Страница 13 из 19
— На, держи, — слышу я над ухом знакомое рокотание.
Мне стоит некоторого усилия вернуться от приятных бесед с собственной памятью в реальный мир.
Сунналбирб Осьмиохватец громоздится надо мной, будто благовонная гора, и в окорокоподобной руке его — блюдо с источающим фантастические ароматы мясом в бурой поджаристой корочке.
— А теперь ступай с моих глаз, ибо ты оскорбляешь органы чувств своим видом и запахом.
— Небеса наградят тебя, Осьмиохватец, — смиренно отвечаю я и удаляюсь в сумрак дворцовых коридоров.
— Надеюсь, — ворчит великий кухмастер. — жизнь я страдаю за свою доброту...
Эти оковы тела!.. Прячу магильон за пазуху и вгрызаюсь в мясо. Как будто меня с утра не кормили! А ведь так оно, наверное, и было. Весь день, всю ночь — в заботах и в трудах...
«Да ты никак не уймешься, Плешивец!»
Кажется, я недооценил Лиалкенкига. Его личность сильно повреждена и отступила, но никак не разрушена. И даже пытается исподволь вернуть контроль над телом. Новое для меня ощущение — оказаться в одной оболочке с сильным и недружелюбным соседом.
Злорадно роняю блюдо, дар Осьмиохватца, в ближайший воздуходувный колодец. Пускай это тело не рассчитывает на особое к себе отношение. Если оно хочет жрать — пускай пожирает само себя. Меня не интересует его благополучие. Тело необходимо мне лишь для того, чтобы перемещаться в пространстве и сообщаться с окружающими людьми, если в том возникнет необходимость. Не больше и не меньше. Когда я решу, что нужда в нем отпала, я избавлюсь от него без колебаний и сожалений. «Нет!!!» — в отчаянии вопит Лиалкенкиг и растворяется во мраке беспамятства. Надеюсь, навсегда.
Заслышав встречный ток воздуха, проворно отступаю в тень. Наполняя топотом пустоту дворца, мимо проносится добрая полусотня мечников. Вижу знакомые лица, но большого желания обнаружить себя отчего-то не испытываю. Похоже, Гамибгай Шмыгоносец все-таки приссал окончательно и поднял переполох. А у меня нет времени .отвечать на идиотские вопросы, что-де стряслось с Хьеперраком и Айнави, да чего-де ради сотник Когбосхектар коченеет привязанный к пыточному креслу в самом сердце Узунтоймалсы, в обществе таких же бездыханных мечников...
— Э-эй... — слышу я за спиной.
Почему я не удивлен этой встрече?
— Вы странно ведете себя, Лиалкенкиг, — шепчет принцесса Аталнурмайя Небесница и увлекает меня в свои покои.
Всё верно: это женское крыло дворца, и здесь каждые вторые покои — принцессины...
— Кто ты сейчас? — задает она вопрос, звучащий вполне риторически.
— Да Скользец я, Скользец... Послушай, Небесница: тебя следовало бы назвать Ненасытницей. Неужели тебе мало двух раз?!
— Я хочу быть уверена... Ведь я же говорила, что отыщу тебя в любом теле.
— Тогда у меня есть для тебя неприятная новость: ты опустила троих... или даже четверых.
— Как ты посмел... ты должен был прежде совокупиться со мной, а уж потом ускользать в новое тело...
Благодарение Создателю, на сей раз это происходит на перинах, а не в каком-нибудь затхлом чулане. И происходит очень быстро. Как будто два лесных зверька встретились на тропе, скоренько насытились друг дружкой и разбежались по своим зверячьим делам. Тело Лиалкенкига знает толк в любовных утехах, а Небесница в своих ласках не уступит самым опытным потаскухам Веселого квартала. Элмизгирдуану в который раз остается лишь наблюдать. Но странное дело: кажется, он начинает получать удовольствие!
И всё же, странные порой прихоти возникают у только что ублаготворенной женщины.
Аталнурмайя лежит распростершись на шелковых простынях, залитая спокойным бледноватым светом луны. Голос ее похож на мурлыканье, тугие пшеничные волосы текут вдоль тела, как темная вода, она выгибает спину и заламывает руки, совершенно как большая сытая кошка. Будь у нее хвост, она уже вылизала бы его сверху донизу.
— Рассказывай дальше про этого... про Гумаульфа, — требует она самым капризным тоном.
— А на чем мы остановились?
— На игрушке для принцессы.
— Да, верно. Принцесса Гумаукта уже вступила в пору первой зрелости и была искушена в развлечениях, поэтому ее нелегко было удивить, а еще труднее — ублажить. Но и Гумаульф считался великим колдуном, поэтому для него стало делом чести превзойти самого себя. Между тем он мог только догадываться, что взбредет на ум капризной юной особе, а сам он давно уже, по причине более чем преклонного возраста, запамятовал, чем тешат себя отроковицы. И он благоразумно решил оставить все фантазии самой принцессе, а подарить ей средство для их воплощения в реальность. Иными словами, он создал дезидеракт и преподнес его Гумаукте.
— Что такое дезидеракт?
— Ну.... как-то же нужно это обозначить. Для начала это была игрушка, и выглядела она как игрушка. В глазах принцессы Гумаукты, короля Гумаукта Третьего и всех придворных. Что-то определенно смешное по их тогдашним понятиям. Может быть — неуклюжее, потешно размалеванное, издающее уморительные звуки. А под этой увеселяющей оболочкой скрывались поистине вселенские магические силы. Уж как того достиг хитроумный колдун, неведомо, да только дезидеракт был наделен способностью выполнить любое приказание принцессы, даже самое невыполнимое. Требовалось лишь ясно выразить свое желание. Захотела принцесса цветов, которым еще не приспела пора, — были ей цветы, и ровно в том количестве, какое было спрошено. Помнится, сто тысяч. Захотела принцесса теплого солнечного дня в пасмурную погоду — было ей солнце. Захотела подружку для игр и девичьих бесед — и была ей подружка, собой пригожа, на язык остра и нравом нескучна.
— Что же, этот твой дезидеракт обернулся подружкой?
— Нет, на такое в ту пору он был еще неспособен. Зато у садовника была дочка, по имени, скажем, Гумагума, естественно — самого низкого происхождения, но от природы наделенная всеми качествами, которые принцесса Гумаукта желала бы видеть в своей наперснице, и которых, увы, не находилось среди детей сановных родителей. Всё, что требовалось от дезидеракта, — это иногда извлекать дочку садовника из ее подлого окружения и по первой прихоти Гумаукты доставлять в королевские покои. Но однажды принцесса пробудилась не в духе, встала не с той ноги, и это послужило первым звеном в длинной цепи больших бед, постигших этот мир и следующие ему...
Я перевожу дух. Впрочем, можно и не продолжать: Небесница спит, разметавшись в самом соблазнительном и доступном для гнусных посягательств виде. «Ыыыы-ыы!!!» — доносится откуда-то из глубин естества разочарованный вой Лиалкенкига. А, так он еще здесь, а не сгинул окончательно, как я рассчитывал!.. Но я неумолим, как и подобает строгому и взыскательному хозяину. Я поднимаюсь с ложа, привожу одежду в порядок, зашнуровываюсь и подпоясываюсь.
Мне пора в синклит жрецов. И я знаю, что он заседает в полном составе, несмотря на поздний — или, вернее сказать, ранний! — час. Самое время задавать вопросы и получать ответы.
Зал синклита находится в новом пристрое ко дворцу и соединен с главным зданием крытой галереей. Пристрой возвели, помнится, сразу после неудачного, десятилетней давности, покушения на Свирепца, за каковым злодеянием стоял черный архимаг Иаруахриаскийт Мраколюбец. Лиходей имел счастливую возможность принимать своих гнусных приспешников и тайно вынашивать подлые планы прямо в святилище. Чего он хотел? Власти, разумеется. Заменить могучего и удачливого воина в расцвете мужских сил на своего ставленника, которым можно было бы вертеть, как марионеткой. А то и самому вскарабкаться на трон и установить в королевстве невиданную прежде власть, магократию. Чем закончилось? Приспешников, не без помощи верного Свиафсартона, изобличили и казнили лютыми казнями. Мраколюбца, как ни искали, а так и не нашли, хотя раз десять топили, четвертовали и сжигали заживо под его именем каких-то приблудян. Опаскуженное святилище предали огню и разору. А всем лояльным жрецам велено было собираться числом более троих во вновь воздвигнутом пристрое, под неусыпным приглядом короля и его военачальников... В полу ведущей к залу синклита галереи проделаны щели, сквозь которые до идущего доносятся голоса узников Узунтоймалсы. Невнятные жалобы, стоны истязаемых и дикие вопли спятивших. Чтобы всякий, кто умышляет против короля, знал, что его ждет.