Страница 41 из 119
— Мы рады тебе, отец! — воскликнул Воронье Перо, намного превосходивший своих соотечественников и положением и авторитетом. — Вижу, что мой отец, как это у него в обычае, добыл много скальпов и что бледнолицых день ото дня становится все меньше. Скоро ли взойдет солнце того дня, когда их вигвамы станут похожи на дубы зимой? Может ли наш отец дать нам надежду увидеть этот час?
— Долгий путь лежит от Соленого озера, откуда солнце встает, до другого, куда оно прячется на ночь. Каждую ночь солнце спит под водой, но оно такое горячее, что высыхает, едва поднявшись со своего ложа. Это дела Великого Духа, а не наши. Солнце — его солнце; индейцы могут греться в его лучах, но не в силах сократить его путь даже на длину рукоятки томагавка. То же скажу и о времени: оно принадлежит Маниту, который может сокращать или продлевать его по своей воле. Мы лишь его дети, и нам надлежит повиноваться. Он не забывает нас. Он сотворил нас собственными руками и не станет выгонять нас из нашей страны, как отец не станет выгонять из вигвама родного сына.
— Мы надеемся на это; только наши жалкие слабые глаза не могут видеть это, Оноа. Мы считаем бледнолицых, и каждое лето они множатся, как трава в прериях. Их становится больше в пору листопада, чем в пору весенних почек, но следующей весной их еще больше, чем в пору листопада. За несколько месяцев на месте сосны оказывается город, и вигвамы выживают волков из их логовищ. Через несколько лет нам придется есть вместо дичи собак, если псы бледнолицых не сожрут нас прежде.
— Нетерпение свойственно скво, но мужчины умеют ждать. Эта страна дана краснокожим Великим Духом, как я часто говорил вам, дети мои; и если он допустил сюда бледнолицых на несколько зим, то лишь в наказание за наши дурные дела. Теперь мы уже раскаялись в том, что натворили, и он поможет нам изгнать отсюда чужаков и снова отдаст нам леса для охоты. Были ли у потаватоми посланники нашего Великого Отца в Монреале, чтобы влить мужество в их сердца?
— Они без конца нашептывают в уши наших соплеменников, я и не упомню времени, когда среди нас не шныряли бы эти шептуны из Монреаля. Они дают нам теплые одеяла, и «огненная вода» у них крепкая, а винтовки стреляют метко; но все это не мешает детям дядюшки Сэма к вечеру становиться более многочисленными, чем поутру. Краснокожие устали считать их. Они стали изобильнее, чем голубиные стаи весной. Мой отец снял множество скальпов, но можно подумать, что его нож не жнет, а сеет: их скальпов по-прежнему не перечесть.
— Глядите! — воскликнул Питер, опуская свой посох, чтобы все получше рассмотрели его отвратительные трофеи. — Эти взяты у солдат в верховьях озера. Там был и Черный Дрозд со своими юными воинами, но ни один из них не снял столько скальпов! Это — единственный способ помешать белым голубям налетать на нас стаями, застилающими солнце.
В толпе индейцев снова послышался восхищенный шепот, и каждый юный воин наклонился, чтобы пересчитать скальпы и рассмотреть, по им одним известным признакам, кому они принадлежат — какого пола, возраста и положения были несчастные жертвы. Перед ними было еще одно — сверх сотен, которые им были известны, — доказательство доблести таинственного Оноа, как и его неугасимой ненависти к пришельцам, которые мало-помалу, но неукоснительно, вытесняла древнюю расу, так что места, некогда знавшие свои племена «не узнавали их» болееnote 109. Когда взрыв чувств улегся, разговор вступил в прежнюю колею.
— Среди нас появился колдун бледнолицых, Оноа, — продолжал Воронье Перо, — и он так ослепил наши глаза, что мы и не знаем, что думать.
Затем вождь пересказал основные подробности пребывания у них бортника, ничего не прибавляя и не убавляя, насколько это было ему доступно, и честно признаваясь, что ни он, ни остальные вожди не понимают, что к чему. Вдобавок к этому рассказу он поведал таинственному Оноа и о пленнике, и о смерти Большого Лося, и о том, что с утра они собирались подвергнуть пленного чиппева пытке, и о его бегстве, когда погиб молодой воин, и о последовавшем затем бегстве их неизвестных врагов, которые украли все их лодки. Воронье Перо чистосердечно признался, что не может догадаться, какое участие во всем этом принял бледнолицый колдун. Он до сих пор не мог решить, кто перед ним — самозванец или подлинный прорицатель. Однако Питер был не так легковерен, как вожди. Он был во власти суеверий, как и все невежественны люди, но — благодаря ясной голове и живости ума — был мне го выше своих недалеких соплеменников. Услышав описание загадочного «колдуна», он тут же признал в нем бортника Когда один индеец описывает, а другой разбирает или сопоставляет приметы, избежать разоблачения практически невозможно.
И хотя Оноа, или «Лишенный племени», как его часто звали краснокожие — благодаря тому обстоятельству, что никто не знал, к какому роду-племени из многочисленной семьи индейских племен он принадлежал, — прекрасно понял, что бортник, которого он видел на том берегу, и заклинатель, явившийся в лагерь потаватоми, — одно и то же лицо, он постарался скрыть этот факт от Вороньего Пера. У него были на это свои виды, и он прекрасно понимал преимущества, которые дают скрытность и потаенное знание. У индейцев эти свойства раз виты гораздо сильнее, чем у белого человека; и мы, представители белой расы, тоже порой позволяем одурачить себя. В сложившихся обстоятельствах Питер предпочел утаить свои догадки, оставив своих краснокожих собратьев в растерянности и сомнениях; но он позаботился о том, чтобы получить подтверждение этим догадкам, задавая достаточное количество вопросов. Убедившись в своей правоте, он тут же перешел к другим темам, гораздо более интересующим и его самого, и его собеседников.
Теперь держали совет два вождя — «Лишенный племени» и Воронье Перо, и никто не смел в такую минуту нарушить совещание столь выдающихся особ. Оба вождя представляли собой живописную группу, весьма характерную для подобных совещаний. Они уселись на берегу лицом друг к другу, со скрещенными ногами, так что их головы оказались всего в двух футах друг от друга, и временами сопровождали беседу величественными жестами, предписанными строгими правилами местного этикета. Воронье Перо, в яркой военной раскраске, выглядел устрашающе и воинственно, а в облике Оноа не было ничего бросающегося в глаза, сверх украшений и одежды, описанных выше, если не считать его выразительного лица. Лицо этого индейца было отмечено задумчивостью, что не редкость среди диких племен; но по временам оно словно вспыхивало, озаренное внутренним огнем, подобно кратеру, дышащему пламенем под покровом густого дыма. Человек, привыкший изучать лица людей и разбираться в их выражении, мог бы увидеть на этом лице признаки глубоко затаенной хитрости в сочетании с признаками неподдельной и горячей природной страсти. В этот самый момент вождь лелеял замыслы, достойные самого высокого духом деятеля, а именно — он стремился воссоединить союз всех племен своей расы, с целью вернуть владения, которые они уступили бледнолицым; но эти замыслы были смешаны с жестокостью и мстительностью истинного дикаря — свирепого, хотя не лишенного благородства.
Нет, не напрасно белые, разбросанные по приграничным поселкам, дали ему прозвище Питер Скальп. Его посох наглядно подтверждал, что это имя он снискал сотнями кровавых подвигов, столь жестоких и победоносных, что теперь этот воин, пророк и советник — во всех трех ипостасях своей единой личности — уже начал надеяться на то, что его чаяния близки к исполнению. Естественно, его надежды питались невежеством, мешавшим ему оценить все могущество англосаксонской расы на новом континенте; но это невежество вряд ли превосходит таковое среди лиц, претендующих на неизмеримо более высокие познания и обитающих в другом полушарии, которые частенько воображают себя непогрешимыми судьями во всем, что касается человека и его свойств. Питер, «Лишенный племени», ошибался не более тех, кто вообразил себе, что видят всю силу великой Республики в небольшой кучке храбрецов, собравшихся в Корпус-Кристиnote 110, под водительством своего неукротимого вождя, и кто предсказывал, буквально шаг за шагом, препоны, поражения, несчастья и окончательное падение, которые Божественное Провидение еще не соблаговолило обрушить на первые движения младенца Геркулеса, лежащего в своей колыбели. Увы! враг, более всего угрожающий погубить все новые и неприступные со всех сторон крепости, таится внутри; и с него нельзя спускать глаз, чтобы он не осуществил свои зловредные замыслы и не погубил самые светлые надежды, которые когда-либо озаряли грядущую судьбу рода человеческого!
Note109
… «не узнавали их» более. — Ср.: «Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его» (Пс, 102, ст. 16); или «… Так нисшедший в преисподнюю не выйдет, не возвратится более в дом свой, и место его не будет уже знать его» (Иов, 7, ст. 9 — 10).
Note110
Корпус-Кристи — гавань в одноименном заливе, с давних пор использовавшаяся пиратами и контрабандистами; постоянного поселения там не было, пока в 1838 (или 1839) году Генри Лоуренс Кинней не основал небольшую факторию, ставшую вскоре неофициальной столицей Техаса. Сейчас Корпус-Кристи вырос в относительно крупный город с населением под 300 тыс. человек.