Страница 69 из 119
Бурдон вскоре покончил с приготовлениями и начал осматриваться в поисках подходящей пчелы. Пчел было великое множество, особенно на белом клевере, который является уроженцем Америкиnote 139 и растет повсюду, где его не забивает трава. Но изобилие насекомых, как это обычно бывает, затрудняло выбор, а наш герой был привередлив. Наконец он накрыл бокалом и пленил маленькую пчелку, уже насосавшуюся нектара. Проделал он эту операцию так близко от индейцев, что они все до одного хорошо ее видели. И, надо сказать, к их любопытству добавилось недоумение: неужели бледнолицые могут заставить пчел выдать тайну их ульев, с тем чтобы вытеснить из лесов всех пчел и завладеть их медом, как ранее изгнали индейцев с их земель, а земли присвоили? Таково было направление мыслей многих вождей в это утро, хотя все они наблюдали за церемонией в полном безмолвии, не обмениваясь мнениями.
Бурдон посадил плененную пчелу на соты, сверху накрыл ее бокалом, а бокал — своей шапкой, с которой индейцы не спускали глаз — простодушные дети лесов и прерий были уверены, что пчела появится, как только шапка будет снята. Спустя несколько минут пчела «обосновалась» на новом месте, и Бурдон убрал не только шапку, но и бокал. И тут впервые после начала церемонии он заговорил, обратившись к Питеру.
— Если «Лишенный племени» будет глядеть внимательно, — сказал Бурдон, — он заметит, что пчела вскоре взлетит. Она наполняется медом, а как наполнится… Вот! Вот! Она хочет подняться! Поднялась! Полетела! Смотри, она кружит над подставкой, словно хочет запомнить это место, а потом вернуться к нему, — и вот! Улетела!
Пчела действительно полетела, по обычаю пчел, совершенно прямо, как летит стрела, выпущенная из лука. Изо всех собравшихся только сам бортник и Марджери смогли проследить глазами за траекторией полета насекомого. Большинство зрителей потеряли ее из виду еще когда она кружилась над подставкой, но и остальные решили, что пчела растворилась в воздухе. Иначе обстояло дело с Бурдоном и Марджери. Он видел пчелу по привычке, она же — благодаря зоркому глазу, напряженной внимательности и горячему желанию не пропустить ничего из того, что ей показывал для ее развлечения или образования Бурдон. Насекомое взяло направление на лес, находившийся примерно в полумиле от места действия, на границе прерии.
Среди индейцев раздались негромкие возгласы. Пчела улетела, но куда и зачем? То ли ее отослал с сообщением бледнолицый, то ли она по собственной инициативе помчалась в родной улей, чтобы поднять там тревогу и принять меры, не предвещающие ничего хорошего для бортника? Бурдон между тем хладнокровно принялся искать другую подходящую пчелу, нашел целых три, и в положенный срок индейцы смогли наблюдать, как вся троица дружно высасывает мед из сот. Индейцы опять были в недоумении — имеет ли число насекомых — три — некое магическое значение, или же они будут посланы вслед за улетевшей пчелкой? Подобные мысли и предположения одолевали некоторых из суровых детей природы, сгрудившихся вокруг подставки с пчелами.
Тем временем Бурдон продолжал свою немудреную процедуру. Он предложил Питеру, Медвежьему Окороку и Вороньему Перу подойти поближе, с тем чтобы они, стоя рядом с Марджери, могли лучше видеть все происходящее. Как толь-ко три вождя приблизились, Бен Жало указал на одну из пчел и произнес на индейском диалекте:
— Мои братья видят — пчела в центре готова улететь. Если она проследует в сторону предыдущей, я вскоре узнаю, где искать мед.
— А как мой брат узнаёт, какая пчела полетит первой? — поинтересовался Медвежий Окорок.
Бортнику было бы нетрудно предсказать это, зная, какая из пчел дольше сидит на сотах; кроме того, его наметанный глаз довольно безошибочно определял по движениям насекомых, какое из них уже насосалось меду до отвала, а какое еще нет. Но в его намерения вовсе не входило посвящать индейцев во все тонкости своего ремесла, поэтому он решил дать довольно уклончивый ответ. И тут его осенило: однажды он уже спас себе жизнь, совершив колдовство, вернее сделав вид, что он его совершает, так почему бы ему не попытаться обвести вокруг пальца простодушных детей леса с помощью своего ремесла и таким образом уберечь женщин, а равно и себя, от ужасной участи? С этого момента сия неожиданная мысль определила все его поведение, разум его напряженно работал в одном направлении — каким образом достигнуть важнейшей цели — бежать от краснокожих? И, вместо того чтобы в ответ на вопрос Медвежьего Окорока сказать правду, что было бы проще всего, Бурдон прибегнул к иносказаниям, производившим мистическое впечатление.
— А откуда индеям ведомы пути оленей? — спросил он, вместо того чтобы ответить. — Стоит им взглянуть на оленя — и они уже знают, куда он направится. Так и с пчелами. Средняя вскоре поднимется в воздух.
— А куда она полетит? — спросил Питер. — Мой брат может предсказать и это?
— В свой улей, — не задумываясь, отрезал Бурдон, будто не поняв вопроса. — Все они летят в свои ульи, если я не велю им взять другое направление. Смотрите — она поднялась!
Вожди смотрели во все глаза. Они заметили, как пчела делает круги над подставкой, но затем потеряли ее из виду, словно насекомое растворилось в воздухе. Бортник же проследил ее полет ярдов на сто, установил, что его траектория перпендикулярна линии полета первой его пленницы, а направляется она к рощице на территории прерии и рощица эта, протяженностью в три-четыре акра, отстоит от него менее чем на милю.
Бурдон еще провожал глазами улетавшую пчелу, а ее примеру уже последовала следующая. Она помчалась туда же, куда направилась первая пчела. Едва это крошечное создание, третье по счету, исчезло вдали, как над подставкой зажужжало и четвертое. Бен привлек к нему внимание вождей, и на сей раз им удалось проследить за пчелой на протяжении примерно ста футов. Она, в отличие от своих сородичей, взяла курс, ведший за пределы прерии, к дому бортника.
То обстоятельство, что все пчелы разлетелись в разных направлениях, чрезвычайно благоприятствовало столь внезапно возникшем)' у Бурдона замыслу — попытаться мистифицировать дикарей, завладеть таким путем их умами и воспользоваться этим к своей выгоде. Ведь если бы пчелы понеслись дружно в одну сторону, естественно было бы предположить, что они все влекутся к своему дому, и тогда открытие Бурдоном местонахождения улья уж никак не могло бы представиться действием сверхъестественным. А так индейцы понимали ни на йоту больше, чем до начала наблюдений. Напротив, сейчас они менее чем когда-либо могли себе представить, как можно определить, где находится улей, если пчелы умчались в разные концы. Бурдон же, видя, что вся прерия покрыта пчелами, пришел на этом основании к выводу, что ульев поблизости не меньше ста! Но подобные соображения были чужды неразвитому разуму дикарей, и ни один из зрителей, столпившихся вокруг бортника, не мог взять в толк, какая польза бортнику от пчел, летящих невесть куда.
Теперь Бурдон выразил желание перейти на другое место. Он взял на заметку двух пчел, но оставалось выяснить, куда они направлялись — в пределах досягаемости или намного дальше, где искусство бортника было бы бессильно. Наш читатель легко представит себе, что для получения информации такого рода достаточно определить угол, то есть найти точку пересечения траекторий полета, в которой и должен неизбежно находиться родной улей обоих насекомых. Боден, однако, не стал объяснять окружающим свои намерения, а решил сохранить их в глубокой тайне. Она была ведома одной Марджери — ей он неоднократно подробно рассказывал о своей работе, находя удовольствие в том, чтобы описывать весь процесс охоты за пчелами такой понятливой девушке, глядя при этом в ее ласковые голубые глаза, отражавшие, казалось, малейшее движение его души и чувств. Да, Марджери он мог бы обучать вечно, так ему по крайней мере казалось; впрочем, это было недалеко от истины — чего не сделает влюбленный мужчина! Что же до индейцев, то их он не только не собирался посвящать в секреты своего мастерства, но испытывал сильнейшее желание всеми возможными способами пустить им пыль в глаза, чтобы воспользоваться их суеверностью в собственных целях.
Note139
… на белом клевере, который является уроженцем Америки… — Белый (ползучий) клевер (Tnfohum repens) — многолетний вид клевера, распространенный не только в Северной Америке, но и в Евразии; в частности, белый клевер повсеместно растет в нашей стране.