рукой внёс в список ещё четыре реки. Вписал саму реку Свиную, реку Добрую, приток реки Лупы у деревни Синяки и для верности второй приток Лупы — Комаровку. Затем вновь перечитал весь список. Не было ни единой более или менее существенной зацепки, которая помогла бы выделить из всех этих речек ту одну-единственную, заветную. Практически возле каждого моста неоднократно происходили крупные заторы французских обозов. Почти в любом подобном месте налетали на них казачьи отряды, поливая возниц свинцом и утаскивая их в плен арканами. К тому же вблизи многих переправ были устроены либо подъездные насыпи, либо мельницы, либо защитные земляные валы, позволяющие избежать наводнений во время весеннего половодья. Чтобы выбрать для подробного электронного обследования один или два наиболее подходящих места, мне следовало безотлагательно выехать в район города Красного и произвести тщательнейший осмотр всех намеченных целей и полигонов.
Я встал из-за стола, подошёл к окну и долго смотрел на заваленную сугробами улицу. С одной стороны, ехать нужно было прямо сейчас. В таком случае я как бы оказывался на месте г-на Ковалевского со товарищи, которые зарывали свои бочонки именно в такую преотвратную погоду, размышлял я. Но, с другой стороны, места старых раскопов можно будет увидеть, только когда сойдет снег, но ещё не вырастет трава. Последнее соображение перевесило все прочие доводы, и выезд на полевые работы я предварительно наметил на конец апреля. К этому времени (я знал об этом ранее) в Смоленской области уже сходит снег, но маскирующий все подробности травяной покров не успевает вырасти выше 10-12 сантиметров.
До выезда в «поля» времени было много, но какой-либо уверенности в правильности выбора направления в поисках у меня не было совершенно. Оставалось какое-то тягостное ощущение незавершённости и слабости выявленных поисковых ориентиров. Гребли, Грабли, Гребешки, — крутилось у меня в голове, — вот тоже мне дурацкая загадка. Возможно, истинное значение этого слова и недалеко подвинет нас в расследовании, но, во всяком случае, несомненно, укажет на то место, где проводились поиски в 1820 году. Во всяком случае, можно будет понять, на какой же именно реке производились первоначальные раскопки. Но что же оно означало в оригинале? Никаких озарений по этому поводу не приходило, и оставалось только ждать, ждать, и ещё раз терпеливо ждать...
Впрочем, ожидание надолго не затянулось — неожиданный телефонный звонок, прозвучавший поздним вечером 17 марта, разом вывел меня из состояния пассивности.
— Александр Григорьевич, — срывался в трубке голос моего соратника по поисковым вопросам, — свершилось! Теперь я точно знаю, что такое Гребли, и какое они имеют отношение к двум бочонкам! Как встретимся, я вам всё расскажу!
Неделя ожидания встречи пролетела мгновенно, и вот наконец раздался долгожданный звонок в дверь. Через несколько минут, когда гость разделся и уселся за стол, я ловко подсунул ему заранее раскрытый на нужной странице атлас Смоленской области.
— Ну и где же ваши «гребли-грабли»? — спросил я, едва сдерживая волнение.
— А вот они, — уверено ткнул он пальцем в речку Вешесна. — Но, разумеется, на современной карте ничего такого мы не увидим, но в доказательство моей теории я привёз карту 1817 года. Вот видишь? — протянул ко мне гость небольшой листок старинной карты, изображающей ход одной из битв кампании 1812 года. — Если ехать от Смоленска к Красному, то именно вблизи узенького мостика через Вешесну французские колонны ожидал неприятный сюрприз. В некотором отдалении за переправой их уже ожидала засада генерала Милорадовича, который решил отличиться перед государем столь дерзкой выходкой. На каком-то этапе его план удался. У тесного мостика через, в общем-то, совсем неширокую речку скопилось громадное количество войск и экипажей, которые быстро запрудили площадь в несколько гектаров. Но, на счастье французов, вверх по течению данной реки была устроена плотина, за которой разливался приличных размеров пруд.
Обнаружив плотину, солдаты коалиционной армии и транспортные колонны, естественно, повалили туда, благо от моста данная «гребля» была на расстоянии всего в четверть километра. Милорадович был отброшен от дороги, и движение по трассе возобновилось. Считаю, что речь идёт именно об этой плотине, ведь всякая гребля — это то, что нагребли, т.е. насыпали. Большое скопление повозок — это раз, — принялся загибать пальцы мой собеседник, — кровавая стычка с нашими войсками, в которой могли быть убиты лошади кассового фургона, это два. Далее мост через реку, близкая к нему насыпь, да и сама плотина как удачно подвернувшийся ориентир. Ведь именно об этом месте мог говорить Ковалевский на допросе. К тому же Вешесна не так далеко от самого города Красный, всего в десяти верстах.
Так что эта местность относилась именно к этому городу, а не к Смоленску. И самое-то замечательное, — предупреждающе поднял гость указательный палец, — припомни-ка быстренько, откуда был родом поляк Петрашкевич?
— Откуда... родом? — недоумённо переспросил я его, совершенно не понимая, какое это может иметь отношение к нашему поиску. Кажется, он был не из Красного. Откуда-то из провинции...
— Он был писарем Мерлинской волости! — перебил меня собеседник. — А где у нас то самое Мерлино? Да вот же оно, — вновь постучал он пальцем по тому же месту на карте, — стоит всего в километре от этого моста и от этой насыпи. Ты понимаешь теперь, почему Ковалевский отыскал именно его, этого Петрашкевича? Да потому что он, этот писарь, жил как раз вблизи того места, где были зарыты бочонки, и мог, как местный житель, что-то там такое делать вблизи прудовой плотины, не опасаясь разоблачения.