Кодекс смерти

Властолюбие. Жадность. Слепая любовь к красавице Джианне. Коварство. Безнравственность. Изощренный ум. Отсутствие сдерживающих центров. Смесь этих качеств, это алхимическое зелье — вот суть сидящего перед ним человека. Арне Фридтьова Лаксдала.

— Сколько наемных убийц в твоей шайке? Кем были псевдополицейские, которые столкнули меня с обрыва? Кто убил Донато д'Анджело? И кто бросил зажигательную бомбу в «Кастрюльку»? — У Фредрика сорвался голос.

— Отдохни, болван. Ты все узнаешь, прежде чем отправишься на тот свет. И вытри рот, противно смотреть на эту кровь. — Лаксдал отвернулся, чтобы не смотреть.

Фредрик стер кровь. Его рукава были в красных пятнах. Эгак он и вовсе скоро истечет кровью… Он чувствовал страшную слабость, перед глазами будто роились светлячки. Скоро конец…

— Так вот. — Лаксдал закурил сигарету. — Деньги Джоанны пригодились мне. Я щедро платил своим парням, хотя никто из них не видел меня лично. Я надежно застрахован. Эти болваны, что столкнули тебя с обрыва, сицилийцы, разумеется. Они не изучили толком здешнее побережье, думали, ты полетишь прямиком в море. Чертовски досадная промашка. Вообще-то я не так уж и хотел тебя убивать, потому и предоставил тебе шанс вчера уехать домой в Осло. Там один из моих парней бросил в твой ресторан зажигательную бомбу после закрытия, когда все разошлись. Надеюсь, никто не пострадал? Но ты не уехал. Не использовал свой единственный, последний шанс. Я вынужден был убрать профессора д'Анджело. Он слишком хорошо разбирался в античных учениях. Мог сложить два и два и получить верный итог. Это покушение было ловко организовано, все грешат на правых экстремистов.

Фредрик сидел с закрытыми глазами. У него не было сил больше слушать. Он не желал больше слушать. Слова Лаксдала доходили до его слуха, словно эхо в металлическом цилиндре, словно вращающиеся диски, которые били по барабанным перепонкам болезненными электрическими разрядами. Но Лаксдал не унимался, упиваясь возможностью хвастать своими подвигами перед человеком, который никому уже ничего не расскажет.

— Офанес — в самом деле Umbilicus Telluris, пуп земли. Он стал им с незапамятных времен. Посмотри на эту надежно скрытую келью — здесь есть почти все необходимое, чтобы постичь, по-настоящему постичь знания, которые добыли античные мудрецы и которые утрачены современной цивилизацией. Коридоры, ходы — архитектурный шедевр, скрытый от глаз под землей. Только избранные будут посвящены. Эмпедесийский орден снова станет большим и могущественным. Его песни и музыка прославят его, Но только мне известна сокровенная тайна этой музыки, только я знаю аккорды, дарующее подлинную власть. Эту тайну я и мои потомки будем охранять, восседая в замке на холме. Сокол будет изгнан, его заменит Орел.

Если бы Джианна могла слышать, и если бы она понимала норвежский язык, она поняла бы, что влюбилась в безумца, одержимого злыми чарами. Но глухонемая Джианна, должно быть, восхищалась им, веря, что из его уст выходят одни только красивые слова. Фредрик сейчас, хоть и слышал его, уже ничего не воспринимал.

— То, что нашли эти юные дурни и сторож, синьор Лоппо, могло все мне испортить. Из разговоров людей я понял, что сделана важная находка. Сторож, старый болван, видимо, где-то ее закопал, но я постараюсь, чтобы она больше никогда не была обнаружена. Ха, ха. Ты слушаешь, Фредрик Дрюм? Нет? Тогда пора тебе отправиться в последний путь. Давно в Гармониуме не звучали такие мелодии. — Он взял револьвер, встал, повесил на плечо сумку с ремнем и подошел к Фредрику.

Один глаз Фредрика был открыт. Верхнее веко завернулось, и он никак не мог его закрыть. И Фредрик увидел над собой фигуру Лаксдала. Сильные руки схватили его и поставили на ноги. Он убедился, что они его еще держат. Почувствовал, как Лаксдал толчками заставляет его шагать по какому-то коридору. Факелы… Свечи… Фредрик рассмотрел идущую навстречу женщину. Она испуганно прижалась к стене, пропуская их. Он что-то вспомнил.

— Андреа, — прошептал он, опираясь на ее плечо, — надеюсь… надеюсь, твой муж жив. Спасибо… спасибо за предупреждения. Латинские изречения… morituri te salutant… Я знаю, ты опасалась за мою жизнь… хотела, чтобы я уехал, верно?

Складки на лице Андреа разгладились. Она слабо кивнула. По одной щеке покатилась слезинка. Фредрик поднял руку и осторожно стер ее.

— Вперед, болван, не задерживайся! — Лаксдал вскинул в руке револьвер.

— Андреа… обещай мне… ты не будешь монашенкой… я слышал ночью твое пение… за дверью, там, за шкафом… ты горюешь… вы с мужем не подходите друг другу… этот ядовитый порошок на жаровне… я тебя не подозреваю… это Лаксдал, верно? Это он испугал твоего мужа…

— Шевелись, черт возьми!

Сильный толчок в спину заставил Фредрика шагнуть вперед. Каким-то чудом он удержался на ногах.

Подземные переходы… Факелы и свечи в горшках и чашах… Внезапно он уперся в тяжелую каменную дверь.

— Открывай! — Лаксдал ткнул его в спину дулом револьвера.

Не поддается… Слишком тяжела… И Фредрик сел на камни. Безучастно воспринял сильный пинок в бедро.

— Встать, дохлятина! — заорал Лаксдал так, что в коридорах отозвалось эхо.

Наклонясь над Фредриком, он открыл дверь.

Фредрик пополз вперед на четвереньках. Наткнулся на торчащий из пола ржавый стержень. Поднялся. Рассмотрел, что впереди, между лужицами воды и снующими крысами, торчит сплошной лес железных пик метровой длины. Смутно припомнил, что уже видел их раньше. Видел сверху. Со стены.

Гармониум.

За спиной его раскатился хохот Лаксдала. Мимо проскользнула, точно эльф, Джианна и исчезла где-то впереди, у стены.

— За ней! Взбирайся наверх! Я — за тобой. — Лаксдал подтолкнул Фредрика вперед.

Фредрик нащупал железную скобу. Взялся за нее, попытался встать. Словно раскаленное копье пронзило его от груди до пяток; глаза слипались от дикой головной боли. Не в силах думать ни о чем, он стал карабкаться вверх — скоба за скобой, метр за метром — зная только, что будет пронзен насквозь пиками, если сорвется. Он не боялся умереть, но почему-то ему претила такая смерть. Наконец зацепился пальцами за край кладки и выбрался наверх.

Лаксдал перешагнул через него. Зажег факел на стене над узкой кладкой. Под факелом, на маленькой площадке, напоминающей сцену, стояла Джианна. Она смотрела куда-то в пустоту, прижимая к груди силот. Лаксдал снова перешагнул через Фредрика, направляясь вдоль кладки к двери, той самой, которую Фредрик сжег и синьор Пугги отремонтировал. Несколько досок свободно болтались — здесь каждый вечер проходила Джианна, спустившись из замка, чтобы навестить возлюбленного.

Это она несла свечу, за которой следовал Фредрик. Давным-давно. Неделю, месяц, год назад?

Лаксдал остановился в двери, преграждая выход. Плечистый, плотный, с дьявольской улыбкой на губах. Достал из своей сумки наушники, повесил себе на шею.

— Вставай, Фредрик Дрюм! Сейчас будешь танцевать! — Голос Лаксдала раскатился в пустоте, высоко наверху заметались летучие мыши. — Ты — в Гармониуме. Здесь исполнялась музыка — высочайшая, чистейшая музыка. Музыка жизни, музыка смерти, звуки, сливающиеся в аккорды, которые казались нам невозможными. Но Пифагор знал толк не только в геометрии. С помощью этого уникального инструмента, на котором моя возлюбленная так замечательно играет, с помощью силота они создавали созвучия, воздействующие на окружающее, в том числе на мозг человека.

Фредрик слышал его слова. Зная, что теперь произойдет, напряг до предела свое внимание. Он лежал съежившись и незаметно для Лаксдала ухитрился достать из грудного кармашка комочки стеарина. Дрожа, с трудом поднялся на колени, поднес руки к вискам.

— Думаю, тебе известно, что определенными звуками можно разбить стекло? Что ультразвук обладает необычными свойствами? Так вот, известные Эмпедесийским монахам аккорды древних греков не менее поразительны, они способны убить человека! — пронзительным голосом вещал Лаксдал. — Способны заставить человека плясать — хочет он того или нет. Сказание о Гамельнском крысолове не так уж далеко от истины, но греки намного его превзошли! Здесь, в Гармониуме, осужденные подвергались испытанию. Их заставляли танцевать. Виновные срывались с кладки вниз, прямо на острые пики, ха, ха! Сейчас Джианна сыграет di thyrambe, так в древней Греции называлась песнь в честь Диониса. А потом она…