Страница 92 из 105
— А как же вы?
— Я сделала выбор. В моей новой жизни нет места для вас.
— Но вы говорили…
— Я знаю, что говорила. Это не меняет дела!
Глаза ее сверкнули. Я не мог сказать, что совершенно с ней не согласен: я тоже хотел освободиться от нее. Но еще недавно она почти принадлежала мне, и я не мог так легко сдаться.
— Предположим, я вернусь через десять лет, и мы еще будем любить друг друга, Дорна?
— Как любить?
— Пусть это будет ания.
— Только не для меня. К тому времени во мне останется одна чувственность.
— Даже если и так! Предположим, ания еще будет жива во мне, вы же ответите на нее желанием.
— Я брошу вас, — воскликнула Дорна, — если во мне сохранится хоть одно действительно доброе чувство к вам! Я буду жестока, если позволю вам овладеть мною. Это лишь усугубит ваши страдания. И я не стану обманывать себя, как то делают некоторые, полагая, что мое желание сможет переродиться в анию; да и вы слишком умны и слишком добры, чтобы утешать меня, уверяя, что «да, пока это только апия, но со временем она обратится в анию». Подобное вряд ли возможно, Джонланг. Если у человека нет любви, она не появится и после физической близости. Вы согласны, не так ли?
— Согласен, — ответил я, — но кое-кто может и не согласится. Любящие всегда стараются внушить свою любовь тем, кто от любви отказывается.
— Каждый, если он не бесчувствен и достаточно силен, откажется от такой любви… Но вам не сохранить ании за десять лет, Джонланг!
— Кто знает. Во всяком случае, если мне это не удастся… если останется лишь апия…
— В нас обоих?
— Да, Дорна.
— Ах, если вы будете по-прежнему свободны и если это не заденет Тора — я не из тех, кто дает абсолютные зароки. Мужчины и женщины всегда делаются только богаче от взаимной откровенности, но зачастую они теряют, становясь на ложный путь. И не унизим ли мы тогда сами себя, Джонланг, ведь нам довелось пережить нечто гораздо более высокое?
— Вы тоже можете почувствовать анию, Дорна.
— Никогда!
— Но предположим…
— Хорошо. Предположим, что оба мы почувствуем анию… Тогда, скажу я вам, останется лишь пожалеть нас обоих. Что ждет нас, если я не могу порвать с Тором, да и вы уже не будете свободны? Возможно, было бы лучше для нас собраться однажды вместе, чтобы по-настоящему узнать друг друга и разрешить все сомнения и тайны, но если мы будем встречаться время от времени, ни на минуту не забывая об упущенной нами полной, гармоничной жизни, — это принесет одни лишь страдания и никакой пользы. Тогда мы действительно окажемся в безнадежном положении. Лучшее, что мы можем сделать, это оставаться чуткими, заботливыми друзьями, готовыми, если нужно, прийти на помощь хотя бы словом. Но подобного не суждено ни мне, ни вам!
— Почему вы так уверены?
— Я беру в расчет наши годы, время, потребность в полнокровной жизни, столь сильную в нас обоих. Я — твердый человек, Джонланг. И вы станете таким же — твердым и сильным.
Я рассмеялся, и Дорна рассмеялась вслед за мною. Наши глаза встретились, и мы оба слегка покраснели. В конечном счете все это были лишь догадки, игра ума.
— Ведь вы знаете, чего я от вас хочу, правда? — спросила Дорна.
— Да — быть свободным. Что ж, я свободен.
Она пристально посмотрела на меня, потом улыбнулась довольной, едва ли не счастливой улыбкой, однако каждый знал, что у другого есть кое-что на уме и лучше пока не высказывать это вслух.
Несмотря на дождь, Тор отправился на охоту, и нам с Дорной снова представилась возможность спокойно и обстоятельно продолжить беседу. В том, что он избегал нас, сказывалась своеобразная ласковая опека, которую я не мог не чувствовать и в которой отражалась подлинная природа отношений между супругами.
После дождя небо прояснилось, и мы решили прогуляться, выбрав для этого сосновую рощу, расположенную в четверти мили к востоку от дома. Пройдя рощу, мы сели рядом у крутого, усыпанного валунами склона, спускающегося к нижней террасе. Синее небо и зеленые кроны сосен раскинулись над нами, а внизу, плавно поднимаясь к ровной черте морского горизонта, расстилались равнинные земли центральных провинций. Какое-то время мы разглядывали панораму, указывая друг другу места, где нам случалось бывать. Вот — Ривс, а вот Островная река, бегущая по своему руслу, а дальше — Город, к западу от которого расплывчатым белесым пятном на голубой равнине лежала Бостия.
— Как не похоже на Остров, — сказала Дорна. — Хотя обзор здесь шире, виды разнообразнее и красивее, а все вместе больше похоже на Островитянию.
— Но на Болотах тоже простор, Дорна.
В ответ она молча кивнула:
— Мне нравится, когда небо, как купол, встает над головой… и запах болот, и соленый запах моря, и крепкий ветер с океана.
Солнце стояло уже высоко, сильно пригревало, и воздух был напитан сильным, пряным и влажным запахом хвои. Сидевшая рядом Дорна, словно силой волшебства, перенеслась сюда из родных и привычных мест.
— Вам здесь нравится, Дорна?
— Да, — ответила она. — Мне кажется, да. Я понемногу проникаюсь духом этих мест, а Остров я любила просто, не раздумывая, как дышишь, моя любовь была естественной и легкой. Когда любовь сознательная, рассудочная — все совсем иное… А вам — вам нравится здесь?
— Во Фрайсе?
— Не только, вообще в Островитянии?
— Я люблю ее всем сердцем.
Дорна и Островитяния значили для меня одно.
— Хотели бы вы, чтобы она стала и вашей страной?
— Островитяния? О, я никогда не забуду ее.
— И вам будет достаточно воспоминания? Неужели вы не хотите, чтобы она действительно стала вашей?
— Поселиться здесь, Дорна?
— Да, Джонланг!
Голос ее дрожал, в глазах стояли слезы, но я не понимал, что могло так тронуть ее. Пытаясь представить Островитянию своим домом, думая о навсегда покинутой Америке, я ощутил глубокую, острую боль, которую испытываешь, приобретая взамен нечто неизмеримо более ценное.
— Не знаю, Дорна, я никогда не думал об этом всерьез, — ответил я и добавил, помолчав: — Нет, я не хочу, чтобы она стала моей.
— Но почему? — спросила Дорна, умоляющим жестом протягивая ко мне руки.
— Пожалуй, я бы мог еще долго прожить здесь. А уезжать придется скоро, вы сами знаете, — словом, все это очень сложно.
— Вы не должны уезжать! — воскликнула она. — Ах, почему вас так трудно убедить остаться?
Она на мгновение закрыла лицо руками, потом обернулась ко мне:
— Останьтесь и будьте одним из нас! Если вы захотите, мы с Тором сделаем все возможное. Если на следующем собрании Совета мы попросим для вас бумагу, удостоверяющую, что вы — полноправный островитянин, уверена, что Совет не откажет. Вам стоит только захотеть, Джонланг. Ведь вы по-настоящему любите Островитянию, правда? Неужели вы никогда не чувствовали себя здесь дома? Вы по самой природе своей — один из нас. Тор и я хотим, чтобы вы были с нами, да и многие другие тоже. Разрешите подарить вам Островитянию. Я дарю ее вам.
— Берегитесь, я снова влюблюсь в вас, Дорна.
— Влюбúтесь в мою страну.
— Но чем я обязан такой чести? Почему закон готов сделать для меня исключение?
— Причина прежде всего во мне, Джонланг. Весть о грозящей с перевала опасности — только часть, хотя и далеко не маловажная, поскольку дает Совету основание трактовать ваш случай как исключительный. Поверьте, я не преуменьшаю ценности подарка, но уже давно хочу, чтобы Островитяния стала вашей.
— Я и так в долгу перед вами, Дорна, а теперь новая милость!
— Я верю, что смогла дать вам хоть что-то, и счастлива этим. Но давайте не будем подсчитывать, кто у кого в долгу. Позвольте мне отплатить вам сполна!
— Я с радостью приму ваш подарок, Дорна, хотя и не знаю, что сказать. Ведь и мои планы, и та цель, о которой вы говорили, — все они связаны с моей родиной…
— Просто раньше вы не понимали, что за судьба вас ждет. Разве не здесь ваш дом?